диссертация (1169146), страница 38
Текст из файла (страница 38)
Успех проекта Human genome, приведшего к более раннему, чеможидалось, завершению (в середине 2000 года) составления карты человеческогогенома, определяется кибернетическим пониманием живого существа каккомпьютерной системы, выполняющей генетическую программу, в которой ДНКфигурирует как «код кодов».Другое направление связано с именами М. Хайдеггера, Г. Маркузе, Ж.Эллюля и Ю. Хабермаса. Если кибернетика с ее амбициями объединения разныхнаучных областей, в том числе математики, нейрофизиологии и инженерии,выражает одну из главных парадигм технологии, то ее противоположностьюстановитсявозрастающийрациональности,которуюрассматриваетсякакскептицизмнесетвпожизньмировоззрение,отношениюсамаидеология,ктойформетехнология.Технологияпосколькутехнологияустанавливает инструментальный «способ разоблачения природы».
По М.Хайдеггеру, а также Г. Маркузе и Ж. Эллюлю, современный человек –технологическоесущество,исовременнаячеловеческаяжизньтотальнотехнологична. Бизнес, техника, человеческие потребности, природа – всесплавленовисследователи,единыйарациональныйтакжедругие,ицелесообразныйпомимоГ.Маркузе,механизм.ЭтипредставителиФранкфуртской школы (Т. Адорно, М.
Хоркхаймер) констатировали: произошлатрансформация технологии из технологии-средства в технологию-цель, котораяуже тотально детерминирует социального актора. Технология-средство оставляладля человека нетехнологическую нишу. Технология-цель такую нишу уже не176оставляет, превращая целостного человека в «одномерного» человека (Г.Маркузе) – в человека-технологию.К концу прошлого века данное пессимистическое направление в отношениитехнологического развития и технологического знания вообще усиливаетподобную констатацию: «технология несет в себе тоталитаризм»301. Т.е.,фактически,технологияответственнаипредопределяет(детерминирует)политическую форму правления, – в мягком или более жестком варианте взависимости от конкретных условий в той или иной стране.Однако и оптимизм альтернативного направления укрепился, определяяболее функциональные перспективы для технологии (технологического знания)как детерминирующего фактора социального процесса.Во-первых, в начале 1970-х годов возникли программы социальныхисследований науки и технологии.
Особо важным стало эмпирическоеисследование, проведенное в Salk Institute of biological studies (штат Калифорния)под руководством Б. Латура и С. Вулгара и опубликованное в 1979 году подназванием «Лабораторная жизнь». Если более ранние подходы в основномпринималиопределениетехнологиивтерминахинструментальнойрациональности и эффективности, то Б. Латур и С. Вулгар разрушили этот миф,переместив«лабораторнуюжизнь»изее«черногоящика»вфокусинституциональной политики и межличностных отношений, конструирующихнаучные «факты» и направляющих технологическое развитие302. При всейспорности подхода сам момент «конструирования» указывает на новыевозможности рефлексии при определении детерминант развития в интересахсамого человека.Во-вторых, в том же рефлексивном направлении получила развитиефеминистская критика знания, науки и технологии, представленная, например,такими женщинами-исследователями как Э.Ф. Келлер (Keller), С.
Хардинг301Virilio, P.The Silence of the Lambs: Paul Virilio in conversation. -1995. [Электронный ресурс].// - Режим доступа: URL:http://ctheory.net/articles.aspx?cd=38302См.: Latour, B., Woolgar, S. Laboratory Life. The Construction on Scientific Facts. Princeton. New Jersey. 1986. –294 p.177(Harding), Д. Харауэй (Haraway).В работе 1984 года «Cyborg manifesto» Д.Харауэй выразила стремление воспринимать социальную реальность черезконцептуализацию отношений между людьми и технологией как неизбежно«гибридных» феноменов303. Здесь обращает на себя внимание характерный отказотделить «сущность технологии» от человека, причем таким путем, который невстраивает человека в кибернетико-математическую парадигму.В-третьих, важным изменением стало критическое осмысление влияниязападной технологии на развивающиеся страны, в частности с позиции такназываемой «зеленой революции», претендовавшей на альтернативное понятиетехнологии.
С этим связано и другое изменение. Лидерство в технологическомпроизводстве больше не относилось исключительно к индустриальному Западу вцелом и США в частности. Заявил о себе новый технологический гигант –Япония, а вслед за Японией пришли и так называемые «азиатские тигры».В 1990-е годы в противовес образу технологии-тоталитаризма Н. Негропонтеопределяет цифровую эру как эру роста индивидуального выбора и личностнойсвободы, показывая в своей работе, что движение мира от атомов к битам нельзяни остановить, ни обратить вспять304.Решающей проблемой остается «порог» технологического разрушения«ауры»: как развить политику, соразмерную современной технологии, так, чтобыинформация была бы значимой не для изолированных индивидов, но для«коллективного понимания», способного включить в себя индивидуальный опыттехнологически трансформированного мира и детерминировать социальнуюдинамику в соответствии со своими интересами.Нужны принципиально новые стратегии, прецеденты которых уже есть,например, в компаниях мобильной связи или в современном искусстве и длякоторых найдено удачное понятие «эстетика отношений», поскольку эти новые303См.: Харауэй Д.
