Диссертация (1098196), страница 67
Текст из файла (страница 67)
Письмарусского путешественника. – М., Наука, 1987. – С.61). М.Я. Вайскопф, однако, отметил, что«…транслитерация Зихель указывает на письменный немецкий источник, а не на устную консультацию:ведь в устной ашкеназской версии иврита это имя звучало бы как Сейхель» (Вайскопф М.
ПокрывалоМоисея: Еврейская тема в эпоху романтизма. – М.; Иерусалим: Мосты культуры, 2008. – С.29).604Икосов П.П. Странное путешествие, или Притча // Беседующий гражданин. – 1789. – Ч.3. –С.233–244.260страстями своими, наконец преодолевает сам себя, находит стезю правды и, достигнувпросвещения, возрождается».605Бобров уже в начале поэмы подчеркнул преемственность по отношению кХераскову:Певец Владимира щастливый!О естьли бы воспет был мнойСлепец прозревший, озаренный,Как некогда воспет тобойВ великом Гимне Возрожденный!..Предел положен; — я не прейду...(ДНВ. Ч.1.
Кн.1. С.18)В другом месте Херасков упомянут уже как автор «Россияды». Бобров призываетНадежду:О благодетельница жизни!Ты, что Хераскова КаменуСперва терпенью научив,Вела по Волжским берегам!Ужель и слабому певцуОткажешь в горнем вдохновенье?(ДНВ. Ч.1. Кн.1. С.67)Связь «Древней ночи вселенной» с этими поэмами Хераскова уже отмечалась 606.И.Н. Розанов как один из предполагаемых образцов Боброва упоминал раннюю поэмупоследнего «Селим и Селима» (1771), «где описываются чувства слепого, которыйсчитает себя при слепоте своей счастливым, но потом он прозрел и тогда узнал счастье,которого раньше и представить себе не мог». 607 Вообще, немногочисленные упоминанияпоследней поэмы Боброва в исследовательской литературе связаны именно с ее605Херасков М.М. Творения: [В 12 ч.].
– Ч.2. – М., 1796. – С.VIII.См.: Гришакова М. Символическая структура поэм Хераскова // В честь 70-летия профессораЮ.М.Лотмана. Сборник статей. – Тарту, 1992. – С.43–44.607Розанов И.Н. М.М.Херасков // Масонство в его прошлом и настоящем. – М., 1915. – Т.2. – С.48.(«Селим и Селима» Хераскова – подражание одноименной поэме Дора, в свою очередь заимствованной изВиланда; см.: Гуковский Г.А.
Ранние работы по истории русской поэзии XVIII века. – М., 2001. – С.276.)И.Н. Розанов был убежден, что Бобров «более всех может быть назван восприемником Хераскова» (РозановИ.Н. Русская лирика. От поэзии безличной – к исповеди сердца. Историко-литературные очерки. – М.:Задруга, 1914. – С.34).606261предполагаемой принадлежностью к масонской литературе или, конкретней, к масонскимпутешествиям.608 Однако замысел автора был в принципе шире.Бобров создавал монументальный религиозно-философский эпос, поэтическуюисторию человечества до Христа и не случайно в самом начале поэмы призывал вспутницы «священну Клию» (Ч.1. Кн.1. С.20). О его приверженности к историческойтематике можно судить уже по его ранним стихам в «Покоящемся трудолюбце»(священная история), по «Тавриде» (история Крыма) и первой части «Рассвета полночи»(история России в XVIII в.).
В данном же случае он, по собственному признанию, хотел«..составить историю разума человеческого» (Ч.2. Кн.4. С.298), т.е. не вообще историючеловечества или священную историю, а именно «историю разума…».Это заявление дословно перекликается с фразой Н.М. Карамзина в одной статьедля «Московский ведомостей» (1795): «Кто прочитает со вниманием и в систематическомпорядке всех древних и новых авторов, тот знает самую важнейшую историю – историючеловеческого разума».609 Именно эту историю избрал предметом своей ученой поэмыБобров, сопроводив ее пространнейшими «объяснениями» и «примечаниями» (ок.200страниц на 700 страниц стихов) с многочисленными ссылками на «древних и новыхавторов».
Так, здесь он цитирует (или отсылает к ним) античных историков и эрудитов(Геродот, Ксенофонт, Диодор Сицилийский, Страбон, Иосиф Флавий, Плутарх, КатонСтарший, Плиний Старший, Аппиан), философов, риторов и поэтов (Платон, Аристотель,Лукиан, Энний, Лукреций, Цицерон, Вергилий, Гораций, Овидий, Сенека, Марк Аврелий,Клавдиан) и множество авторов нового времени (Дж.Аддисон, П.Бейль, Ф.Бэкон,Г.Галилей, Ф.-В.Гершель, Г.Гроций, Р.Декарт, Н.Коперник, К.Г.Лейбниц, К.Линней,608См. высказывания П.Н.
Сакулина, отнесшего «Древнюю ночь вселенной» к характернымобразцам «масонизма» в русской литературе (Сакулин П.Н. Русская литература. Социолого-синтетическийанализ. Обзор литературных стилей. – Ч.2: Новая литература. – [М.], 1929. – С.341–342), и М.Я. Вайскопфа,связавшего ее с западной теософской и масонской литературой – сочинениями Юнга-Штиллинга, Террасонаи др. (см.: Вайскопф М. Сюжет Гоголя. Мифология.
Идеология. Контекст. – [М.], 1993. – С.21–22). Н.К.Пиксанов видел масонское «странствие» не только в «Древней ночи вселенной», но и в «Тавриде» Боброва(см.: Пиксанов Н.К. Масонская литература // История русской литературы: [В 10 т.]. – Т.4. – Ч.2. – М.; Л.,1947.
– С.77). Последнее не вполне безосновательно. Мурза Селим и шериф Омар в «Херсониде»действительно странствуют (возвращаются из паломничества), и один из них ученик, другой – наставник.Мотив духовного странствования есть и в песне одного из «кадидазелитов»: «О странник! – прииди сюда /Учиться мудрости в пещере! – / Твой путь еще не совершенен; – / Твой дом отсель еще не виден.
– /Сядь, честный странник! – отдохни / На сей коралловой скамье!» Ср. также замечание Л.О.Зайонц о«Тавриде»: «…организующим стержнем символического пространства поэмы становится путь ―духовноговосхождения‖» (Зайонц Л.О. К символической интерпретации поэмы С.Боброва «Таврида» // Ученыезаписки Тартуского университета. – Вып.882. – Тарту, 1992.
– С.93). Видимо, в контексте масонскихпутешествий воспринимал «Древнюю ночь всленной» уже М.И. Невзоров, писавший, что «..это естьаллегорическая поэма, в которой г.Бобров иносказательным образом поет несчастное ослепление изаблуждение отступившего от повиновения чрез чувственности человека…» (Невзоров М.И.
Живописные ифилософские отрывки из сочинений г. Боброва // Друг юношества. – 1810. – № 6. – С.158).609Карамзин Н.М. Сочинения: В 2 т. – Л.: Худ. лит., 1984. – Т.2. – С.86.262Дж.Локк, М.В.Ломоносов, И.Ньютон, Ж.Расин, Ж.-Ж.Руссо, аббат де Сен Пьер,Б.Фонтенель, Б.Франклин, Л.Эйлер, авторы французской энциклопедии, «Всеобщаяистория о мореходстве» и др). Если учесть тех, кого он просто упоминает, списокполучится втрое, а то и вчетверо больше.Европейские образцы своей «иносказательной эпопеи» Бобров, как и в случае с«Тавридой», назвал сам.
Так, Зихел рассказывает Нешаму, что Кемла (Сострадание),оплакивая его жребий, уронила слезу в источник под Парнасом.От сих минут все пенье Муз,Имущее тебя предметом,Соделалось весьма плачевным.Таков был томный пенья гулНа Альбионских берегах,И при подошве гор Альпийских,И в самых севера пределах.(ДНВ.
Ч.2. Кн.4. С.144–145)К этим строкам есть примечание: «Известно, каким возвышенным и печальнымгласом Мильтон воспевал падение первого человека; Юнг в своих ночах бессмертногочеловека; Геснер смерть Авеля, и некоторый другие вслед за ними не менее славные,Клопшток в Германии, Херасков в России, и Лиднер в Швеции имели подобные предметыпесней своих» (Ч.2. Кн.4. С.326). Имеются в виду «Потерянный рай» Милтона («TheParadis Lost», 1667), «Мессия» Клопштока («Der Messias», 1748–1773), «Смерть Авеля»Геснера («Der Tod Abels», 1758), «Страшный Суд» Бенгта Лиднера («Yttereta domen»,1788), т.е. поэмы, имеющие своим предметом события священной истории, и «Ночныеразмышления» Э. Юнга.610 Херасков в этом контексте упомянут не как сочинитель«Россияды» и «Владимира», а как автор поэмы «Вселенная», о которой шла речь впредыдущей главе нашей работы.
С ней соотносится и само заглавие поэмы Боброва –«Древняя ночь вселенной».Основным его источником была Библия. В поэме рассказывается о каинитах,нечестивых изобретателях металлообработки и музыкальных инструментов (Ч.1. Кн.1.С.77–79), о судьбе «злобожного» допотопного человечества и самом потопе (Ч.1 Кн.1.С.25–34), о потомках Иафета и Хама (Ч.1 Кн.1. С.154–162; Кн.2. С.96–109), о египетских610О влиянии Юнга на Боброва см.: Зайонц Л.О.
Э. Юнг в поэтическом мире Боброва // Ученыезаписки Тартуского университет. – Вып.645. – Тарту, 1985. – С.71–85. См. также в нашей монографии (2004)по указателю.263казнях (Ч.1. Кн.2. С.112–114), о волхвах и Вифлеемской звезде (Ч.2. Кн.4. С.261–264) ит.д.; встречаются стихотворные переложения из Библии (например, пророчеств Исайи иИеремии о гибели Вавилона – Ч.1. Кн.2. С.31–34). Некоторым древневосточнымбожествам (и без того, впрочем, упоминаемым в Ветхом Завете) Бобров подыскиваетложные библейские аналогии. Так, по его мнению, «черноликие чада» в Ливии подименем Аммона почитали своего предка Хама (Ч.1. Кн.2. С.219), вавилоняне под именемВаала – своего первого царя Нимврода (Ч.1. Кн.2.
С.19–20), а индусы под именем Брамы(здесь он говорит осторожно: «Есть предположение...») – Авраама, «родоначальниканарода Божия» (Ч.1. Кн.2. С.212). В этой рационализации идолопоклонства и вообщерелигиозных культов, возведении их к культу предков чувствуется просветительскаяоснова мировоззрения Боброва, но следует отметить, что здесь он подобным образомтолкует лишь ложное, как он уверен, богопочитание.Главный герой поэмы – это, по словам автора, «дух, приемлющий иногда лицепервого человека, где только можно» (Ч.2.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
