Диссертация (1098177), страница 82
Текст из файла (страница 82)
Нарушения порядка в истории и жизни сводятсяк горькому диалогу конечного и бесконечного»761. 759Письмо Шатобриана «черпает свой авторитет и свою магию из сознания времени, из его необратимости, из неизгладимого следа событий и поглощения эпох» (Vadé I. L`enchantement littéraire.Écriture et magie de Chateaubriand à Rimbeau. P., 1990. Р. 99).760Doumic R., Levrault L. Études littéraires. P., 1906. Р. 327.761Reboul P.
Introduction // Chateaubriand F.-R. de. Atala. René. P., 1964. P. 22. Схожую мысль высказывает и К. Пюзен: «Духовная болезнь «Рене» обязана, в особенности, историческому контексту, кризису цивилизации или европейского сознания, и персонаж получает своё мифологическое288 Одна из главных причин трагического мировидения – утрата религиозного сознания, христианской веры.
Религия перестаёт восприниматься какобъективно заданный закон, не нуждающийся в оправдании и объяснении.Человек сам творит религию, пытается найти собственную истину. Как и в«Гении христианства», в «Рене» закрепляется эстетическое отношение к религии. Рассказчик говорит об «очаровании религии», органично сочетающейся с «простотой сельских нравов» (37), которые могут удовлетворитьтолько наивную душу ребёнка. Церковь для героя – это не путь к спасениюдуши (как для его сестры Амели), а способ избежать бесполезной суеты, обрести покой («однажды у меня даже появилось желание там (в монастыре –Л. С.) спрятать мою жизнь», 38). Монастырская жизнь ассоциируется у герояс тишиной и бессобытийностью, воспринимается как последнее земное пристанище, подготовка к переходу в небытие («от тишины жизни к тишинесмерти», 39).
При этом монастырь лишён значения религиозной аскезы, христианского послушания (североамериканская прерия, где Рене «похоронит»себя, станет эквивалентом монастыря).Отношение Рене к религии ярко прослеживается в описании им обрядапосвящения в духовный сан. Для героя-рассказчика характерно сугубо эстетическое восприятие церковного обряда. Он описывает красоту богослужения, которая воздействует на все органы чувства: зрение, обоняние, осязание,слух. Подробно характеризуются цвета, запахи, голоса. Особое место отводится описанию красоты Амели при посвящении её в монахини: женщинакак бы несёт отблеск неземного мира, вызывая у героя чувство просветлённого умиротворения («побеждённый блаженной скорбью святой, подавленный величием религии… я почувствовал, что меня сдерживает всемогущаярука, и вместо богохульства и угроз я находил в своём сердце только глубокое преклонения и смирение», 60).
Однако такое состояние несвойственногерою, неорганично ему, оно навязано ему извне, подавляет его волю, такоевлияние религии описано как насилие: Рене чувствовал себя «побеждённым»,«подавленным» (60). Сразу после экстатического состояния он пытаетсянегодовать, возмущаться, протестовать.Лишённый веры, Рене не находит истины ни в себе, ни в мире: он называет себя «несчастным, которого небо лишило разума» (61).
Душевным метаниям Рене соответствует разгул природных стихий – знак вселенского хаоса, демонизм Рене («одержимый демоном моей души», 49) есть отражениенеблагополучия мира: «Я вышел из монастыря, как из места искупления, гдепламя свечи нас готовит к жизни небесной, где всё теряют, как в аду, кроме измерение несчастья поколения, потерявшегося между двумя веками» (Puzin Cl.
René. Mémoiresd`outre-tombe. Chateaubriand. P., 2002. P. 67).289 надежды» (62). Из святого места – монастыря – Рене выходит как из ада! Герою Шатобриана нигде нет пристанища, он нигде не находит то, что ищет,обречён на бесконечное блуждание в потёмках, не имея возможности обрести утраченный смысл. В этом прочитывается актуализация Шатобрианомвостребованного романтиками мифа о Вечном Жиде. И здесь явное отличиегероя от автора, который в полной мере владеет словом, а потому верит, что сего помощью обретёт искомое знание, в котором будет заключаться его спасение.
Поэтому главным образом об авторе (а не о герое, как считает Э. Табе762) можно сказать, что его ожидание аналогично томлению Августина.Итак, Шатобриан делает оценку характера и судьбы главного героядиалогически спорной, показывая разную реакцию Шактаса и отца Суэля нарассказ Рене. Шактас и отец Суэль – люди разной культуры, разного жизненного опыта, разных взглядов. Шактас расчувствовался, заплакал, в некоторойстепени это объясняется тем, что он сам пережил драматическую историюлюбви763. У отца Суэля был «суровый вид», он имел «сочувствующее сердце,но внешне сохранял непоколебимое спокойствие» (64).
Отец Суэль снижаетобраз героя, говоря о нём, как о находящемся в плену химер заурядном молодом человеке, которого ничто не увлекает, который пренебрегает долгом,уклоняется «от груза общественных обязанностей, чтобы предаваться бесполезным фантазиям» (65). По его мнению, мировосприятие Рене не свидетельствует о его превосходстве, но, напротив, об ограниченности, узости взглядана окружающий мир.
По мнению Суэля, Рене не вынес никакого опыта изистории Амели, её искупление греха не послужило ему примером. Суэльутверждает, что Рене не делает никаких духовных усилий, чтобы заглушитьсвои страсти и приблизиться к Богу. Он – «самоуверенный молодой человек,который поверил в то, что человеку может быть достаточно только его самого» (65). По мнению отца Суэля, «одиночество вредно тому, кто не живёт внём с Богом» (65). Суэль важен как носитель иного сознания. Такой плюрализм (о чём свидетельствует наличие второго слушателя – Шактаса) – яркаяпримета романтического повествования.
