Диссертация (Поэзия Бориса Пастернака 1920-х годов в советской журналистике и критике русского зарубежья), страница 52

Однако несомненно, что использование приема «семантического ассонанса», как называет его Зелинский, усложняет восприятие поэтического текста, подразумевает, что читающий владеет теми системами, на основе которых осуществляется смысловая и словесная игра. Обратный прием, который Зелинский противопоставляет пастернаковскому, он называет «семантическим консонансом»:

«Словесный материал такой поэзии приобретает наоборот логическое единство, а “системы”, контексты, к которым постулируют слова произведения – единообразие. И что самое замечательное – “резоны” здесь те же самые, что и в предыдущем случае, т.е. поэтические. Смысл же этого парадоксального на первый взгляд явления в том, что поэтическое воздействие здесь оказывает конструкция сама по себе, построение, осознаваемое не только логически, но и поэтически преднамеренное. Если в первом случае поэзия отталкивается от логической связности, то во втором случае она непременно пользуется ею» ⁸⁷⁴. В пастернаковском приеме критик видит свои достоинства: такая поэзия «производит величайшее смещение в тектонических, смыслостроительных навыках человека», однако как конструктивист Зелинский гораздо более тяготеет ко

⁸⁷³ Зелинский К. Поэзия как смысл: Книга о конструктивизме. М., 1929. С.135.

⁸⁷⁴ Там же. С. 136.

второму приему, позволяющему выстроить поэтическое здание с внутренним смысловым напряжением.

Трудность поэзии Пастернака, если не оправдывается, то во всяком случае не осуждается огульно, не рассматривается как нарочитое стремление о простых и даже ничтожных вещах сказать нарочито усложнено, и, что, может быть, самое главное, для советской критики этого периода, не ставится в зависимость от общественно-политической позиции автора. Не ставится – пока. Совсем скоро, в начале 1930-х гг. К.Л.Зелинский выскажет о поэзии Пастернака принципиально иное мнение.

1. Ж. Эльсберг (Е.Я. Шапирштейн) ⁸⁷⁵

Выразительным знаком эпохи стала большая статья Ж.Эльсберга о Пастернаке, напечатанная в журнале «На литературном посту» в начале 1930 г. Сама фигура Эльсберга, взявшегося за пастернаковский материал, уже воспринимается символично. Столь же символично и время появления его статьи – она была своеобразным итогом критических споров и качаний, отметивших год великого перелома. Эльсберг словно ставил жирную точку в конце дискуссии, неслучайно предметом его исследования стало все творчество Пастернака. Своей целью критик ставил сказать последнее слово о поэте, вызвавшем такую бурную реакцию современников.

Статья начинается с постановки задачи. Эльсберг отталкивается от известного тезиса о сложности пастернаковского стиха, и сразу же его опровергает: сложность, несомненно, существует, но она преодолима

⁸⁷⁵ Жорж Эльсберг (Я.Е.Шапирштейн) (1901-1976) – литературовед, критик. Учился на историко- филологическом факультете московского университета. Ещё в 1920 начал печататься, издал книгу о футуризме («Общественный смысл русского литературного футуризма», 1922). Состоял секретарём Л. Б. Каменева, который тогда возглавлял ИМЛИ. Выступал с программными критическими статьями о советской литературе в рапповском журнале «На литературном посту». Занимался творчеством Герцена, Салтыкова-Щедрина, орького. За книгу «А. И. Герцен. Жизнь и творчество» (1948) был награжден Сталинской премией. Существуют резко негативные оценки деятельности Я. Е. Эльсберга. Считается, что он является автором множества доносов на своих коллег (И. Э. Бабеля, С. А. Макашина, Е. Л. Штейнберга, Л. Е. Пинского, Л. З. Лунгину и др.). Репутация его была настолько одиозна, что статья в КЛЭ о нём опубликована с подписью «Г. П. Уткин », с намёком на учреждение, с которым он сотрудничал.

