Диссертация (От эпистемологии власти к онтологии тела - социально-философский анализ), страница 7

Напротив, они как бы затушёвывают имманентную проблеме властиэтическую провокационность (заключённую в указанном выше дуализме) и размывают его дополной невозможности преобразовывать результаты теоретической работы с ним – в практические.Более того, с тех пор, как современная эпистемология стала проблематизировать ангажированный характер знания о социальной реальности15 (к которой, как будет показано ниже, относится и феномен власти), сам исследователь уже не может претендовать на объективность своегоисследования, если умалчивает о том, какую этическую перспективу он избрал: такое утверждение будет лишь свидетельствовать о том, что он высказывается с позиции доминирующего дискурса, уже неизбежно занимающего определённую позицию по исследуемому вопросу и заинтересованного в сохранении текущего положения вещей относительно исследуемых проблем – вособенности проблемы власти.

«Познающий субъект <…> познаёт социальную реальность, будучи погружённым в конкретный культурный и социальный опыт, формирующий его познавательную перспективу. Устранить эмоции и заинтересованность исследователя невозможно. Претензия на бесстрастность и внеэмоциональность познающего и отождествление его с «голым разумом» - в лучшем случае самообман.

Исследователь социальной реальности не свободен от пристрастий при выборе объекта исследования, при сборе данных и их анализе, он лишь воображаетНапример, Delphy C. A Materialist Analysis of Women’s Oppression. - London-NY: Verso, 2016, pp.214-215.1526себя свободным от них.

Не признавая и не осознавая своей ангажированности – ценностной, политической, эмоциональной – исследователь тем более способствует сохранению и воспроизводству существующего социального порядка и соответствующей ему структуры властных отношений16, - отмечают Е. А. Здравомыслова и А. А. Тёмкина со ссылкой на коллективную монографию«Гендерная и академическая власть»17, - социальная реальность не является объективно существующей и внеположенной познающему субъекту. Аналитическая работа производится в контексте политического и идеологического ландшафта общества и того его сегмента, к которомупринадлежит исследователь»18.Попробуем проследить эту проблему в исследовательском языке на примере высказыванияГ.

Спенсера: «Массы людей, всегда склонные смотреть на выгоды, доставляемые им обществом,как на даровые, постоянно возбуждают и поддерживают в себе надежды на новые блага. Распространение образования, содействуя более распространению приятных заблуждений, чем суровыхистин, ещё сильнее подстрекает такие надежды и делает их более общими»19. Первым делом насебя обращают внимание слова «массы», «выгоды», «даровые», «возбуждают в себе», «приятныезаблуждения», «подстрекает». Нетрудно представить себе их менее эмоциональные синонимы,однако мы имеем дело именно с ними. Очевидно, что подобная раздражительная досада на «ненасытные массы» окрашена эмоционально и – в особенности из современности - никак не можетбыть прочитана в качестве нейтрального академического исследования учёного: сам язык данноговысказывания заряжен предвзятостью и информативен лишь в смысле экономического и социального происхождения субъекта высказывания, но никак не относительно непримиримо исключаемого им объекта.

Что же сообщает нам подобное высказывание? Желание его автора сохранитьтекущий паттерн власти, изнутри которого он выполняет свою якобы нейтральную дескриптивную операцию. Пожалуй, только в этом и состоит для исследователя его содержательность.Здравомыслова Е. А.

Тёмкина А. А. 12 лекций по гендерной социологии: учебное пособие. –СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2015, с. 103.17Laslett B., Kohlstedt S., Longino H., Hammonds E. (eds.) Gender and Scientific Authority: Univ. ofChicago Press, 1996 //URL: http://www.press.uchicago.edu/ucp/books/book/distributed/G/bo3624078.html (дата обращения: 13.07.17).18Здравомыслова Е.