В предисловии к роману Шатобриануказывает на функциональную роль отца Суэля: «высказывание отца Суэляне оставляет никакого сомнения в цели и в религиозных наставлениях истории Рене» (65). За отцом Суэлем, как и за Шактасом, стоит автор, которыйкак оправдывает героя, так и судит его (нельзя не допускать и дидактическойустановки Шатобриана). В конечном итоге, суд над героем, попытка вынести 762Tabet E. Chateaubriand et le XVII siècle. Mémoire et creation littéraire. P., 2002.
Р. 271.763Шактас, как и Рене, доверяет личностному опыту. По наблюдению П. Брюнеля, для Шактаса иРене «действие Провидения менее очевидно, «тайный замысел» менее нагляден» (Brunel P. Lechemin de mon âme. Roman et récit au XIX siècle, de Chateaubriand à Proust. P., 2004. Р.
37).290 ему окончательный приговор, как и определить его духовную болезнь, несостоятельны. Можно согласиться с Н. Т. Пахсарьян, по мысли которой недосказанность в романтизме диктуется «самой неисчерпаемостью предмета художественного осмысления: досказать историю романтической души невозможно, такой замысел оказывается всегда глобальнее любого воплощения,загадка «мировой скорби» Рене остаётся»764.По убеждению отца Суэля, все его душевные силы должны бытьнаправлены на служение людям.
В этом отношении Шактас поддерживаетотца Суэля: «Счастье есть только в общих путях» (66). Отец Суэль с христианской позиции, Шактас – с язычески наивной позиции естественного человека говорят о законах общежития как высшей мудрости. Но Рене – человекиного сознания, не опирающейся ни на какие традиционные представления,отвергающий любые авторитеты с позиции личной правды.
Ему чужда какпозиция священника с его знанием христианской церкви, так и позиция Шактаса с его убеждённостью в мудрости природно-бытового, порядка. Адресатыисповеди не приняли правду Рене, который остался одинок в своей непонятости и в своём страдании. Между рассказчиком и адресатами нет взаимопонимания. Исповедь Рене оставляет больше вопросов, чем ответов, после неёкаждый из действующих лиц погружается в свои размышления, остаётсянаедине с самим собой. На это указывает и символическое расположение героев, расходящихся после беседы: «Рене шёл в тишине между миссионером,который возносил молитвы Богу, и слепым сахемом, который искал дорогу»(65). Всё закончилось насилием над героем, вынужденным подчиниться, новнутренне не принявшим чужого закона: «вытесненный двумя стариками, онповернул к жене, но не нашёл с ней счастья» (65).
Это вынуждаемое положение Рене указывает на завершённость развития героя. Смерть Рене, о которойупоминается в конце, становится логическим завершением романа, его история оказалась в прошлом.Автор в романе совпадает с героем-рассказчиком. Однако он потенциально больше героя, в конце романа он перерастает Рене как один из своихопытов. Это проявляется в том, что автор говорит устами слушателей Рене –Шактаса и Суэля. О том, что за этими героями стоит автор, даёт основаниеговорить совпадение их высказываний с другими текстами Шатобриана. Позиция Шактаса находит подтверждение в «Атале», тогда как позиция Суэлябудет обозначена писателем в предисловии к изданию романа 1805 года исоответствует его претензии на просветительский дидактизм.
В суде Шактасаи Суэля автор впервые в повествовании дистанцируется от своего героя. Вы 764Пахсарьян Н. Т. Поэтика фрагментарности в рококо и романтизме: Прево и Шатобриан // Пахсарьян Н. Т. Избранные статьи о французской литературе. Днепропетровск, 2010. С. 114.291 сказывания этих персонажей усложняют образ героя и вместе с этим собственное литературное «я» Шатобриана.Таким образом, в «Рене» Шатобриан создаёт новое романическое повествование, основу которого составляет не фабульный рассказ, но само слово, образ-символ с его мерцающим, неуловимым смыслом, получающим семантическую плотность через включение в знаковую систему, каковой является литературный миф о новом человеке. Шатобриану удалось породить веё новой природе мифологему «я», придав ей убедительность, поскольку гарантом её истинности писатель сделал собственную личность, завязав на своей судьбе все произведения, смысловое сближение которых и образует личный миф.ГЛАВА V«Я» автобиографической прозы Констана: дневники – автобиография –романВ одном из писем Бенжамена Констана читаем следующее: «…Это не ясоздаю мою книгу, но книга – меня… По сравнению с другими писателями уменя есть одно превосходство – бесконечная искренность: я собираю всемысли, все поступки и позволяю образовать им взаимосвязь, которая преображает меня» 765 .
«Амели и Жермен» (1803), «Дневники» (1803-1805),«Адольф» (1806), «Моя жизнь» (1811), «Сесиль» (1812) – всё это написаноКонстаном о себе и главным образом для себя (к печати предназначалсятолько «Адольф»). Каждое из этих произведений – неоконченный слепок сещё не стёршихся из памяти событий. Взятые вместе, эти прозаические опыты прочитываются как напряжённое усилие разгадать причину трагическойнеосуществимости мечты о счастье. Независимо от избранного предмета повествования, перед нами – неотступное повторение всё тех же мучительнонеразрешимых вопросов. Сам процесс письма становится для Констана переживанием, осмыслением и попыткой завершения собственной судьбы.Жизнь творится воплощённым в слове сознанием, обретая форму неоконченного романа.
Торопливо набросанные в случайных тетрадях, часто неожиданно обрывающиеся сочинения должны были удержать изменчивую, неопределённую в своей беспорядочности действительность, придать связь, аследовательно, символическую значимость множеству фактов. Написанное 765Цит. по: Gouhier H. Benjamin Constant. Les écrivains devant Dieux. P., 1967. P.