Диссертация (1101432), страница 22
Текст из файла (страница 22)
В поэме Ромеусподчеркивает, что намерен не ввязываться в драку, а разнять дерущихся, и призываетТибальта последовать его примеру (“I but part the fray… leave off thy malice now, and helpthese folk to part”; Б: 1011, 1014). Его противник интерпретирует поведение юноши какпроявление трусости и продолжает наступать. В итоге Ромео (Ромеус) наносит Тибальтусмертельную рану, защищаясь, что умаляет его ответственность за совершенное имубийство.Этообстоятельствообусловливаеттакжехарактервосприятияиинтерпретации этого события другими героями: Брук описывает, как все, особенно дамы,оплакивают жребий (‘luckless lot’ – Б: 1060) Ромео, который, будучи невиновен впроизошедшем, вынужден страдать по вине Фортуны (‘Fortune's guilt’ – Б: 1060).Сходным образом убийство Тибальта характеризует у Брука Кормилица, говоря о нем како «преступлении Фортуны» (‘Fortune’s crime’ – Б: 1223).В шекспировской пьесе драка, подобная той, которую описывают Брук и Пэйнтерна этом этапе развития сюжета (хотя и менее кровопролитная), изображается в первойсцене первого действия.
Как было сказано выше, она, таким образом, задает широкийконтекст происходящим в пьесе событиям. Шекспир использует этот материал,реорганизуя его сообразно со своей целью. Слова, подобные тем, которые говорит РомеоТибальту перед роковым поединком, в первой сцене произносит Бенволио, в образекоторого словно обретает независимое существование добрая воля главного герояновеллы и поэмы. Обращаясь ко всем дерущимся, Бенволио призывает их разойтись, ибоони «не ведают, что творят» (“…You know not what you do”; I.1.64). Когда же появляетсяТибальт и бросает вызов Бенволио, тот отвечает, что лишь пытается блюсти мир и проситпротивника помочь ему прекратить драку (“…Manage it [thy sword] to part these men withme”; I.1.68).100Последующие события, разворачивающиеся в этой сцене пьесы с моментапоявления Ромео, отмечены особым внутренним драматизмом.
Наряду с двумяпоединками – между Тибальтом и Меркуцио, а далее – между Ромео и Тибальтом, – здесьпроисходит столкновение между двумя системами представлений о верном, должном,достойном и двумя связанными с ними интерпретационными парадигмами. Носителямиодной из них на протяжении пьесы являются Бенволио, а также Брат Лоренцо и Герцог.Носителями другой – Меркуцио, Тибальт и другие представители враждующих родов.Столкновение этих двух систем выражается, в частности, в противоположной оценке,которую дают Бенволио и Меркуцио попыткам Ромео предотвратить поединок. ЕслиБенволио говорит впоследствии, что Ромео отвечал на оскорбления Тибальта достойно(III.1.153), и отзывается с большим уважением о смиренной просьбе героя не нарушатьмир, то Меркуцио характеризует поведение своего друга как «отвратительнуюпокорность» (“vile submission” – III.1.72; дословный перевод наш, – Т.Ш.), видит в немлишь трусость и безволие.
«Эпицентром» столкновения этих парадигм становитсясознание самого Ромео, который при виде убитого друга осознанно отказывается отсвоего исходного намерения противопоставить ненависти любовь, характеризует какженскую слабость попытку предотвратить драку (“O sweet Juliet,/ Thy beauty hath mademe effeminate”; III.1.113-114) и подчиняет свои действия ярости и жажде мести (“…Fireeyed fury be my conduct now”; III.1.124), видя в этом проявление подлинного достоинстваи отваги (‘valour’ – III.1.115). Именно эта вторая система представлений и оценок,которую изначально разделяет Меркуцио и к которой в итоге склоняется Ромео,предопределяет поступки обоих героев, приводящие к непоправимым последствиям:Меркуцио бросает вызов Тибальту в тот момент, когда поединка можно было избежать,а Ромео впоследствии вызывает на бой Тибальта, уже обрекшего себя на смертную казньв результате совершенного им убийства.
