Диссертация (От эпистемологии власти к онтологии тела - социально-философский анализ), страница 6

В зависимости от того, чей взгляд оказывается приоритетным для исследователя при анализе власти, власть может выглядеть конструктивно или деструктивно, доблестно или жестоко, как милость Провидения или как проклятье, какподобающее назидание или как унижение достоинства, и, наконец, как «природа вещей» или каксконструированное господство. Общим будет только одно: неизбежность угла, с которого видитсято, что регистрируется в качестве власти, и потому – заведомая окрашенность любого высказывания о ней.По этой причине невозможно представить себе универсальное определение власти, исчерпывающе описывающее её с помощью хотя бы одной из этих характеристик.

Более того, попыткасмешать эти характеристики может привести к курьёзным теоретическим результатам. Так, в некоторых исследованиях, претендующих на максимальные нейтральность и беспристрастность,подчас можно встретить перечисление через запятую таких «недостатков» власти, как чрезмерный и унизительный контроль над объектом власти и удручающая склонность объекта власти сопротивляться контролю. Между тем, очевидно, что первый «недостаток» является таковым толькодля её объекта (и весьма желательным достижением для её субъекта), а второй – только для еёсубъекта (и желательным достижением для объекта). Однако стремление исследователя дать исчерпывающий перечень знаний о власти мешает ему это заметить, что и становится причинойтеоретического казуса.Впрочем, понимание ангажированного характера любой риторики о власти отнюдь не ново.В своей работе «Господство» немецкий политолог и социолог О.

Массинг так проблематизируетэтот специфический «разлом» в прочтении феномена власти: «<Гоббсом и Макиавелли> был со-Иванов А. А., Казин А. Л., Светлов Р. В. Русский национализм // Идеологии и генезис ценностей современного общества: коллективная монография. – СПб.: РХГА, 2016, с.219.1123здан определённый теоретический арсенал, которым бессовестно и цинично пользовались все поклонники культа насилия, начиная от Сореля и кончая технологами власти эпохи фашизма и сталинизма, с целью теоретического обоснования пропагандировавшихся ими принципов вождизма.<Эта философская традиция отражает> философию «князей и выдвигает против <критиков> понятия господства обвинения в «партийности» и «предвзятости».

Представители указанной традиции не пытаются отмежёвываться от старых представлений о господстве и от отвратительнойпрактики господства в прошлом, хотя и готовы признать необходимость некоторого его смягченияи улучшения; вместе с тем они неспособны узреть скрытые основы господства и подчинения»12.И всё же до сих пор рефлексия об ангажированном характере повествования о власти представляла собой, скорее, особенность отдельных теорий, нежели конвенциональное достояние академической философской мысли. Именно поэтому до сих пор крайне распространённой методологической ошибкой остаётся неудачная имитация исследователем нейтрально-дескриптивногоязыка: даже при условии обнаружения некой «универсальной», словарной дескрипции власти, мывсё же не можем выявить её сущность.Так, например, если мы определим власть как отношение субъекта и объекта, ключевым условием которого является отчуждение онтологической автономии объекта власти, у нас, в самомделе, может сложиться впечатление, что с таким техническим описанием процедуры властидолжны согласиться как приверженцы критической, так и приверженцы апологетической теориивласти (что могло бы свидетельствовать о существующей-таки возможности выработки универсального определения власти per se).

Однако при ближайшем рассмотрении мы легко обнаружим,что техническая процедура отчуждения автономии сама по себе отнюдь не является ключевой дляописания власти - ни для критической, ни для апологетической позиций. Демаркационная линиямежду ними с очевидностью пройдёт по интерпретации этого отчуждения как правомерного иметафизически обусловленного, либо как неправомерного и насильственного действия.

И это разделение не будет аксиологическим. Вспомним старинный античный софизм «Вор не желает приобрести ничего дурного. Приобретение хорошего есть благо. Следовательно, вор желает блага».Вопрос интерпретации глагола «приобрести» (как кражи или как покупки) является не аксиологическим, а семиологическим.

