Диссертация (1101432), страница 23
Текст из файла (страница 23)
Тот, кто привыкк ударам судьбы, находится в более выгодном положении, чем человек, избалованныйблагополучием, так как никакие неудачи не могут вызвать у него отчаяния. Для тогочтобы подчинить себе обстоятельства, даже неблагоприятные, надо сначала обуздатьсвою неразумную волю (‘witless will’ – Б: 1400), прибегнув к главному лекарству от всехболезней – терпению. Переменчивость – свойство мира; но непостоянная Фортуна можетизменить только то, что по своей природе непостоянно, поэтому стойкий, твердый в своихубеждениях и намерениях человек ей неподвластен (Б: 1391-1406). Отметим, чтопоследняя мысль созвучна словам шекспировской Джульетты: “O Fortune, Fortune, allmen call thee fickle:/ If thou art fickle, what dost thou with him/ That is renown'd for faith?”(III.5.60-62).Далее герой выражает стандартное представление о колесе Фортуны, согласнокоторому в человеческой жизни чередуются удачи и неудачи (Б: 1403-1412).
В связи сэтим Брат Лоренцо упрекает юношу в том, что тот не хочет прибегнуть к помощи своегоразума (Б: 1413-1418). Эмоции замутняют взгляд, поэтому необходимо подняться надними и посмотреть на свое положение беспристрастно (Б: 1419-1422). Вслед за этимиобщими рассуждениями монах обращается к конкретным событиям жизни Ромеуса ипытается представить их герою в новом свете.Сначала Брат Лоренцо вспоминает об обстоятельствах убийства Тибальта иприходит к заключению, что Ромеус повел себя достойно.
Это происшествие обрадовалодрузей юноши и повергло в уныние врагов. За этим замечанием следует вывод, которыйне мог бы сделать шекспировский аббат, рассматривающий убийство Тибальта само посебе как катастрофу: по словам героя Брука, Ромеусу следует разделить радость друзейпо случаю этого события, а не скорбь своих врагов (Б: 1423-1428). Следующий аргумент,который приводит монах, был бы также невозможен для героя Шекспира: госпожа173Ромеуса – Любовь – одарила юношу такими благами, что сами боги позавидовали егосчастью (Б: 1431-1435):Love is thy Lord; thou ought'st obey and not thy prince accuse.For thou hast found, thou know'st, great favour in his sight.173 В оригинале используется слово ‘Lord’, обозначающее лицо мужского пола.105He granted thee, at thy request, thy only heart's delight.So that the gods envied the bliss thou lived'st in…В связи с этим герой Брука поднимает проблему неблагодарности (которая актуальна идля Шекспира, но решается в словах его аббата в совершенно ином ключе): “To give tosuch unthankful men is folly and a sin.” (Б: 1436)Следующая мысль, которую пытается донести до Ромеуса монах, сводится к тому,что и в ссылке у героя есть возможность не утратить счастье.
По его словам, достойныйчеловек, где бы он ни находился, не может ощущать себя изгнанником: Ромеус найдетвозможность встречаться со своими друзьями в Мантуе (Б: 1443-1454), а горечь отразлуки с Джульеттой заглушат воспоминания об их былом счастье (Б: 1455-1459).На примере предшествующих событий Брат Лоренцо показывает Ромеусу, чтоневзгоды и удачи сменяют друг друга с отчетливой периодичностью.
Он упоминает обезответной любви юноши к Розалине и о той радости, которая пришла на смену егостраданиям (Б: 1460-1469). На основании этих соображений аббат делает следующийвывод: за нынешним горем, ниспосланным Фортуной, в жизни героя должно последоватьсчастье (Б: 1470-1480).Теперь обратимся к монологу шекспировского героя.
Почти дословноевоспроизведение первых фраз аналогичного фрагмента поэмы в начале этого монологасвидетельствует о том, что драматург непосредственно опирается на текст своегопредшественника. Вполне очевидно и то, что он понимает происхождение образов итеоретических рассуждений, которыми наполнена речь героя Брука. Несколько ранее вэтой же сцене аббат говорит юноше о своем намерении утешить (‘comfort’) егофилософией, которую характеризует как броню (‘armour’) и лекарство (‘sweet milk’:дословно – «сладкое молоко») от всех превратностей судьбы (‘adversity’) (III.3.55-57).Легко усмотреть в этих словах аллюзию на содержание и само название знаменитоготрактата Боэция.При этом важно отметить, что исходное намерение шекспировского героя остаетсянереализованным: Ромео с негодованием пресекает попытки аббата утешить еготеоретическими рассуждениями; находясь в состоянии аффекта, герой остается глух кразумным доводам.