глубоким вчитыванием в текст, которое вознаграждается внезапным проникновением в их смысл, напоминающим озарение: «…строки, еще только что разорванные трудностью понимания, недостоверностью толкования и неизвестностью направленности, сплетаются в единое, неразрывное поэтическое целое» ⁸⁷⁶. Обратим внимание на эту характеристику Эльсберга. Значит, преодоленная трудность в случае Пастернака переплавляется в настоящую поэзию, богато снабженную образами, мыслями, эмоциями, ощущениями, своеобразно познающую и представляющую мир. Исследовать особенности пастернаковского мироощущения – так формулирует вою задачу критик. Далее он переходит к самохарактеристике Пастернака, в которой акцентируются два пункта – лирическая и философская составляющая: «Сам писатель определял свою поэзию, как “лирическое мышление”; “Занятия философией” – так называется и правом так называться бесспорно обладает один из разделов “Сестра моя жизнь”. Проза и поэзия Пастернака органически подводят читателя к проблемам познания жизни и ее взаимоотношений с искусством» ⁸⁷⁷. Обозначив главные вехи в самоопределения Пастернака как поэта – «Поверх барьеров», «Сестра моя жизнь» и «Охранная грамота» ⁸⁷⁸ – Эльсберг делает промежуточный вывод: «…исполнение зовов вселенной, восприятие ее “поверх барьеров” обиходных подразделений и классификаций, уловление и нагонка подлинного темпа “сестры моей жизни”, воссоздание ей органически присущей связи между ее, лишь для поверхностного взгляда — отделенными, частицами – в этом смысл и цель искусства для Пастернака» ⁸⁷⁹.

Действительность в изображении Пастернака приобретает особые черты: в ней все сплетено и теснейшим образом связано между собой, не только разнокалиберные приметы жизни, но и бытовые мелочи с

⁸⁷⁶ Эльсберг Ж. Мировосприятие Бориса Пастернака// На литературном посту. 1930. № 7 (апрель). С. 42.

⁸⁷⁷ Там же.

⁸⁷⁸ «Охранная грамота» еще не была издана полностью, но в 1929 г. (Звезда, №8, С.148-166) публиковалась ее первая часть, включавшая рассуждения Пастернака о природе искусства. Эльсберг справедливо оценил их как системные в мировосприятии Пастернака.

⁸⁷⁹ Эльсберг Ж. Мировосприятие Бориса Пастернака// На литературном посту. 1930. № 7 (апрель). С.43.

исторической перспективой, социальное движение с явлениями природы (Эльсберг обращает внимание на главный прием «Лейтенанта Шмидта», когда через пейзаж описывается нарастание революции). И все это отражается прежде всего в личном переживании автора, передается через его внутреннее восприятие. Функции искусства по Пастернаку Эльсберг тоже чрезвычайно точно описывает через важный для поэта образ «искусства- губки» в противовес образу «искусства-фонтана». Точно определяется критиком и смысл главной метафоры поэмы «Высокая болезнь» как способность поэта болезненно ощущать мир вокруг себя, то есть его лирическая составляющая, которая, как писал Пастернак «не болеть сейчас не может» ⁸⁸⁰. Однако лиризм Пастернака не осуждается как уход из объективности в субъективный камерный мир, наоборот – Эльсберг, как в свое время и Черняк, видит в лирических произведениях поэта жизнь всего окружающего его мира. То, что происходит в его душе, как бы заложено в окружающем: «…в поэзии жизнь берется в какой-то высшей целостности, в каком-то сплошном потоке, искусство становится для Пастернака подлиннейшим, концентрированным, сгущенным подобием жизни» ⁸⁸¹. Однако здесь, конечно, нужно остановиться в позитивном осмыслении пастернаковской поэтики и перейти к критике. Эльсберг и делает шаг в эту сторону, но, как это было характерно для эпохи, мгновенно начинает подменять литературный анализ идеологическими штампами. Да и как это могло быть иначе после уже сказанного? Эльсберг словно расписался только что в принятии субъективной философии во взглядах Пастернака на соотношении искусства и жизни. Естественным риторическим ходом становится опровержение этой позиции.

Декларируется субъективно-идеалистическое понимание поэтом жизни: «…Пастернак, говоря о жизни, о “моей действительности”, о

⁸⁸⁰ Письмо С.Д.Спасскому от 29 сентября 1930// Пастернак Б.Л. ПСС. Т.8.С.451.

⁸⁸¹ Эльсберг Ж. Мировосприятие Бориса Пастернака// На литературном посту. 1930. № 7 (апрель). С. 44.

