Диссертация (1100415), страница 11
Текст из файла (страница 11)
Будучиадресован «истинным» гностикам-христианам, этот текст указывает им путь кдуховномусовершенствованию.Представляетсянеобходимымполностьюпривести здесь текст этой главы ввиду его теоретической важности:Прекрасно и справедливо не связывать ни с одним местом присутствие того, кто ничемне может быть ограничен. И не правы ли мы, когда величие того, кто включает в себявсе на свете, не хотим измерять рукотворными храмами в его честь? Действительно,на каком основании труды обычных строителей следует называть святыми? Немногимлучше думали и те, кто приписывал божественное величие Воздуху и всему сущемупод ним, точнее, всему миру и космосу.
Не смешно ли утверждать, что человек,которого философы называют «игрушкой Бога», может сам творить себе Бога и чтоБожество, в свою очередь, становится игрушкой, созданной руками ремесленника? То,что сделано руками, сродни материалу, из которого оно сотворено. Так, изделие изслоновой кости есть слоновая кость, изделие из золота – золото. Идолы и храмы,воздвигаемые простыми ремесленниками, созидаются из косной материи и навсегдаостаются безжизненными, вещественными и не содержат в себе ничего святого.
Какбы ни совершенствовалось искусство, вещество всегда останется верным своейприроде. Поэтому произведения искусства не могут считаться священными ибожественными.Да и как возможно создать нечто новое, если по божественному плану во вселеннойнет ничего, что уже не занимало бы здесь предустановленного ему места? То, что кемто и где-то воздвигнуто, воздвигалось потому, что прежде его там не было.Следовательно, если Бог был воздвигнут неким человеком так же, как воздвигаютстатуи, то было время, когда он не имел места и, значит, не существовал вовсе. Ведьто, чего раньше не было, не занимало никакого места, поскольку чтобы занимать его,нужно быть.
С другой стороны, тот, кто существует реально, не может быть ограниченнесущим, равно как и чем-либо иным. Он существует сам по себе.127Finney P.C. Op. cit. P. 72.52Остается предположить, что он [здесь] сам по себе. Но каким образом нечто можетпородить себя? И как сущее может поместить себя в качестве существующего? Илиже, как нигде ранее не расположенное может само найти себе место? Ведь его раньшене существовало, поскольку несущее нигде не расположено. И если мы предположим,что он где-то был до того, как создал себя, то, стало быть, он достиг того, чем и преждеобладал, а это нелепость. Каким образом высшее существо, которому принадлежит всесущее, может в чем-либо нуждаться? Те же, кто приписывает ему человеческий облик,наделяют его и человеческими нуждами, вследствие которых ему оказываетсянеобходимыми пища, одежда, кров и все тому подобное. Имеющие сходный образ исходные склонности подчинены и сходным условиям жизни.
Если правда, что храм,во-первых, есть видимый образ божественного величия и, во-вторых, вещественноевместилище божественного существа, то не лучше ли назвать храмом БожестваЦерковь, которая, став святой через познание Бога, учреждена во славу его? Вотподлинное святилище – величественное, воздвигнутое не руками ремесленников иукрашенное не искусством чародеев, а волей самого Бога.
Однако Церковью мыназовем не здание, но собрание избранных. И это будет храм, достойный вмещатьбожественное величие и славу; жертва драгоценная и в чистоте своей подобающаятому, кто достоин всякого почитания и который (отметим еще раз) по своей всепревосходящей святости не может ничему быть уподоблен. И именно гностикявляется этой жертвой. Любимый Богом, он чествует его и как бы воздвигает в себе.Иными словами, богопознание находит в нем свое освящение. В душе этого гностикаобретаются образ и подобие Бога, ибо она блаженна, будучи сначала подготовленнойпредварительным очищением, то есть перенесенными уже испытаниями, и еще болееблаженна от каждодневного упражнения в добродетели.
Здесь мы находим то, что ужевоздвигнуто или может быть воздвигнуто. Первое касается уже достигших гносиса,второе же – тех, кто способен его достигнуть, однако в настоящее время еще не готовпринять в себя знание Бога. Каждый, кому еще только предстоит уверовать в Бога, ужеявляется верным в его глазах и «воздвигается» в его честь, как храм или статуя,достойная его славы и посвященная ему128.Истинныйхристианин,согласноКлименту,долженстремитьсякбогоподобию и стать местом священного присутствия Бога на земле, в котором Онобитает, храмом, образом Божества. Христианин-гностик оказывается, такимобразом, одновременно и внутри, и за границей физического места. Климентовопонимание христианина, как священного места, в каком-то смысле мистическое, ииз него можно сделать вывод о неприятии термина τόπος ἱερός как физическогоместа на128землепредставителямиинтеллектуальнойхристианскойэлитыКлимент Александрийский.