Обращенные к нему фразы монаха он продолжает интерпретироватьна свой лад, выхватывая из них отдельные слова и наполняя их собственным смыслом. В106этих условиях только подлинный риторический шедевр может изменить ход мысли иэмоциональный настрой героя. Результатом диалога героев, предшествующегорассматриваемому здесь монологу, становится полная коммуникативная неудача: Ромеои Брат Лоренцо говорят в буквальном смысле на разных языках, характеризуяпроисходящие события, и в том числе используют разные «языки судьбы».
МонологБрата Лоренцо позволяет изменить эту ситуацию на противоположную, не нарушив приэтом психологической достоверности происходящего на сцене.В этом монологе можно выделить три логические части. Первая представляетсобой глубокий анализ внутреннего состояния героя сквозь призму христианскойантропологии и обличение его мыслей и стремлений, породивших в нем намерениепокончить с жизнью. Вслед за героем Брука аббат уподобляет юношу, с одной стороны,женщине, а с другой – дикому зверю. Первое сравнение позволяет акцентироватьвнимание на такой его черте, как господство эмоционального начала над волей и разумом,второе – на той ярости, жестокости, которая и послужила причиной самоубийства иубийств, совершенных героем в пьесе (об этом упоминалось ранее в связи сословосочетанием ‘violent delights’).
Важно отметить, что второе из этих сравненийиспользует в своем первом монологе и Герцог: “…You men, you beasts,/ That quench thefire of your pernicious rage/ With purple fountains issuing from your veins” (I.1.83-85). Крометого, в третьей сцене пятого действия Ромео сам сравнивает себя с диким зверем,обращаясь к Бальтазару с требованием покинуть его и угрожая ему жестокой расправойв случае неповиновения (“The time and my intents are savage-wild/ More fierce and moreinexorable far/ Than empty tigers or the roaring sea”; V.3.37-39). В контексте монолога БратаЛоренцо эти повторяющиеся сравнения и метафоры, а также слова с семантикой яростии насилия (‘rage’, ‘wild’, ‘violent’, ‘furious’ и однокоренные им слова) служат не толькоусилению экспрессивности высказываний, но и позволяют поставить особенно остроцелую совокупность проблем, связанных с проблемой воли.Сходство человека с диким зверем осмысляется как результат утраты им не просторазумного, но и божественного начала и, следовательно, как несоответствие человека еговысокому предназначению.
Эту мысль аббат выражает имплицитно, напоминая Ромео отом, что в нем самом соединены воедино небо и земля:107Why rail'st thou on thy birth, the heaven, and earth?Since birth, and heaven, and earth, all three do meetIn thee at once. (III.3.119-121)Помимо привычной пары ‘heaven’ и ‘earth’, монах упоминает ‘birth’ – рождение,вероятно, как прообраз акта творения, тем самым возвращая понятию жизни егомистический смысл в сознании Ромео и заставляя его взглянуть на самоубийство впервую очередь как на святотатство, покушение на божественное начало в себе самом.Кроме того, самоубийство осмысляется в этом монологе как предательство, преступлениегероя против своей любви и самой возлюбленной.
Наконец, стремление покончить сжизнью рассматривается как результат глубокого искажения в душе человека, вследствиекоторого все благое, что есть в нем, обращается по его собственной воле к погибели. Волягероя, неспособная подчинить его внешнюю форму (‘shape’), любовь (‘love’) и ум (‘wit’)осуществлению их подлинного предназначения, уподобляется ростовщику, то естьчеловеку, который, согласно представлениям эпохи174, использует принадлежащие емубогатства недолжным и недостойным образом (III.3.122-125).Центральная мысль, которую аббат стремится донести до юноши в этой частисвоего монолога, заключается в том, что подлинная причина его бедствий не во внешнихобстоятельствах жизни, а в направлении воли.