природе, в сущности (объективно) не имеет в виду бытие в материалистическом его понимании. Бытие у Пастернака так сплетается с “я”, объект – с субъектом, что в конечном счете “жизнь”, природа, действительность оказываются вовсе не материальными» ⁸⁸². Реальный мир катастрофически лишается своей материальной составляющей, оказывается только подобием того, что происходит в душе поэта:

«внешний мир не то определяет ощущения поэта, творчески сопереживающего жизнь природы, не то лишь “исполняет” эмоциональные мелодии, присущие самому художнику. “Сплошное” восприятие жизни оказывается не то методом уловления подлинного ее лица и устремлений, не то способом организации мира вокруг “я”, исходя из субъекта» ⁸⁸³. Понятно, что и понимание Пастернаком искусства и его задач тоже оказывается глубоко не марксистс ким:

«Искусство как явление вторичное, как губка, все время грозит превратиться у Пастернака в ту подлинную “вторую вселенную», для которой только существует бытие. А это последнее, естественно, рискует стать лишь «эпиграфом» поэтического творчества» ⁸⁸⁴. Блестящий филологический анализ превратился ко второй половине статьи почти в политический памфлет. Вспомним, что обвинения такого рода в идеалистическом восприятии жизни уже звучали в адрес Пастернака из уст самых разных критиков. В начале 1920-х гг. об «немецких идеалистических оплеухах» в связи с Пастернаком неодобрительно высказался Н.Н.Асеев, вплотную к вопросу об идеалистичности пастернаковского поэтического метода подошел Б.Е.Гусман, совсем недавно, в 1929 г. об этом уже гораздо отчетливее высказался В.П.Друзин. Эльсберг подытоживает сказанное и делает настолько очевидный вывод, что его будет уже нетрудно изложить в сжатой и чрезвычайно емкой формуле. Думается, что не без оглядки на статью Эльсберга, в 1931 г. А.К.Тарасенков назовет свою

⁸⁸² Там же. С.45.

⁸⁸³ Там же.

⁸⁸⁴ Там же.

знаменитую статью в «Литературной газете» об «Охранной грамоте» Пастернака

– «Охранная грамота идеализма».

Следующий вопрос, на котором останавливается Эльсберг, еще дальше выталкивает его из литературного анализа в сферу идеологическую. Теперь речь идет о соотношении жизни и человека в творчестве Пастернака. Жизнь у Пастернака, по мысли критика, наделена несколькими родовыми свойствами: она величественна и непознаваема, она сама себя выстраивает и постоянно обновляет, она и есть «всесильный бог деталей» – Эльсберг, как и Цветаева, особенно выделяет эту строку из книги «Сестра моя жизнь». Человек же в состоянии воспроизводить только известные ему формы, он способен лишь на бесконечное повторение, и поэтому легко впадает в то, что называется человеческими предрассудками. Все это звучит справедливо по отношению к эстетической концепции Пастернака, но, естественно, не может удовлетворить убежденного марксиста, потому что сталкивается с марксистским постулатом о соотношении бытия и сознания. И оказывается, что Пастернак – только мнимый материалист («всесильный бог деталей»), а на самом деле он дуалист, и дуализм его подобен кантовскому (имя названо!). Дуализм Пастернака заключается в его представлениях об исключительной роли гения.

Речь идет прежде всего о поэте. Ему единственному дано ощутить и выразить «ощущает живые тайны жизни, пренебрегая границами, поставленными для других людей». Поэт живет в иных масштабах, поэтому ему позволено буднично спросить: «Какое, милые, у нас// Тысячелетье на дворе?». Теми же качествами Пастернак наделяет и Петра I, и – Ленина. Но это оправданием Пастернака никак не считается, наоборот: «…здесь-то мы подходим к наиболее любопытному проявлению дуализма, характеризующего все мировосприятие Пастернака. Мир, жизнь непознаваемы для людей. Но немногие – гении – проникают в сущность этой великой тайны, в “вещь в себе” (sic! – А.С-К). Проникая в “подробности” жизни, эти немногие оказываются таким подобием мира, что его переживания и мысли становятся их переживаниями и

мыслями и далее сплетаются и срастаются в одно неразрывное целое. Так естественно подготавливается переход к тому, что жизнь, в ее подлинной сущности, теряя свои материальные признаки, является мыслью и ощущением немногих» ⁸⁸⁵. Понимание Пастернаком революции аналогично пониманию им жизни: «С одной стороны, революция оказывается грандиозным явлением, проходящим над людьми, не понятым в ее сущности ими, а с другой – она неразрывно сплетается с ощущением “немногих”, с мыслью Ленина в такой мере, что ход революции оказывается, по сути, полетом мысли, “воздушными путями”, пролегающими над рубежами обыденности» ⁸⁸⁶: