Диссертация (Советское научное сообщество в 1918-1934 гг. социальный, институциональный, публичный аспекты), страница 8

Science in Soviet Russia. L.: Williams & Norgate, 1930. 128 p.Idem. Soviet science. L.: Kegan Paul, Trubner and Co, 1936. 394 p. Рецензия: CofoidCharles. Soviet Science by J.G. Crowther: [Book Review] // ISIS: A Journal of the History of Science.1937. Vol. 27. P. 90–92.75Bernal J.D. The social function of science. L.: George Routledge & Sons Ltd, 1939. P. 221–237.7437актуализировановпериодпопулярностивевропейскойобщественно-философской мысли идей «антитехницизма».Однако, безусловно, это были лишь эпизодические работы. Только вовторой половине 1950-х гг., после начавшегося освоения космоса и признаниятехнологического приоритета СССР, в зарубежной историографии произошелпереход к систематическому изучению истории советского научно-техническогоразвития на базе научных центров и кафедр университетов Европы и, особенно,США.

Своего рода историографическим рубежом стали исследования ЛоренаГрэхема(LorenGraham)вМассачусетскомтехнологическоминституте(Massachusetts Institute of Technology) – ведущего специалиста по истории науки ивопросам изучения современной науки и технологий России, много летисследовавшего проблему истории и перспектив взаимоотношений науки ивласти в России. В работах Л.

Грэхема (при возможной дискуссионности ихоценок) ставилась проблема исследования мобилизационного (в противовесмедленно-поступательному)характерароссийскойнауки,внедренияипоследующего бытования инноваций76. Тот факт, что в своих разработках автор, вотличие от большинства зарубежных исследователей, обращался не только ктехнологически «прорывным» сферам, но и к истории советского научногосообщества в целом (исследования по истории Академии наук СССР и пр.),делает его труды важным историографическим источником.76Graham Loren R., Dezhina Irina.

Science in the New Russia: Crisis, Aid, Reform.Bloomington and Indianapolis: Indiana University Press, 2008. 192 p.; Graham Loren R. Science inRussia and the Soviet Union: A short History. Cambridge: Cambridge University Press, 1993. 321 p.;Science and the Soviet Social Order / Graham Loren R. (ed.). Cambridge (Mass.); L.: HarvardUniversity Press, 1990. 433 p.; Graham Loren R. What have we learned about science and technologyfrom the Russian experience? Stanford: Stanford Univ. Press, 1998. 177 p.; Idem. The SovietAcademy of Sciences and the Communist Party, 1927-1932.

Princeton: Princeton University Press,1967. 255 p.; На русском языке (переводы): Грэхэм Л. Сможет ли Россия конкурировать?История инноваций в царской, советской и современной России / Пер. с англ.Ю. Константиновой. М., 2014. 272 с.; Он же. Естествознание, философия и науки очеловеческом поведении в Советском Союзе / Пер.

с англ; послесл. В.С. Степина. М., 1991.480 с.; Он же. Очерки истории российской и советской науки / Пер. с англ. В. Герович. М.,1998. 312 с.; Он же. Призрак казненного инженера: Технология и падение Советского Союза /Пер. с англ. А. Стручков. СПб., 2000. 184 с.38Внимание зарубежных исследователей к истории становления советскойнауки (а также усиленно разрабатывавшаяся начиная с 1970-х гг. концепция«трансфера» знаний – обмена научно-техническими достижениями междугосударствами) отдельными российскими исследователями трактуется какпризнание того, что именно успехи советского научно-технического развитиястали толчком начавшейся в 1950е гг. реорганизации системы управления наукойв мировом масштабе77.

В это же время зарубежными исследователями вскрылосьнемало просчетов в организации советской науки. Так, ученые отмечали, чтоцентрализованная система не создала качественных средств для оценки научныхдостижений78. Недостатки обнаруживались и в социальном измерении науки.

Вдвух своих книгах, посвященных истории науки в советское время79, А. Вучинич(Alexander S. Vucinich, Alexander Vucinic) писал о том, что даже в «империизнаний» эти вопросы не решались: научное сообщество оставалось бесправным, аидеологические мотивы были ведущими в деле формирования государственнойнаучно-технической политики.

К числу тормозящих факторов относились ижесткое, централизованное планирование, отсутствие информационных связей иобщественного рецензирования научных проектов, низкий уровень приборногообеспечения научных центров и целых научных отраслей.Исследуя проблему истории науки в раннесоветский период, зарубежныеисторики логично обратились к изучению статуса, положения и социальнойфункции ученых в СССР. В работах Г.

Винерта, Л. Грэхема, Д. Жоровского,Л. Лубрано,Н.Ролл-Хансена,В.Феркиса,Ш.Фицпатрикдетальнорассматривались материальные условия жизни научной интеллигенции, ееВиноградов Н.А. Научно-техническое развитие России 50–80 гг. в зарубежнойисториографии: исторический опыт КПСС и Советского государства: Дисс. ... д-ра ист. наук. Л,1990.

448 с.78Zaleski E., Kozlowski J.P., Wienert H, Davis R.W., Berry M.J., Amann R. Science policy inthe USSR. P.: OECD, 1969. P. 37–47, 263–283, 457–486; Davis R.W., Amann R. Science policy in theUSSR // Scientific American. 1969. June. Vol. 220. P. 19–29.79Vucinic A. Science in Russian Culture. Stanford Univ. Press, 1963–1970. 2 Vol.; Idem.Empire of Knowledge: The Academy of Sciences of the USSR, 1917–1970. Berkeley: Univ.

of Calif.Press, 1984. 454 p.7739социальный и публичный статус, возможности международных научныхконтактов. Следует особо отметить исследования Ш. Фицпатрик (SheilaFitzpatrick), которая впервые сняла остроту конфликтности во взаимоотношенияхвласти и общества и выдвинула тезис о том, что задачей власти в 1920–1930е гг.было прежде всего не уничтожение старой, а создание новой, коммунистическойэлиты (курсив наш – Е. Д.). По мнению исследовательницы, партийноеруководство заложило важнейшую кадровую основу для Советского Союза и спомощью многочисленных привилегий привязало своих креатур к себе80. Именносоциальная мобильность – невероятный взлет бедных, происходящих изнеобразованных социальных групп рабочих, которые превращались в ученых иуважаемых инженеров, хозяйственных руководителей и сотрудников наркоматов,стала мотивом, побуждавшим их поддерживать новое государство81.

Кроме того,Ш. Фицпатрик убедительно доказала точку зрения о том, что как в до-, так и впослереволюционном российском обществе сохранялись элементы сословногоделения: судьба отдельных социальных групп определялась их правами иобязанностями по отношению к государству. Внешне отказываясь от старойсословной системы, большевики фактически реставрировали ее82.Концепция «сталинской сословности» нашла отражение и в работах другихисследователей. Близка трактовке оказалась идея Веры Данем (Dunham V.S.),сформулировавшей понятие «большая сделка»: по мысли исследовательницы, вуказанные годы партия обеспечивала благосостояние и комфорт и тем самымпокупала себе лояльность и преданность населения и отдельных статусных80Fitzpatrick S.

Stalin and the making of a New Elite, 1928–1939 // Slavic Review. 1979. Vol.38. P. 377–402. Поздние монографические исследования: Idem. The Cultural Front: Power andCulture in Revolutionary Russia. Ithaca: Cornell University Press, 1992. 264 p.; Idem. Education andSocial Mobility in the Soviet Union, 1921–1934. Cambridge; New-York; Melbourne, 1979.

355 p.;Idem. The Commissariat of Enlightenment: Soviet organization of education and the arts underLunacharsky, Oct. 1917–1921. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 2002. 380 p.81Idem. Education and Social Mobility in the Soviet Union, 1921–1934... P. 249.82Idem. Ascribing Class: The Construction of Social Identity in Soviet Russia // Journal ofModernhistory.1993.December.Vol.65.URL:https://www.journals.uchicago.edu/doi/10.1086/244724 (дата обращения: 01.04.2019).40групп83.

В работах М. Метьюза (Matthews M.) понятию статусных групп былоуделено особое внимание: он последовательно охарактеризовал привилегии всоветском обществе и круг их реципиентов, уточнив дифференцированныймеханизм распределения благ84. Последний подход нашел отражение и в работахрусско-американской исследовательницы Е.А.

Осокиной85.Наконец, ряд исследований был специально посвящен статусным позициямсоветскойнаучнойинтеллигенцииТак,вработе«Интеллигенцияидиссидентство. К истории русских образованных слоев в Советском Союзе с 1917по 1985 гг.» профессора Франкфуртского университета Дитриха Бейрау (DietrichBeyrau),исследовавшегоинтеллигенции,былапослереволюционнойсоветскийотмеченаопыттакаяинтеллигенции,каквзаимоотношенийчерта,ееповлиявшаятотальнаявластинаистатусзависимостьотгосударства и партии, которые становились в советских условиях единственными«работодателями»86.

По мере стабилизации общества в нем возникали сословноинституциональные рамки. Отдельные группы интеллигенции могли вписыватьсяв новую элиту, существовала иерархия привилегий для талантливых инженеров,ученых, однако платой за это была сугубо служебная функция – служить«пролетариату» так, как до того служили «буржуазии». После революцииинтеллигенция объективно являлась одним из самых динамичных элементовструктуры общества; она сохраняла глубокую дифференцированность, прикоторой отдельные ее представители пополняли правящую элиту, а другиеDunham V.S.