Диссертация (1098177), страница 77
Текст из файла (страница 77)
И в этом принципиальноеотличие от просветительской литературы: не обвинение, но оправдание, неназидание, но признание коренящихся в человеческой душе неразрешимыхпротиворечий.В том же предисловии Шатобриан говорит о «мечтаниях», «видениях»,«несбыточных фантазиях», привычке к «размышлениям» как о чём-то опасном, чреватом сумасшествием, суицидом.
Доверяясь исключительно своемувнутреннему «я», человек теряет опору в оправданной разумом системе традиционных ценностей, отсюда и возникает экзистенциальная пустота, являющаяся причиной неизбывных страданий (Шатобриан говорит о «пустоте,которую они (души) чувствуют в них самих»740). Однако Шатобриан не может не признать, что потребность погружаться в мир воображения – это нетолько произвольное желание, но и знак времени, а также природная склонность человека (есть «созерцательные души, которые природа настойчивозовёт к размышлениям»741). Таким образом, даже в предисловии, написанномс явно дидактической целью и призванном обвинить Рене, Шатобриан косвенно оправдывает героя, указывая на его страдательную роль.
Забегая вперёд, отметим, что такая противоречивость отчасти находит отражение в самом романе. Так, словами своего героя Шатобриан провозглашает тринезыблемые ценности: религия, семья и родина («Всё находит место в очаровательных мечтаниях, куда нас погружает звук колокола родных мест: рели 738Преобладание в «Рене» лирического начала, главенство «я» не позволяют объединять этот роман в трилогию с «Аталой» и «Начезами», в которых ярко выражено эпическое начало (на такомподходе настаивает, например, Ш.
Базен: Bazin Ch. Chateaubriand en Amérique. P., 1969. Р. 185–186).739Chateaubriand F.-R. de. Préface d`Atala (1805) // Chateaubriand F.-R. de. Atala. René. P., 1964. P. 66.740Ibid., p. 65.741Ibid., p. 65.271 гия, семья, родина…»742). Однако это утверждение звучит пустой риторикой,в нём обнаруживается лишь указание на идейно-политическую позицию самого писателя, а именно, на его приверженность консервативным взглядам.Само содержание романа все эти основы общественной жизни человека ставит под сомнение, бесповоротно отвергает.Необходимо сказать, что предисловие к изданию 1805 года есть такжеакт самооправдания Шатобриана. Писатель прекрасно осознавал антирелигиозную подоплёку «Рене»: «смутные страсти», облечённые в художественнопоэтическую форму, становились непреодолимым искушением нового времени.
В ортодоксальном смысле богоотступнический характер романа«Рене», подрывающего основы христианского вероучения, имеет в виду А.де Кюстин, в письме от 26 мая 1817 года так определивший эпохальнуюзначимость творчества Шатобриана: «Если месье де Шатобриан и сделалчто-то хорошее, он принёс ещё больше зла Франции… К мечтательности имеланхолии он примешал гордыню и суетность, в храм добродетели привнёсземные страсти, благодаря ему честолюбивое устремление беспокойных душчасто принимает вид религиозной созерцательности»743.
По наблюдению А.де Кюстина, одно не столько подменяется другим, сколько смешивается сним до неузнавания. В том то и дело, что неразличение истины и лжи, действительности и иллюзии, добродетели и порока, правды небесной и правдыземной, стремление к обретению веры и одновременно искус безверия – становятся в творчестве Шатобриана и всей последующей литературе французского романтизма экзистенциальной проблемой, переживаемой человеческойличностью. В романах Шатобриана и других французских романтиков яркопрослеживается утрата христианской религией её онтологического и аксиологического статуса.
Что означает этот перелом в сознании и мировосприятии, произошедший в романтическую эпоху, и можно ли объяснять его только эготизмом, абсолютным доверием человека собственному духовномуопыту? Скорее всего, речь должна идти о диалогической противоречивостиромантизма, открытого любому (в том числе и религиозному) знанию, однако изначально воспринимающего всякое знание как неполное, ограниченное,проблемное, нуждающееся в переосмыслении в зависимости от многих интенций личностного поиска, также всегда незаконченного, до конца несостоявшегося, проблемного. 742Chateaubriand F.-R. de. René.
Constant B. Adolphe. Musset A. de. La confession d`un enfant dusiècle. М., 1973. P. 37. Далее текст романа «Рене» цитируется в переводе автора по данному изданию, в скобках указывается страница.743Цит. по: Reboul P. Introduction // Chateaubriand F.-R. de. Atala.
René. P., 1964. P. 9.272 Шатобриан осознавал сделанный им вклад в развитие литературы. Так,«Замогильных мемуарах» он говорит о том, что «Рене» определил одну изособенностей современной литературы. Образ героя был созвучен эпохе,многие угадывали себя в Рене, примеряли на себя его загадочную и разочарованную позу. Не без гордости говоря в автобиографии о том, что следующее поколение романтиков ориентируется на его творчество, Шатобрианкритично отзывается о подражательности, усматривая в этом отсутствиенастоящего переживания, пустое позёрство.
