Диссертация (1098196), страница 87
Текст из файла (страница 87)
В мечтахЕвгения – претензия на внутреннюю независимость от них, на автономное личное счастье.Это идиллические мечты, однако что это за идиллия? Ведь Евгений мечтал не о любовныхутехах, не о довольстве и благополучии, а о том, как он будет трудиться, а Параша –хозяйствовать и воспитывать детей, как они вместе, сопровождаемые потомством, «рука срукой», дойдут «до гроба».Это идиллия в духе Геснера, который первым догадался и сумел показать, что и«Пастухи Аркадские были также люди»: «Не любовниками только – они могли бытьсупругами, родителями, детьми, друзьями; не все молодыми и здоровыми – часто старымии больными; не всегда богатыми – иногда бедными»783. В пасторальном мире Геснеракроме безмятежности и покоя, любовных и семейственных удовольствий, были труд,семейные заботы и религиозные обязанности (как у первых людей в поэме «Смерть782783Волкова А.С.
Указ. соч. – С.273.Панаев В.И. Указ. соч. – С.XII.346Авеля»). Это мир высокого нравственного строя, созданный Геснером в укоризну ипоучение современникам. Нечто подобное, кажется, и рисовалось в мечтах «бедногоЕвгения». Его неосуществившаяся идиллия претендовала на то, чтобы в нравственномотношении стать выше всего могущественного и славного в этом мире. Поэтомунеудивительно, что, как отмечала Н.И. Михайлова, «элементы высокого стиля, вплетаясьв разговорную, обыденную речь, встречаются <…> на протяжении всего рассказа оЕвгении»784 (напомним, что Шишков высоким стилем перевел не только «Потоп», но ибезоблачный пасторальный роман Геснера «Дафнис»).Евгений тут вздохнул сердечноИ размечтался, как поэт…(V, с.139)Евгений размечтался как поэт в духе Геснера (как горожанин, сочиняющийпасторали). Мы помним, однако, что его сочинения автор «Медного всадника» считал«манерной прозою» (XII, 150).
Весной 1833 г. (за полгода до написания поэмы), врецензии на «Сочинения и переводы» П.А. Катенина, Пушкин заметил, что сама«буколическая природа» у Геснера «чопорная и манерная», а не «древняя простая,широкая, свободная…» (XI, 221).Самым заметным подражателем Геснера среди пушкинских современников былВ.И.
Панаев. Пушкин адресовал ему эпиграмму «Русскому Геснеру» («Куда ты холоден исух!..»), опубликованную в 1828 г. В ней есть такие строки:Твоя пастушка, твой пастухДолжны ходить в овчинной шубе:Ты их морозишь налегке!(III, кн.1, 454).Иначе говоря, они одеты не по погоде, как не по погоде и мечты Евгения:Так он мечтал. И грустно былоЕму в ту ночь, и он желал,Чтоб ветер выл не так унылоИ чтобы дождь в окно стучал784Михайлова Н.И.
«Витийства грозный дар…»: А.С. Пушкин и русская ораторская культура еговремени. – М.: Русский путь, 1999. – С.278.347Не так сердито. . .(V, 140)И мечтателю предстояло за это поплатиться, подобно пастушку, разгуливающемурусской зимой в средиземноморском одеянии (мечтатель обратится в «безумца бедного»).Тут уместно вспомнить строки из вступления к «Медному всаднику»:Люблю зимы твоей жестокойНедвижный воздух и мороз…(V, 140)Восхищение «жестокой зимой» немыслимо в идиллиях геснеровского типа, такжекак признания поэта в любви к городу с богатыми пристанями, дворцами и башнями, квоенным парадам и пушечному грому, к шуму и блеску балов и шипенью бокалов. Онинемыслимы не только по жанровым законам пасторали, но, в первую очередь, с точкизрения моральных идей швейцарского автора.
Вступление к «Медному всаднику»вызывающе противопоставлено идеалам невинности и простоты и проповедуемойГеснером морали «естественного» человека, следующего лишь своим природным (ипотому добрым и прекрасным) склонностям и чувствам и оберегающегося от воздействийвнешнего мира.Петербург, вознесшийся «пышно, горделиво», Россия, торжествующая победу надврагом, и ликующая Нева для мечтателя в духе Геснера («по-новому чувствующего»частного человека) в чем-то хуже, чем разъяренная Нева и разгневанный Медный всадник,ужасней, чем всемирный потоп, потому что не уничтожают мечтателя, а дегероизируют,унижают и обесценивают его идеалы и мечты, которые на фоне этой «поэзии» выглядяткак жалкая, «манерная проза». Именно такими на фоне исполненных «поэзии»государственных дум Петра (во вступлении) выглядят мечты бедного Евгения – не толькопрозаическими, а еще искусственными и безжизненными, под стать «истуканугорделивому», перед которым, «как обуянный силой черной», «злобно задрожав», онпотом прошепчет: «Добро, строитель чудотворный! <…> Ужо тебе!..» (V, 148).Эта бессильная и бессмысленная, по видимости, угроза имеет смысл только вэсхатологической перспективе: свой час придет и для всего созданного Петром, весь этотмир когда-нибудь погибнет.
С разбитыми мечтами о личном счастье Евгений услаждаетсямечтой о мировой катастрофе – поистине безумной мечтой. Евгений не библейскийпророк, разоблачающий сделанного человеческими руками «кумира», а «безумец348бедный», обвиняющий самого «строителя чудотворного», чьи дела выше человеческихсил и разумения, потому что это не только его дела (иначе бы они не были«чудотворными»). Бог сотворил мир и насылал всемирный потоп.
Он же, Творец и Судиямира, направлял Петра, «…чьей волей роковой / Под морем город основался» (V, 148) –«дивный град», которому, однако, всегда надлежит помнить о своем положении. Он былзаложен «на зло надменному соседу» (V, 135), который за свою надменность и былнаказан.785 Слава основателя Петербурга и победителя шведов – доказательствоправосудия Божия, возвеличившего Россию и посрамившего гордыню ее врагов:Красуйся, град Петров, и стойНеколебимо как Россия...(V, 137)То, к чему во вступлении к поэме Пушкин обращает свое безоговорочное «люблю»,есть не просто горделивые символы петровской государственности, а наглядноесвидетельство правоты и незыблемости исполненного «поэзией» Божественногомиропорядка.
Его-то не принимает, ему-то не доверяет, от него-то и отгораживаетсябедный Евгений в своих «прозаических» мечтах, смытыми волнами пушкинского потопа.И его-то уничтожения, «злобно задрожав», он пожелал в отместку за свое горе (отсюдадемонический характер его «бунта»).Дело не только в том, что у Евгения мечты разошлись с делом786.
В самих этихмечтах не оказалось ничего, на что бы он смог опереться в «ужасный день» наводнения.Ничего, что позволило бы ему с терпением и мужеством, смирением и простотойперенести удар судьбы (а ведь эти качества он предполагал в себе, мечтая устроить«приют смиренный и простой» и найти в нем свое счастье). Претендуя на внутреннююнезависимость от мира, он не имел в себе ничего более ценного и прочного, чем есть вэтом мире, и что могло бы пережить всемирный потоп, не говоря уже о петербургскомнаводнении. Что бы это могло быть – об этом можно судить по «Потопу» Геснера иХерасковой, а еще вернее – по некоторым другим произведениям, Пушкину безусловноизвестным.
Это, например, стихотворение Державина «Предвестие» (1810), последние двестрофы которого здесь уместно процитировать:785Иную интерпретацию выражения «на зло надменному соседу» см.: Серман И.З. Тема «зла» в«Медном всаднике» // Коран и Библия в творчестве А.С. Пушкина. – Jerusalem, 2000. – С.157–168.786См. на этот счет одну из новейших статей: Звонникова Л. Петербургский Иов // Октябрь. – 2012. –№6. – С.170–174.349Поверенна моих печалейИ общница моих отрад,Коль стали младости мы далейИ смерти нам серпы грозят:То крепче дружбой мы спряжемсяИ так скрепим свои сердца,Что рушься мир, – не ужаснемсяДо предназначенна конца.Конец ристалища блистаетСей жизни пальмою для тех,Кого смиренье провождаетВ блаженну вечность для утех.Рука мы об руку с тобою,Христовой веры под щитом,В блестящих ризах белизноюВ невестник Ангелов войдем.787(курсив мой – В.К.)Интересно, что в мечтах Евгения используется то же выражение, что вприведенных стихах Державина: «И так до гроба / Рука с рукой дойдем мы оба».
Толькопри этом Евгений мечтал об исключительно мирной кончине («И внуки нас похоронят»), аДержавин, «Христовой веры под щитом», призывает подругу не ужасатся и крушениямира, возможность которого вполне допускает и выражает свою готовность к нему.Отвлекаясь от нюансов, можно заметить, что искусственные, совершенно условныегерои Геснера и Херасковой исповедуют безусловные ценности: они верят в правосудиеБога и бессмертие души, надеются на Его милость, любят и поддерживают друг друга.Авторы предъявляют их читателям не столько для сочувствия, сколько в качественравственного эталона и образца для подражания. Это искусственно, с назидательнойцелью сконструированные образы, однако цель эта – не религиозная проповедь, авнушение мысли о самодовлеющей ценности и правах человеческого чувства (любовного,в первую очередь), освобождаемого от диктата Церкви, государства и общества.Склонности и стремления обособившейся и независимой от них (хотя бы в своих мечтах)787Державин Г.Р.
Сочинения / С объяснительными примеч. Я. Грота: [В 9 т.]. – Т.3. – СПб., 1866. –С.76–77. «Предвестие» является подражанием Л. Козегартену и входит в цикл «званских» од, о которых шларечь в гл.4 нашей работы.350личности у Геснера изображаются как прирожденные человеку, данные самим Богом, апотому прекрасные и богоугодные, согласные с Божественным миропорядком, в отличиеот уклонившейся от него и пытающейся подменить его собой цивилизации. Эта праруссоистская картина мира, пришедшая по вкусу Руссо (почитателю Геснера) исентименталистам,позволялаотстаиватьвнутреннедостоинствоумиленнойсобственными мечтами и чувствами личности, не вступая в явный конфликт сгосподствующей религией. Следующий шаг сделают романтики, заявившие о правах этойличности и нравственной значимости ее притязаний и чувств уже безотносительно иливопреки религиозной картине мира.Мечты Евгения – это идиллия в духе Геснера, из которой изъята религиознаясоставляющая, но мечтает он в мире, где «…народ / Зрит Божий гнев и казни ждет», апотомок основателя Петербурга, победитель Наполеона, смиряется и признает: «С Божиейстихией / Царям не совладеть» (V, 141).
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
