Диссертация (1098177), страница 75
Текст из файла (страница 75)
Сила делает его сухим и грубым, слабость приносит ему изящество. Добродетель всегда ведёт его ко греху, а грех, отступая, всегда открывает ему добродетель…» (52). Для Шатобриана принципиально важнаидея о внутреннем разладе человека, эта мысль повторяется в трактате несколько раз: «Он (современный человек) противоречит природе: он находится в постоянном несогласии, когда всё кругом полно согласия, двойствен, когда всё едино, загадочен, изменчив, необъясним.
Он, со всей очевидностью, всостоянии вещи, которая была случайно повреждена, это дворец, разрушенный и вновь собранный из развалин: здесь видны части прекрасные и частиуродливые, великолепные колоннады, которые ничем не увенчаны, высокиепортики и низкие своды, сильное освещение и глубокие сумерки, одним словом, путаница, беспорядок всех частей, особенно в алтаре» (52). Заметим, чтоэтот «беспорядок», разлад и несёт в себе Рене730. 730На то, что включение «Рене» в «Гений христианства» отвечало художественной задаче Шатобриана обоснованно указывает Ф. Муттапа.
По мнению исследователя, публикация «Рене» и«Аталы» в тексте трактата служит стремлению Шатобриана «объединить состояние души персонажей с теологическими понятиями», и обратно – «квазиеретические духовные блуждания становятся инструментом ортодоксального размышления» (Mouttapa F. Atala. René. Les Aventures dudernier Abencerage de Chateaubriand. P., 2009.
P. 101).264 Примечательно, что падение первого человека Шатобриан объясняетнепомерностью желаний («Адам захотел всё знать сразу…» (52)). Он видитдва возможных способа нарушения гармонии: «…человек мог разрушитьгармонию своего существа двумя способами: либо желая слишком любить,либо желая слишком знать» (52). В этом знак романтического человека с егостремлением к абсолюту: «Человеческое сердце хочет больше, чем может,оно хочет особенно восхищаться, оно в себе самом имеет стремление к неизвестной красоте, для которой оно было создано в начале творения» (138).Одна из причин беспокойства человека – его постоянное вопрошание истины: «Наша душа вечно вопрошает, едва она достигает предмета своего вожделения, как вопрошает вновь: окружающий мир нисколько её не удовлетворяет.
Бесконечность – единственная область, которая ей соответствует,она любит затеряться в бесчисленном множестве, постигать как самые большие, так и самые малые величины. Наконец, наполненная, но не насыщеннаятем, что поглотила, она спешит к груди Бога, где идеи бесконечного объединяются в совершенстве, во времени и пространстве, но она не распространяется в Божественном, так как это Божественное полно теней» (97). Этот, каки многие другие примеры, свидетельствуют о том, что Шатобриан отходит отортодоксального представления о Боге как об абсолютной, совершенной,высшей сущности. Человек становится мерилом Божественного.
Человеческое сообщает Божественному своё несовершенство, Бог утрачивает своюабсолютность.Подтверждение этому принципиально новому взгляду на христианскуюрелигию Шатобриан находит в самом вероучении. Христианство обращено кчеловеку, отвечает его природе: «всегда согласно с сердцем, совсем не внушает отвлечённые и разрозненные добродетели, но добродетели, происходящие из наших потребностей и необходимых всем» (48).
Действительно, наэтой обращённости Бога к человеку в его тварной сути строится вся экзегетика. Однако Шатобриан идёт дальше – он видит в этой диалогичности двойственность, внутреннюю противоречивость христианского вероучения:«Христианство – это религия, так сказать, двойственная: если оно занимаетсяприродой интеллектуального существа, оно занимается также нашей собственной природой, оно заставляет идти навстречу друг другу таинства Божественного и таинства человеческого сердца: раскрывая истинного Бога,оно раскрывает истинного человека» (127). В двойственности, по Шатобриану, таится причина противоречивости, ущербности христианской религии,которая несёт печать несовершенства.
Сам Христос, который выступил посредником между человеком и Богом «остался на земле в примитивной сути»(67), то есть в человеческой. Получается, в двойственности христианства его265 превосходство и его несостоятельность: «Христианство, которое раскрываетнашу двойную природу и показывает противоречия нашего существа, заставляет видеть высоту и низость нашего сердца, оно само, как и мы, полно контрастов, так оно являет нам Человека-Бога…» (155). В этом можно усмотреть новое отношение к религии в романтизме. Христианство перестаёт восприниматься как абсолютное знание, высшая истина, Божественное словостановится проблемным, непреодолимо противоречивым (этим можно объяснить широкое распространение мистических учений в XIX веке).Не переставая настаивать на двойственности человеческого характера,как и на двойственности христианства, Шатобриан защищает христианствоименно как религию, несущую печать человеческой ущербности, несовершенства. В этой сложности, противоречивости, непостоянстве, неопределённости, подвижности и есть залог правдивости, истинности, измеряемой человечностью с её принципиальной незавершённостью и неопределимостью.«Добродетели до конца моральные – холодные по существу, это не добавляетчто-либо душе, это что-то несвойственное природе, это, скорее, отсутствиегреха, чем присутствие добродетели.