Точно так же вопрос о правомерном и неправомерном отчужденииавтономии не является вопросом предпочтений, но указывает на содержательную разницу междуМассинг О. Господство // Психология и психоанализ власти. – Самара: Издательский дом«Бахрах-М», 2016, С. 47-48.1224процедурами. И в этом смысле даже эта якобы нейтральная формулировка предполагает конфликт двух значений, которые коротко можно обозначить как «порядок» (природа, божественныйзамысел, и т. д.) и «насилие».

В этом конфликте значений полностью исчезает кажущаяся универсальность мнимо нейтральной дескриптивной формулы, в конечном итоге, так ничего и не описывающей.Благодаря этому уточнению становится заметно, что такие авторы, как, например, С. Московичи, утверждающий, что «изнутри власть – это принцип действия, на которое рассчитывает общество»13, отнюдь не производят некую нейтральную и универсальную дескриптивную процедуру (как может показаться на первый взгляд), но встраивают в своё определение коннотации, которые характерны для дискурса с вполне определёнными установками.

Напротив, из перспективыобъекта власти – например, в случае, если исследователь изучает расизм, - такое описание властивыглядит не только лишённым смысла, но и инструментально необходимым данному типу системной власти для её легитимного воспроизводства: чернокожие люди готовы подвергаться дискриминации ради собственного блага, состоящего в заботе разумных белых людей о неразумныхнебелых.

Данная риторика хоть и была чрезвычайно популярна в эпоху официальной сегрегации,однако на сегодняшний день едва ли можно всерьёз относиться к её попыткам выглядеть убедительно.Таким образом, первое, с чего следует начинать изучение власти, - определиться с подходом кней как к двойственному феномену и отдать себе отчёт в том, с какой исследовательской позициибудет производиться наблюдение, то есть какой спектр проблем попадёт в поле зрения исследователя: спектр проблем, значимых для субъекта власти, или спектр проблем, значимых для её объекта (например, проблемы надлежащего нравственного управления народом и его подчинения14,или проблемы свободы в условиях диктатуры). Такой выбор исследовательской позиции, разумеется, обусловливает как категории, в которых исследователь будет работать с проблемами и феноменами, так и в целом язык исследования, и его результатов.Московичи С.

Власть – неизбежный источник отношений между людьми.//Психология и психоанализ власти. – Самара: Издательский дом «Бахрах-М», 2016, с. 130.14См., например: Аристотель. Политика. - СПб.: ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус»»,2015; Макиавелли Н. Государь. Избранные сочинения. – М.: Худож.

литература, 1982; фон Гумбольдт В. О пределах государственной деятельности.- Челябинск: Социум, 2009; Кожев А. Понятие власти. – М.: Праксис,2006. и др.1325Между тем, целый ряд монографий даже крупных исследователей никак не соотносятся сэтим принципом. Результаты, к которым они приходят, зачастую носят чисто формальный характер, поскольку тексты, получающиеся в результате такого не сфокусированного исследования, какправило, выглядят лишь дескриптивно, но никак не проблемно.Так, весьма богатая классификациями и описаниями монография Н.

Лумана «Власть», снашей точки зрения, как раз страдает от этих недостатков: власть Н. Луман описывает так, как еслибы, исследуя феномен дома, он ограничился техническим описанием высот, площадей и материалов, из которых сделаны стены и крыша, и полностью упустил из внимания то, что всё это – лишьтехническая сторона дома, сущностная же его сторона в том, что он служит пространством бытиядля большого количества людей (со всем вытекающим многообразием возможностей постановкифилософских проблем). С нашей точки зрения, многочисленные классификации и перечни даютдля понимания феномена власти крайне мало, если исследовательский ракурс никак не обозначен,а проблема – не поставлена.