По его мнению, слишком многомолодых людей играют Рене, драпируясь в одежды скорби и отверженногогения. Такое копирование не может нравиться Шатобриану: «Если бы «Рене»не существовало, сейчас я бы его не писал, если бы я мог его уничтожить, ябы его уничтожил. Семья Рене в лице поэтов и прозаиков быстро умножилась: теперь слышны только жалобные и бессвязные фразы; больше нет тем,чем ветры и бури, чем неизвестные слова, обращённые к облакам и ночи»744.Шатобриан обращает внимание на то, что созданный им образ, интонация,мотивы были растиражированы. «В «Рене» я вывел недуг своего века, но совсем иное – безумие романистов сделать скорби универсальными, к тому жебезотносительно к чему бы то ни было. <…> Болезнь души не является постоянным и естественным состоянием: не нужно её воспроизводить, делатьиз неё литературу, извлекать из неё пользу, как из главной страсти…»745 Этотспор с подражателями, которые, как представляется Шатобриану, перенимают лишь форму, ярко свидетельствует о том, что писатель не снимает духовно-нравственной проблемы.
Для него принципиально важен вопрос, относительно чего существует форма и что ей даёт право на существование. ДляШатобриана универсальные образы, символический язык не существуют отдельно от авторской этики, то есть не перестают носить сугубо личный характер. Все высказывания должны сходиться к «я» пишущего, поскольку воснове литературы стоит именно личность автора.Роман Шатобриана строится как рассказ героя о своём прошлом (рассказчик в «Рене» тождествен герою, между ними нет никакой дистанции)746.При этом вся образная система, по принципу музыкального произведения,задаётся минорной (элегической) тональностью, соответствующей состоянию печали, тоски, разочарованности (в самом тексте часто встречаются эпитеты «грустный», «печальный»). Структурообразующими в романе выступают такие антитетические мотивы, как обретение-потеря, сближение 744Chateaubriand F.-R. de.
Mémoires d`outre-tombe. P., 1889. P. 211–213.745Ibid., p. 212.746Автор (имплицитный) до самого конца исповеди совпадает с героем-рассказчиком: стороннейоценки автора в повествовании от первого лица нет, он никак себя не обнаруживает.273 отдаление, соединение-отчуждение, близость-одиночество, семья-сиротство,жизнь-смерть, время-вечность. Композиционно произведение распадается надве части: описательную, представляющую собой историю души героя, и событийную, связанную с драматической судьбой его сестры Амели.История героя вставлена в композиционную рамку – повествовательныйприём, имеющий идейно-философское значение. Финал возвращает к началуромана – к моменту исповеди: уже ничего не может измениться, для Реневремя остановилось, настоящее ничего не меняет в его сознании. Создаётсявпечатление полной исчерпанности, завершённости его опыта.
Внутреннийвзгляд Рене всегда устремлён в прошлое, он живёт прошлым (например, чтобы лишать себя всякой радости жизни, он сохранил письмо сестры, свидетельствующее о её страданиях). Рене старается забыть прошлое, преодолетьего власть над собой, но постоянно возвращается к нему в памяти, что оборачивается полной зависимостью от пережитого, неспособностью обратитьсяк новому. Уже в самом начале романа обозначена трагическая обречённостьгероя на лишённое смысла существование, оставляющее надежду лишь наединственный выход – смерть. Постижение и осознание живой стихийностибытия, попытки вчувствования в него остались позади.
Герой как бы пережилсамого себя, и предельно скупая констатация факта его убийства во времяСемилетней войны, когда французы были вытеснены из Луизианы англичанами и испанцами, является лишним тому доказательством. Рене силитсяпредать вечному забвению, «похоронить» своё прошлое и вместе с ним «хоронит» самого себя: «Я должен предать его (прошлое) вечному забвению» (jele dois ensevelir dans un éternel oubli). «Un éternel oubli» – «вечное забвение»есть «repos éternel» – «вечный покой».
Лишь Шактас – вождь племени начезов, где поселился герой, и отец Суэль – католический священник-миссионерзаставляют Рене говорить, извлекают из небытия, но это выглядит как насилие (у Шатобриана жизнь всегда связана с насилием, зависимостью, тогдакак смерть подразумевает освобождение). Шактас и отец Суэль горячо убеждают героя раскрыть тайну своего прошлого, настаивают на исповеди, поэтому рассказ Рене – не добровольное желание, но вынужденное подчинениечужой воле: он был вынужден удовлетворить настойчивые желания Суэля иШактаса.
Жизнь для героя возможна только в слове, слово есть его воскрешение, безмолвие же – смерть. Пока герой рассказывает – он продолжаетжить. Но рассказывает он так же, как и живёт, – вопреки своей воле. К томуже Рене предвидит реакцию слушателей, осознаёт, что будет не понят теми,кому рассказывает свою историю. Такое признание невозможности установления диалогического контакта является исключительным случаем в личномромане, где рассказчик всегда рассчитывает на понимание адресата. Рене же274 заранее знает, что его рассказ вызовет в слушателях только жалость. В глазахШактаса и Суэля, как определяет сам герой, он – «слабовольный» и «лишённый добродетели» (35) (как окажется впоследствии, Рене будет прав в своихожиданиях, он лишь переоценит отца Суэля, у которого не будет даже жалости).Сам момент исповеди страшен герою, он тяготится тайной и одновременно боится рассказывать о пережитом: «история была навсегда преданатишине» (53).
Воспоминания тягостны для Рене, они приносят ему не утешение, но страдание. Рассказывая о своём прошлом, герой нарушает данное самому себе обещание не разглашать тайну, переступает через внутренний запрет. Но, исповедуясь, герой освобождается от бремени, отчасти снимает ссебя груз вины, поскольку противоестественные, греховные чувства Амелиделают косвенным виновником его самого, к тому же до конца неясно, нет лив «смутных страстях» самого героя склонности к инцесту: любое чувство неопределённо, загадочно, обманчиво, в любом чувстве могут быть скрыты порочные желания.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