Шекспир, таким образом, возлагаетответственность за двойное убийство на всех троих героев, показывая, что трагическиепоследствия их столкновения коренятся в воле каждого из них, а не в воле рока илиодного Тибальта (как у Брука или Пэйнтера).При этом ни Меркуцио, ни Ромео не ощущают на себе этой ответственности иобвиняют в своей горькой участи судьбу или других героев. Так, Меркуцио, получивсмертельное ранение, трижды проклинает «оба дома» – Монтекки и Капулетти – каквиновников своей гибели (III.1.91, 99-100, 106); Ромео, убив Тибальта, в ужасе101восклицает, что одурачен судьбой (“O, I am fortune’s fool!” – III.1.136).
Недооцениваясобственную волю как фактор судьбы и как причину только что произошедшегонесчастья, герой возлагает ответственность за случившееся на волю неотвратимого рокаи под влиянием этого представления продолжает совершать необдуманные поступки,приближающие трагический финал:This day's black fate on more days doth depend;This but begins the woe, others must end. (III.1.119-120)Этот вывод Ромео становится не только следствием пережитых им событий, но ипричиной, мировоззренческим основанием его последующих решений и действий. Такимобразом, выбор той или иной концепции судьбы героем Шекспира оказывается факторомего судьбы.Заслуживает внимания и реакция Джульетты на известие о том, что Ромео убилТибальта.
Из всех трех Джульетт героиня Шекспира проявляет наибольшую силу воли ирассудительность, самостоятельно обуздывая порыв негодования и отчаяния, в то времякак у Кормилицы на протяжении почти всей сцены вырываются неконтролируемыестенания. У Пэйнтера и Брука Кормилица, напротив, помогает героине смириться спроизошедшем, причем в новелле она играет в данном эпизоде роль, аналогичную ролиБрата Лоренцо у Брука и Шекспира. Некоторые ее аргументы совпадают с мыслями,которые выражает монах в последующем разговоре с Ромео. У Пэйнтера этот эпизодотсутствует вовсе. Брук, а вслед за ним и Шекспир, вводят его как один из существенныхв концептуальном отношении элементов сюжета, в котором Брат Лоренцо излагает свойвзгляд на события жизни героев и на соотношение судьбы и воли в целом.Сопоставительному анализу данных фрагментов текста поэмы и пьесы посвященследующий подраздел.3.2.8.
Разговор Ромео и Брата Лоренцо после убийства ТибальтаВ поэме Брука Ромеус, узнав о вердикте Герцога, погружается в состояние безумияи призывает смерть, однако он не забывает вознести молитву о Джульетте, в отличие отгероя Шекспира, который слишком сосредоточен на собственном горе. Только молитсягерой Брука языческим богам: он просит счастья для Джульетты и наказания для тех, ктолишил их обоих счастья (Б: 1303-1306). Брат Лоренцо предпринимает попытки успокоить102юношу, однако тот остается глух к его увещеваниям. Как впоследствии у Шекспира,мотивы глухоты (‘forestoppéd ears’ – Б: 1317) и безумия обладают большой смысловойнагрузкой в этом эпизоде и у Брука.В двадцати строках (Б: 1325-1345) Брук пересказывает сетования Ромео на всехвиновников его несчастья, включая Природу, время и место рождения, звезды, Парок(‘fatal sisters three’ – Б: 1329), его кормилицу и повивальную бабку, Купидона, Фортуну,все характеристики которой перечисляются самым подробным образом (“deaf and blind,/Unconstant, fond, deceitful, rash, unruthful, and unkind”; Б: 1343-1344).
Наконец, он винитсебя в том, что убил Тибальта, вместо того, чтобы пасть в поединке с ним.У Шекспира в аналогичном эпизоде диалог безутешного Ромео и Брата Лоренцостроится совершенно иным образом: попытка монаха заставить юношу изменить своеотношение к произошедшему и к судьбе в целом приводит к спору героев о значениислов; в их разговоре сталкиваются два языка, отражающие два противоположных образамира и характера интерпретации действительности. Ромео, узнав от монаха, чтоприговорен Герцогом к изгнанию, восклицает, что слово «изгнание» – лишь ложныйаналог слова «смерть», так как за пределами Вероны, вдали от Джульетты, жизнь для негоневозможна. В ответ Брат Лоренцо характеризует отношение Ромео к решению Герцогакак «смертный грех» и «черную неблагодарность» и называет приговор проявлением«милости» (ведь по закону юноша заслуживал смертной казни), которую герой неспособен «увидеть» из-за своего безрассудства и духовной слепоты.
Но Ромеопродолжает возражать, говоря, что ссылка, которую монах называет милостью, на самомделе является пыткой и упрекает Брата Лоренцо в том, что тот с такой бессердечностьютерзает его словом «ссылка» (III.3.10-58). Проблема слова оказывается связана здесьтесным образом с проблемой интерпретации судьбы.Страдания Ромео достигают своего предела, когда в келью монаха приходитКормилица и сообщает герою о терзаниях Джульетты. Мысль о том, что он повинен вгоре возлюбленной, заставляет героя совершить попытку самоубийства.
Интересно, чтоэтим поступком герой стремится «убить» свое имя, которое, по словам Кормилицы, вотчаянии повторяет Джульетта. Наряду с проблемой самоубийства как акта ненависти поотношению к себе в этой причудливой логической цепочке, которая ведет от словКормилицы о страданиях Джульетты к решению Ромео покончить с собой,103актуализируется проблема соотношения имени и сущности. В словах Ромео,предшествующих монологу Брата Лоренцо, устанавливается тождество между именем итем, что оно называет (III.3.102-108). В этом контексте спор героев о значении словявляется одновременно спором о сути происходящих событий, о заключенном в нихобъективном смысле, само наличие которого ни один из двоих героев не отрицает.На слова юноши о его намерении покончить с собой Брат Лоренцо отвечает в обоихпроизведениях длинным монологом и своими увещеваниями в итоге добиваетсяжелаемого результата.
Шекспир почти дословно воспроизводит в первых строкахмонолога Брата Лоренцо слова героя Брука. У обоих авторов монах восклицает, что Ромео(Ромеус) ведет себя не как мужчина, а как женщина или, хуже того, как дикий зверь:"Art thou," quoth he, "a man? Thy shape saith, so thou art; Art thou a man? thy form cries out thouThy crying, and thy weeping eyes denote a woman's heart. art:For manly reason is quite from off thy mind outchased,Thy tears are womanish; thy wild actsAnd in her stead affections lewd and fancies highly placed: denoteSo that I stood in doubt, this hour, at the least,The unreasonable fury of a beast:If thou a man or woman wert, or else a brutish beast.Unseemly woman in a seeming man!(Б: 1354-1358)Or ill-beseeming beast in seeming both!(III.3.109-113)Однако, при сходстве цели, темы и начальных строк двух монологов, на уровнесодержания, общего посыла и отраженной в них системы представлений о судьбе и волеони совершенно различны.
Рассмотрим их поочередно.Первые несколько десятков строк монолога в поэме Брука занимают теоретическиерассуждения о судьбе, представляющие собой творческое осмысление крайнепопулярного в Англии шекспировского времени произведения Боэция «УтешениеФилософией»172. Монах уподобляет человека, испытывающего неудачу, кораблю,попавшему в бурю, и противопоставляет два типа поведения: поддаться неудачам ипогибнуть или проявить стойкость и спастись (Б: 1259-1378).
Если человек поддаетсяотчаянию, то только удваивает свое несчастье и не устраняет его причину. Истинное же172 Один из современных Шекспиру переводов трактата Боэция «Утешение Философией» был выполнен самойкоролевой Елизаветой I. См., напр.: Riddehough, Geoffrey B. Queen Elizabeth's Translation of Boethius' "De ConsolationePhilosophiae" // The Journal of English and Germanic Philology, Vol. 45, No. 1 (Jan., 1946). Urbana, Illinois: University ofIllinois Press, 1946. Pp. 88-94.104спасение можно получить в мудрости, которая позволяет обрести подлинную свободу(Б: 1378-1390), так как Фортуна не может навредить мудрому человеку.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