Строматы / Перев. с древнегреч. Е.В. Афонасина. СПб, 2003.53доконстантиновской эпохи. При этом исследователи считают, что установитьреальное влияние учения Климента на почитание святых мест невозможно, так каким двигали в первую очередь апологетические цели129.Те же мысли, ставящие под сомнение ценность и святость физического места,мы встречаем и у Оригена. В трактате «Против Цельса» (249 г.) Ориген пишет:Εἴπερ οὖν ἡ πᾶσα γῆ αὐτὴ ἐπικατάρατος ἐν τοῖςἔργοις ἐστὶ τοῦ Ἀδὰμ καὶ τῶν ἐν αὐτῷἀποθανόντων, δῆλον ὅτι καὶ πάντα τὰ μόριααὐτῆς μετέχει τῆς ἀρᾶς, ἐν οἷς ἐστι καὶ ἡἸουδαία γῆ.Если же вся земля была проклята из-задел Адама и тех, кто умер в нем, то ясно,что все её части несут на себе этопроклятие, включая и Иудею130.(Origenes. Contra Celsum 7.29.1–4).Однако он тут же делает оговорку:κἂν συμβολικῶς σκιὰ εἶναι ἀποδεικνύηται ἡἸουδαία καὶ ἡ Ἱερουσαλὴμ τῆς καθαρᾶς ἐνκαθαρῷ κειμένης οὐρανῷ γῆς ἀγαθῆς καὶπολλῆς, ἐν ᾗ ἐστιν ἡ ἐπουράνιος Ἱερουσαλήμ.(Ibid, 7.29.5–9).Даже если Иерусалим и Иудея являютсялишь символической тенью той чистойземли, благой и обширной, лежащей начистом небе, на котором – небесныйИерусалим131.Таким образом, мы видим, что из письменных памятников, так или иначезатрагивающих тему святых мест (чаще всего в контексте понятия τόπος), в нашемраспоряжении есть лишь несколько пассажей из довольно агрессивныхапологетических и катехизических произведений и проповедей.
Ранние авторы,полемизируя с иудеями и язычниками-эллинами в духе евангельской беседыХриста с самарянкой, отстаивают позицию, что и ветхозаветные святые места, иязыческиехрамыосталисьвпрошлом.Однаковажноотметить,чтоспиритуализация культа вовсе не означает его отмену, цель спиритуализации –реформа религиозной практики, а не ее искоренение132.129Finney P.C. Op. cit.
P. 72.130Перевод мой. – А.Т131Перевод мой. – А.Т132Finney P.C. Op. cit. P. 72.54Любые упоминания о культе физических мест у раннехристианских авторовнеобходиморассматриватьвконтекстеконфронтациихристианствассовременными ему иудаизмом и греко-римским язычеством. С самого начала этойлитературной традиции во всех дискуссиях, касающихся темы священнойтопографии, присутствует значительный элемент защиты христианства отнегативных стереотипов с одной стороны, и элемент критики традиционногоиудейского и языческого культа – с другой.
Вызванные этой полемикой пассажи оспиритуализации культа и отказе от традиционных святых мест очень мало говорято реальном отношении к почитанию физических мест в раннехристианскихобщинах.Это косвенно подтверждается постепенным усилением в христианствеобратной тенденции: во-первых, раз Сын Божий вошел в тварный мир, возникаетнеобходимость знать и понимать все, что Его окружало. Во-вторых, разхристианствоунаследоваломножествокниг,богатыхгеографическойинформацией, а также само создало такие книги, со временем интерес к местам,упомянутым в них, превращался из случайного любопытства в необходимыйэлемент знаний о своей вере.Такой топографический интерес можно увидеть в нескольких случаях уавторов-апологетов: интерес к Вифлеему у Иустина Философа (100-165)133; интереск горе, на которой произошло Преображение Господне, в конечном итогеотождествленной с горой Фавор, у Кирилла Иерусалимского (315-386)134.В «Церковной истории» Евсевия Кесарийского (263–340) повествуется очеловеке, считающемся первым христианским паломником: епископ МелитонСардийский (ум.