Диссертация (1101432), страница 29
Текст из файла (страница 29)
(V.3.292-293)Не менее важен и другой акцент: все жители города, окружившие в этой сценемертвых Ромео и Джульетту, по словам Герцога, причастны к произошедшему, всенаказаны (“all are punish'd” – V.3.295) и вместе с тем все оказываются объединены темпорывом к миру, взаимному прощению и взаимной любви, которые выражаются вконечном итоге в примирении отцов Ромео и Джульетты, а с ними – и обоих клановМонеткки и Капулетти. В том, что все герои в этой заключительной сцене объединенычувством ужаса, вины, страдания и движением к миру, стремлением искоренитьпривнесенное ими в мир зло, можно усмотреть отголоски религиозного культа какдревней основы трагедии.
Шекспир усиливает и актуализирует целую совокупность этихассоциативных связей благодаря использованию слова ‘sacrifice’ по отношению к Ромео130и Джульетте: отец девушки называет мертвых влюбленных «жертвой вражды» двух родов(“sacrifices of our enmity” – V.3.304). Важно отметить, что в отличие от слова ‘victim’,которое также может быть переведено на русский язык как «жертва», слово ‘sacrifice’связано с идеей жертвоприношения как в том числе акта восстановления божественногопорядка, попранного человеком. С ним связана и мысль о том, что даже страдание исмерть могут быть не лишены высшего смысла и благой цели.Наконец, отметим в заключение, что суд Герцога, который Шекспир, в отличие отБрука и Пэйнтера, выносит за рамки действия, может быть рассмотрен как некийпрообраз Страшного Суда, на котором одни будут помилованы, а другие наказаны (“Someshall be pardon'd, and some punished”; V.3.308).
Решение Герцога остается неизвестным длязрителей; покрыта тайной и судьба умерших героев. Так как самоубийство многократнопроблематизируется в пьесе и оценивается как тяжкий грех, как поступок, недостойныйчеловека и равноценный святотатству, будучи рассмотрено в контексте даннойинтерпретационной парадигмы, самоубийство главных героев может быть воспринятокак проступок, обрекающих их на вечные муки. Однако многие современники Шекспиравслед за Джоном Фоксом – автором чрезвычайно популярной в Англии того времени«Книги мучеников»187 – оставляют вопрос о посмертной судьбе самоубийц безоднозначного ответа, руководствуясь следующим аргументом: ни один человек не можетзнать, что происходило в чужой душе перед самой смертью, и, кроме того, не способеноценить глубину Божией милости к человеку188.187 Fохе, John.
Acts and Monuments of the Christian Church / G. Tousend, ed. N. У.: AMS Press, 1965.188 Anderson, David К. Violence Against the Sacred: Tragedy and Religion in Early Modern England. Моntréal: МсGillUniversity, 2008.1313.3. Поиск верной интерпретации и объективного смысла как проблема впьесеПодводя итог сопоставительному анализу, проведенному в предыдущем разделе,для начала обратим внимание на одну чрезвычайно важную особенность трагедии,отличающую ее от произведений Пэйнтера и Брука и имеющую большое значение в свететемы нашего исследования. С самого начала проблема судьбы связывается в пьесе спроблемой интерпретации благодаря метафорическому соотнесению попыток героевпонять смысл происходящего с процессом чтения, их стремления наполнитьпроисходящее угодным им смыслом – с процессом создания текста, их желания изменитьсвою судьбу – с отказом от использования существующих имен и названий и повторнымназыванием предметов и явлений окружающей действительности.
Таким образом,мотивы чтения, зрения, создания текста, переименования, суждения о словахоказываются непосредственно связаны в пьесе с постановкой и решением проблемысудьбы и воли.Рассмотрим несколько высказываний героев пьесы, в которых проводитсяпараллель между процессами чтения текста и интерпретации судьбы. Первый эпизод, накоторый следует обратить внимание, – краткий диалог Ромео и слуги Капулетти,которому поручили пригласить перечисленных в списке гостей, несмотря на то что самон не умеет читать. Эта забавная в своей нелепости ситуация не имеет аналогов ни водном из источников пьесы. Образ человека, вынужденного действовать в соответствиис написанным и врученным ему текстом, но не умеющего читать, не только способствуетсозданию комического эффекта, но и обладает большим символическим потенциалом,связанным с осмыслением проблемы знания, понимания и действия.
