Диссертация (1101432), страница 27
Текст из файла (страница 27)
Соглашаясь продать юноше яд, Аптекарь заявляет, что таково решение егобедности, но не его воли, и Ромео, вторя ему, говорит, что платит его бедности, а не воле(V.1.75-76). Утверждая, что поступает против воли, Аптекарь тем самым констатирует,что его судьба, складывающаяся в том числе из его решений и поступков, всецелообусловлена внешними обстоятельствами.3.2.12.
Самоубийство Ромео и ДжульеттыСодержание соответствующих фрагментов текстов Пэйнтера и Брука практическиидентично, местами присутствуют даже дословные совпадения. Тем разительнееконтраст между ними и аналогичным эпизодом шекспировской пьесы. Главный геройисточников пребывает в унынии, в душе шекспировского героя страсть к возлюбленной,боль от ее утраты сочетаются с яростью, звериной жестокостью. В пьесе Ромеонаправляется в склеп Капулетти, как на бой: он готов сразиться с Роком и со всеми, ктопожелает удержать его от осуществления его замысла, и этот настрой героя проявляетсякак в его поступках (убийство Париса), так и в словах (угрозы Бальтазару), которым нетаналога ни в одном из источников.Требуя, чтобы слуга не пытался помешать ему, Ромео угрожает ему жестокойрасправой в случае неповиновения:By heaven, I will tear thee joint by jointAnd strew this hungry churchyard with thy limbs… (V.3.35-36)В свете монолога, в котором Брат Лоренцо обличает и наставляет Ромео в третьей сценетретьего акта, эти угрозы осмысляются в контексте проблемы человеческой воли, еесоотношения с эмоциями и разумом.
Подчиненность воли эмоциям, которуюдемонстрирует в этой сцене Ромео, рассматривается в рамках этой интерпретационнойпарадигмы как одна из основных причин трагических ошибок, совершаемых главнымгероем. К последним, на наш взгляд, следует отнести, в частности, убийство Париса.122Привнося этот эпизод в сюжет своей пьесы, Шекспир добавляет важные штрихиодновременно к образам Париса и Ромео179. В первом проявляется нежная любовь,преданность возлюбленной, во втором – склонность к необузданной ярости,вынуждающей его против собственной воли убить человека, который приходитсяродственником его другу и самому Герцогу. Таким образом, Шекспир усложняет иуглубляет образ каждого персонажа, показывая в нем проявление как доброй, так и злойволи.Если главный герой поэмы и новеллы изображен в аналогичном эпизоде какнесчастная жертва судьбы, неблагоприятного стечения обстоятельств, то герой Шекспирав этих сценах – активный субъект, принимающий одно решение за другим.
Как и в сценеубийства Тибальта, он наносит удар противнику не защищаясь, а по собственнойинициативе. Хотя Ромео и пытается отговорить Париса от поединка, он проявляетнепонимание к стремлению юноши защитить честь умерших, покоящихся в склепе (в томчисле самой Джульетты), и своими действиями невольно провоцирует драку, которойможно было бы избежать. Таким образом, автор не оправдывает своего героя кознямиФортуны, а напротив, возлагает ответственность за совершаемые им поступки на негосамого, а не на его злую судьбу, актуализирует проблему человеческой воли какисточника зла и фактора судьбы.Обратим внимание на то, что поступки и решения Ромео оказываютсяпредопределены во многом не внешними факторами, а внутренними, главным из которыхстановится то представление о силах, определяющих человеческую судьбу, котороеразделяет герой. Мысль о том, что его судьба подчинена жестокой или попростубезразличной силе, делает бессмысленным в его глазах следование по пути христианскихдобродетелей, таких как смирение, кротость, лишает целую совокупность нравственныхимперативов мировоззренческой основы (при этом сам герой осознает свое поведение какгреховное, оперируя в своем кратком разговоре с Парисом такими словами, как ‘sin’,‘tempt’),врезультатечегоюношаначинаетполностьюруководствоватьсяовладевающими им эмоциями.
Его представление о судьбе предопределяет и характеросмысления уже совершенных им поступков: убив Тибальта, Ромео восклицает, что179 Смирнов А. А. Примечания и комментарии к «Ромео и Джульетте» // У. Шекспир. Полное собрание сочинений:в 8-ми томах / под общ. Ред. А. А. Смирнова и А. А. Аникста. М.: Искусство, 1957-1960. Т. 3, с. 491.123одурачен Фортуной; убив Париса, заключает, что Парис «записан» вместе с ним самим«в одной и той же книге злой судьбы»180 (V.3.82). Последний образ типологическисоотносится с библейским образом Книги Жизни, в которую вписаны имена праведников,а также с образом книг, в которых отражены человеческие деяния и по которым будутсудитькаждогонаСтрашномСуде.Геройиспользуетздесьтрадиционнуюконцептуальную метафору судьбы (С2) как текста, однако автором этого текстаоказывается в его восприятии не Бог и не сам человек, а злая судьба (С1).
Эта регулярновоспроизводимая в пьесе метафора будет рассмотрена в следующем разделе в связи спостановкой и решением проблемы интерпретации судьбы.Заметим, что метафора судьбы как текста используется и в источниках, однако вних она лишена того символического потенциала и той смысловой нагрузки, которойобладает в пьесе Шекспира. Так, Ромео характеризует задуманное им самоубийство намогиле возлюбленной как лучшую эпитафию их любви (“What epitaph more worth, or halfso excellent,/ To consecrate my memory, could any man invent,/ As this our mutual and ourpiteous sacrifice Of life, set light for love?" – Б: 2649-2650). Аналогичным образомосмысляет свое предстоящее самоубийство и Джульетта.В обоих источниках самоубийству Ромео предшествует его молитва ко Христу (Б:2674-2680).
Герой вспоминает о том, что Христос, чтобы спаси его, воплотился от ДевыМарии, и просит его сжалиться над отягощенной грехами душой:Take pity on my sinful and my poor afflicted mind!For well enough I know, this body is but clay,Nought but a mass of sin, too frail, and subject to decay. (Б: 2674-2680)Весьма характерно то, что мысль о собственной греховности связывается в этом эпизодес представлением о теле как о горсти праха (“this body is but clay”). Тело характеризуетсяздесь как “mass of sin”; таким образом, в этой молитве выражается представление, чуждоехристианству: тело само по себе не рассматривается в ортодоксальном христианскомучении как источник греха181.Сетуя на то, что герой покончил с жизнью, лишь немного не дождавшисьпробуждения Джульетты, автор винит «злую смерть» в том, что она столь рано разделилаПер. Т.
Л. Щепкиной-Куперник.181 Аверинцев С. С. Указ. соч. Т. 4, с. 31.180124«небесный дух Ромеуса» (“Romeus' heavenly sprite”) и его «прекрасную земную форму»(“his fair earthy corse” – Б: 2688). Таким образом, проблема самоубийства как греха неставится здесь вовсе, и главным субъектом действия, на котором лежит ответственностьза трагический финал, оказывается злая судьба, а не сам герой. Более того, слова, которыепроизносит Ромеус перед смертью, оставляют впечатление, что его готовностьразлучиться с телом – скорее благое стремление. Отраженное в его молитвепренебрежение к телу, представление о его связи с грехом более присуще многимфилософским учениям античности (стоицизм, неоплатонизм и др.), для которыххарактерно восприятие тела как «темницы» или «гробницы» души182.
Самоубийство нерассматривается в рамках этой системы представлений как абсолютное зло. В этомконтексте обращение героя с молитвой не к абстрактному богу, а к самому Христу,упоминание о воплощении Христа и о том, что Он пришел на землю спасти человечествоивтомчислеличноего–Ромео,представляютсявесьмастраннойнепоследовательностью, результатом эклектического совмещения противоречащих другдругу мировоззренческих систем.Герой Шекспира, напротив, весьма последователен в своих поступках и суждениях.При виде Джульетты он снова говорит о своем желании освободиться от гнета звезд(“shake the yoke of inauspicious stars” – V.3.111-112), тем самым выражая комплексфаталистических представлений о судьбе, в контексте которых самоубийство в данныхобстоятельствах воспринимается как логичный и даже возвышающий человеческуюдушу шаг183.В последних строках своего монолога герой уподобляет яд проводнику, а себя –отчаявшемуся кормчему, который направляет на скалы истерзанный бурей корабльжизни.
В этих словах можно усмотреть аллюзию на знаменитый фрагмент Второй книгитрактата Боэция: «Наконец, следует тебе запастись терпением, чтобы перенести то, чтопроисходит во владениях Фортуны, если уж однажды ты склонил шею под ее ярмом. Иесли бы ты пожелал установить закон, чтобы удержать ее или предугадать уход той,которую ты по своей воле избрал своей госпожой, разве было бы это правильным, ведь182 Шичалин Ю. А.
Душа // Новая философская энциклопедия: В 4 тт. / Под ред. В. С. Стёпина. М: Мысль, 2010.Т. 1, с. 710.183 Кузнецова Т. И. «Письма к Луцилию» Сенеки-философа // Античная эпистолография: очерки / отв. ред.М. Е. Грабарь-Пассек; АН СССР. Институт мировой литературы им. А. М. Горького. М.: Наука, 1967. С. 82, 93.125отсутствие терпения лишь ухудшило бы жребий, который изменить ты не в силах.
Еслиты отдаешь свой корабль на волю ветров, он будет двигаться не сообразно твоимжеланиям, а куда повлекут его их яростные порывы»184.Этот фрагмент перефразирует многократно в своем произведении и Брук, большеконцентрируясь, однако, на последующих фразах, рисующих столь дорогой ему образколеса Фортуны: «Ты отдал себя во власть Фортуны, следует, чтобы ты подчинилсяобычаям повелительницы.
Зачем ты пытаешься удержать стремительное движениевращающегося колеса? О глупейший из смертных, если Фортуна обретет постоянство,она утратит свою природу и перестанет быть зависящей от случая»185. Совершенно иначерасставляет акценты Шекспир. В отношении его героя к судьбе как проблемаосмысляется отсутствие такой добродетели, как терпение, вследствие чего человекоказывается во власти «яростных порывов» своих смятенных чувств.Интересно, что при виде убитого Париса и мертвого Ромео Брат Лоренцопроизносит слова, в которых отражается чуждая ему система представлений: «Какойнедобрый час (“unkind hour”)/ Виною этих роковых событий (“lamentable chance”)?»Драматург отражает таким образом, на наш взгляд, универсальную особенностьчеловеческого мироощущения: в момент глубокого потрясения человек склоненинтерпретировать происходящие события в фаталистическом ключе или же кактрагические случайности. Однако для некоторых героев этот способ восприятия событийсоставляет основу мироощущения, в то время как другие подчиняют сиюминутныесубъективные впечатления прочно укорененному в их сознании представлению осуществовании объективного и благого смысла, заключенного в любых событиях.