Религиозные добродетели имеют крылья, они чувственны» (выделено мной – Л. С.) (152).Согласно Шатобриану, образцом для литературы должно стать «Священное Писание» с его обманчивой простотой, скрывающей величайшуюсложность смысла: «То, что есть поистине невыразимого в «Священном Писании», это неразрывное единство самых глубоких тайн и самой предельнойясности – свойств, из которых появляется трогательное и возвышенное» (17).Шатобриан, конечно же, учитывает опыт христианской экзегетики, открывающей несколько смыслов сакрального текста. Язык Библии символичен, завнешним фактом, конкретной деталью – скрытое, до конца непостижимоезначение: «Каждый факт двойствен и содержит в нём самом историческуюправду и тайну…» (12). Язык «Рене», сам принцип романического письмаШатобриана ориентирован на мифопоэтику Библии.Использование теологического слова придаёт произведениям Шатобриана неисчерпаемую глубину, многосмысленность, делает текст до конца необъяснимым.
Рождениенового слова у Шатобриана есть усилие присвоения человеком вселенскогобытия. Именно в этом заключается «поэтичность» романа «Рене», где почтикаждый предмет, каждое явление становится метафорой, аллегорией, символом. Наиболее точное определение этой «поэтичности» «Рене», адекватноехудожественному тексту Шатобриана образно-стилистической выразительностью даёт в своём литературоведческом труде один из современников писателя, известный теолог-протестант и критик А.
Вине: «Это душа (имеетсяв виду Рене), которая спрашивает всё у вселенной, у других людей и ничего у266 себя самой; которой надоели все ограничения и для которой сама мысль естьограничение; которая живёт впечатлениями и воспринимает жизнь как некую неопределённую и таинственную музыку; вся внутренняя активность которой ни что иное как мелодическая, очаровательная и грустная мечта; несчастье которой, обставленное с артистическим талантом (хотя и непредумышленно), принадлежит чистой поэзии; существо, которое резонирует откаждого дуновения, как арфа, но от этого не страдает меньше…»731. ТекстШатобриана имеет мистическую основу, наделён поэтической сакральностью, «обаянием слов мистические нити связывают все небесные вещи с землёй и душой»732.Определив «Рене» как «récit» («рассказ», «повествование»), Шатобрианпомещает его в качестве иллюстрации к главе «Гения христианства» Le vaguedes passions («Неопределённость (смутность, зыбкость) страстей») (обращаетна себя внимание то, что писатель использует субстантивное прилагательное,тем самым делая акцент на трудно определимом характере противоестественных страстей).
Указанную главу можно считать предисловием к роману, текстом, в котором открыто обнаруживает себя авторское слово. Для романа о новом герое Шатобриан избирает форму исповеди, всё действие перенося во внутренний мир Рене. По существу, Шатобриан делает выбор в пользу поэзии733. До него роман представлял собой историю, которая развиваласькак цепь событий с хорошо прослеживаемой причинно-следственной связью.«Рене» по форме исполнения напоминает лирический этюд734.
Художествен 731Vinet A. Études sur la littérature française au XIX siècle. P., 1848. Р. 301–302.732Moreau P. Chateaubriand. Connaissance des Lettres. P., 1967. Р. 193, 204, 209.733Примечательно, что повествовательная манера Шатобриана настолько отличается от предшествующей романной традиции, что некоторые литературоведы XX отказываются определять егокак романиста, а «Рене» относить к романному жанру.
Такой точки зрения придерживается,например, Р. Буржуа, который, анализируя «Рене», соотносит его с литературой XVIII века и явноне учитывает эволюцию романа в XIX веке: «"Рене" – вряд ли роман: нет занимательной истории,чтобы рассказывать, но только разные реакции героя на незначительные и крупные события егомолодости; его преступная любовь к сестре Амели, её уход в монастырь и её смерть… изображаются всегда сдержанно, в полутонах». Или: «Шатобриан не романист, по крайней мере, в традиционном значении слова, но он использует с необычной гибкостью своего гения все возможныеформы повествования» (Bourgeois R. Chateaubriand et la littérature Empire. P., 1972. Р.
180, 32). С«нероманичностью» произведений Шатобриана, в особенности «Рене», согласиться нельзя, темболее что лиризация прозы была знаковым явлением романтической литературы, которую и открывал своим творчеством писатель. Именно это нужно понимать в первую очередь под «поэтическим характером» прозы Шатобриана (на что указывают П. Барбери, Е. Табе, П.
Моро, М. Диегез,М. Леваян, Ж. Леметр (Barbéris P. Réne de Chateaubriand. Un nouveau roman. P., 1972; Tabet E.Chateaubriand et le XVII-e siècle. Mémoire et creation littéraire. P., 2002; Moreau P. Chateaubriand.Connaissance des Lettres. P., 1967; Diéguez M. Chateaubriand ou Le poète face à l`histoire. P., 1963. Р.41; Levaillant M. Chateaubriand. Prince des songes. P., 1960; Lemaitre J.
Chateaubriand. P., 1912).734Схожую мысль высказывает Ф. Муттапа: «"Рене" – первый из антироманов в том смысле, чтокаждая авантюра ни к чему не приводит. Область разочарования – главная в композиции романа»(Mouttapa F. Atala. René. Les Aventures du dernier Abencerage de Chateaubriand. P., 2009. P. 61).267 ная манера Шатобриана, по верному замечанию И. Ваде, есть «первое большое постреволюционное письмо, которое формирует современную концепцию письма»735. События, о которых говорится в романе, не имею особогозначения как таковые.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