Этот символическийплан актуализируется благодаря сближению в репликах Ромео и Слуги процесса чтения,то есть понимания написанного, знания языка и возможности интерпретации судьбы.На вопрос слуги, умеет ли он читать, Ромео отвечает: “Ay, mine own fortune in mymisery” (I.2.58). Хотя данный ответ, на первый взгляд, представляется не более чемостротой, в контексте последующих событий, заранее известных с высокой долейвероятности шекспировскому зрителю, эта реплика героя обретает глубокий смысл:поведение Ромео на ключевых этапах развития сюжета как раз демонстрирует егонеумение «читать», то есть понимать, верно интерпретировать свою судьбу в своем132несчастии, приводящее героя к непоправимым ошибкам. Так, известие о смертиДжульетты Ромео «читает» в конце пьесы как результат действия жестоких звезд и,руководствуясь этим пониманием «прочитанного», совершает самоубийство в тотмомент, когда его мечта о счастье с возлюбленной особенно близка к осуществлению.Вернемся к диалогу Ромео и слуги и рассмотрим две последующие реплики:SERVANTPerhaps you have learned it without book: but, Ipray, can you read any thing you see?ROMEOAy, if I know the letters and the language.
(I.2.59-61)Продолжая рассмотрение этого диалога в контексте чтения как метафоры интерпретациисудьбы, мы обнаруживаем, что и второй ответ Ромео не лишен символическогоподтекста. Правильное понимание текста возможно лишь при условии знания языка, накотором он написан. Ромео во многих эпизодах пьесы отказывается понимать ипринимать тот «язык», на котором, по мысли Брата Лоренцо, обращается к нему высшаясила.Показательно, что аббат, пытаясь в третьей сцене третьего акта изменитьотношение Ромео к его судьбе, прежде всего стремится вернуть событиям в сознаниистрадающего героя их подлинные имена, после того как тот переименовал их на свой лад,чтобы Ромео сумел верно «прочитать» эти события, понять и принять свою судьбу.Спор героев о сути происходящего нередко выражается в пьесе в споре о словах:герои словно пытаются интерпретировать свою судьбу, используя разные языковые коды.В результате они часто называют одно и то же явление словами с разной семантикой ипротивоположными коннотациями; так, в рассмотренном выше примере Ромео называетсвое изгнание из Вероны смертью и упрекает Брата Лоренцо в том, что тот неверноназывает эту «смерть» ссылкой, а далее в репликах героев сталкиваются две полярныеинтерпретации ссылки – как «милости», с одной стороны, и как жестокой «пытки», сдругой.
Кроме того, имеет место и обратная ситуация: различные предметы и явлениягерои называют одним и тем же словом. Так, противоположные смыслы связываютсяразными героями со словом «небо». В продолжении того же спора Ромео и Брата Лоренцоюноша безапелляционно утверждает, что небеса – это место пребывания Джульетты; вцентре универсума, на месте, отведенном в религиозной картине мира самому Богу,133находится для него возлюбленная, и с ней связывается идея вечного блаженства.Полифоническое звучание слово «небо» обретает и во внутренне полемичном монологеБрата Лоренцо, который он обращает к супругам Капулетти, оплакивающим Джульетту.Монах заостряет их внимание на разнице между «небом», которое желали для Джульеттыземные родители, то есть земным благополучием, и небесами, уготованными ей ее ОтцомНебесным. В обоих контекстах он использует слово ‘heaven’.Интересно, что отношение одних и тех же героев к слову на протяжении пьесыколеблется от ощущения, что слова вершат судьбу до мысли об их произвольности.
Всцене объяснения Ромео и Джульетты оба героя рассуждают о возможности отречься отсвоего имени, чтобы, вопреки родительской вражде, обрести счастье в любви друг кдругу. Однако в ряде других эпизодов те же герои демонстрируют восприятие слова какматериального объекта или живого существа, обладающего реальной силой и властьюнад их судьбой.
В этом двойственном отношении героев к слову находят отражение каксредневековые философские споры реалистов и номиналистов, так и глобальныеизменения, происходящие во времена Шекспира в культуре английского общества: словопостепенно утрачивает тот статус, который оно имело в религиозной культуресредневековья189. В целом связь между постижением смысла происходящих в миресобытий и проникновением в смысл слов, укорененная в сознании средневековогочеловека, сохраняет свою актуальность для современников и героев Шекспира исоставляет основу регулярно воспроизводимых в их речи концептуальных метафор. Так,Фрэнсис Бэкон пишет в своем трактате о природе как о «книге Божиих дел» (“the book ofGod's works”), постигать смысл которой столь же важно для человека, как и читать «книгуБожиего слова», то есть Библию190.