А. Тёмкина А. А. 12 лекций по гендерной социологии: учебное пособие. –СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2015, с.104.19Спенсер Г. Личность и государство. – Челябинск: Социум, 2007, с.61.1627Аналогичным образом обстоит дело с рядом других феноменов. Например, с так называемым«бессмысленным и беспощадным» русским бунтом: исторический анализ феномена крестьянских бунтов20 позволяет предположить, что «бессмысленными и беспощадными» они были,прежде всего, для тех, против кого поднимались, но никак не для самих крестьян, находивших всебе силы и смелость противостоять и царскому деспотизму21, и феодальному произволу помещиков22.Таким образом, объективно дуалистичный характер власти, с одной стороны, и субъективнаядетерминация хода исследования заряженностью исследовательского взгляда, с другой – составляют в совокупности серьёзное основание для прояснения исследовательской позиции и лежащейв её основе этической перспективы при подходе к анализу проблемы власти в самом начале исследования.

Такое прояснение обеспечивает прозрачность всего исследовательского процесса –например, причин постановки одних проблем и отказа от рассмотрения других.В этой связи для повышения продуктивности работы с проблематикой власти представляетсяуместным введение дополнительного теоретического фильтра, обеспечивающего разделение всехсформировавшихся (а также всех новых) теорий власти на апологетические (разрабатываемые изпозиции вопрошания о субъекте власти и его интересах, и представляющие проблематичным еёобъект) и критические (разрабатываемые из позиции вопрошания об объекте власти и его интересах, и проблематизации её субъекта). Вербальное отнесение каждой теории власти к одной из этихкатегорий позволило бы избежать не только размывания острых социально-философских и этических вопросов, имплицитно содержащихся в проблеме власти, и тем самым, «размыванию» самой категории власти, но и чисто технических недоразумений.Интересно, что в свете этого принципиального противопоставления по-новому выглядитодин из поставленных в начале данного параграфа вопросов о соотношении во власти реальногои концептуального: как можно говорить о феномене власти, если она не существует в качествеРябов П.

В. История русского народа и российского государства. Том I.- М.: Издательство «Прометей», 2015, с.417-419; Гиль. Из истории низового сопротивления в России: [антология] – М.:Common place, 2015.21Рябов П. В. История русского народа и российского государства. Том II.- М.: Издательство«Прометей», 2015, с. 73.22Там же, с.

242-243.2028объекта per se? Что, в таком случае, настолько волнует приверженцев критической исследовательской оптики, если власти как таковой, по нашему утверждению, не существует, а для того, чтобыизбавиться от беспокоящих их проблем, достаточно просто сменить исследовательскую оптику?Подробное исследование механики власти в преломлении разных дискурсов и традиций приводит нас к следующему выводу: для ответа на этот вопрос необходимо установить соотношениемежду категорией и феноменом власти.Так, в качестве объекта исследования власть формируется дискурсивно, т. е.

наполнение категории власти и, следовательно, горизонт предстоящего её исследования - обусловливаются выбором исследовательской оптики: критической или апологетической. При этом, разница между традициями, сформировавшимися вокруг этих двух оптик, главным образом, заключается в способерегистрации событий социальной, культурной и политической реальности, во-первых, в качествесодержащих или не содержащих процесс власти, а, во-вторых, в качестве имеющих или не имеющих основания её содержать. Так, в апологетической перспективе многократно меньшее количество феноменов социальной реальности прочитываются в качестве содержащих манифестациивласти, и, при этом, целый ряд феноменов прочитывается как содержащий признаки обоснованных манифестаций власти. Критическая оптика, напротив, регистрирует те же самые феноменыкак содержащие в себе манифестации власти, которые, в свою очередь, расцениваются как неприемлемые.

Но как определить, какая оптика более адекватна для установления того, что собой представляет феномен власти и насколько он приемлем?В результате проведённого исследования мы пришли к следующим выводам: ключевым критерием для регистрации власти как феномена (а не только как вариативно наполняемой релятивной категории) следует считать её перформативность (то есть степень её обусловливания социальной, культурной и политической реальности, а также способов задавать конфигурации бытия человека в мире).Так, феномен расовой сегрегации представляет собой вполне объективный, эмпирически регистрируемый и интерсубъективный феномен социальной реальности середины XX века. В егооснове лежит определённый тип концептуализации чернокожих и вытекающие из него сценариирегламентации их эмпирического бытия в обществе.