Манифест киборгов: наука, технология и социалистический феминизм 1980-х гг. / Д. Харауэй;пер. с англ. А. Гараджи // Гендерная теория и искусство: антология: 1970-2000: [пер. с англ.] / Ин-т соц. и гендер.политики; под ред. Л. М.
Бредихиной, К. Дипуэлл. - М.: РОССПЭН, 2005. - С.322-377.304См.: Negroponte, N. Being digital. – N.Y.: Knopf, 1995. – 243 p.178стратегии проявляются в созданиях, не являющихся больше ни объектами, ниобразами, но формами социальной связи как таковой.Таким образом, в социологии знания вырисовывается сложнейшая картинадетерминации общественного развития технологическим феноменом (знания итехнологии).Технологическоеконструированиеобществаноситинформационный характер, поскольку технология – не только некий социальныйпорядок, некая организация социальной жизни, но и всегда «нагляднаядемонстрация» этого социального порядка, всегда «информационное обучение»общества данному социальному порядку, что особенно явно демонстрируетпроцесс детерминации знаниевыми ресурсами. Правомерно считать этот моментрефлексии социально-управленческим потенциалом технологии как факторадетерминации социальной динамики.ПодобноС.Маккуайру,социологизСШАМ.Фишертакже изображает сложную, амбивалентную картину детерминации отношений,выраженную «двуликим Янусом» науки-технологии.
Этот «двуликий Янус»выстраивает слитность науки-технологии-общества (НТО) в качестве «факторажизни в невероятно сложном мире»305.Тройственное исследовательское поле НТО возникло в последней четвертиXX века вместе с трансформацией технонаучной инфраструктуры современногомира. НТО – новое для социологов явление, которое в качестве предметаисследования имеет свою интеллектуальную родословную в виде:–дебатовначалаXXвекавокругкультурологическихконцепцийрациональности (М. Вебер, Э. Дюркгейм, Эванс-Притчард и другие);– структуралистских теорий культурных оснований логики, кибернетическойпарадигмы (К. Леви-Стросс, Н.
Винер, Т. Кун и другие) середины XX века;– этнографических подходов в Великобритании (так называемая «строгаяпрограмма» в социологии науки в Эдинбурге), во Франции – сетевой теории (Б.305Fischer, M. Science, Technology and Society // Theory, Culture & Society. – Cleveland, 2006. – Vol. 23. – № 2/3, – P.172–174.179Латур, М.
Калло), в США – антропологии науки, в том числе программы НТО вМассачусетском технологическом институте.Речь и о том, чтобы противостоять специализации, изоляции, секретности,дефициту способности коммуникации различных областей науки и компонентовбольших инженерных проектов, позволить действовать контролю и балансам, атакжепрепятствоватьприватизацииморальныхсуждений,ослаблениюпубличных дискуссий, дискриминационному ограничению доступа к иерархиямвласти и знания.
В связи с этим крайне важен институциональный подход копределению места науки и технологии в социально-культурном пространстве.Социологи из Великобритании М. Фитерстоун и К. Венн считают, чтонынешние процессы глобализации создают ту новую инфраструктуру мировогосоциума, которая называется глобальное знание306.Это глобальное знаниеоказывает доминирующее воздействие на мировое развитие. И именно здеськонцентрируются противоречия и проблемы.Во-первых, глобализация сопровождается столкновением культур. Верно,что мы в возрастающей степени становимся жителями «единого мира». Однакоидут и противоположные процессы.
Наблюдается не только феномен единого«языка бизнеса» – английского, не только феномен единого закона рынка и нетолько феномен глобальных неправительственных организаций, но и зримыйфеномен различных культур и традиций, а также стремление недоминирующих вглобальных процессах наций и групп утвердить свою самобытность.Во-вторых, формирование цифрового коммуникационного пространствауказывает на способность новых информационных технологий хранить огромноеколичество данных. И это ставит проблему создания баз данных, систем«суперсвязи», поисковых машин. Кто должен все это конструировать –государства, корпорации, университеты? Вместе с сетью Интернет возник некийновый порядок, однако порядок этот «соткан» из многих разных и взаимно306Featherstone, M., Venn, C.
Problematizing Global Knowledge and the New Encyclopedia Project // Theory, Culture &Society. – Cleveland, 2006. Vol. 23. № 2/3. – P. 1–19.180конфликтующих интересов. Поэтому появляется проблема, как пониматьцифровую культуру, обращаться с ней и жить в ней.В-третьих,широкораспространеноубеждение,чтосоциальныеигуманитарные науки производят «универсальное» знание, годное для человека вовсе времена и везде. Однако это знание – исторический продукт Европы,«Запада».Именноэто«западное»знание,–частопоумолчанию,–рассматривается как универсальное.Длиннаяисториянеспособностиобщественныхнаукпредоставить«незападному» знанию эпистемологическое равноправие поддерживает позицию,котораявсеещерассматривает«другой»миркакфундаментальнонесовершенный.
Такая позиция узаконивает, с подачи экономических исоциологических теорий, мнение о несостоятельности «третьего мира», кольскоро он «не способен» обнаружить готовность использовать западные стандартыизмерения таких факторов, как рост богатства и качества жизни, образование ит.д. В частности, Африка с ее «беспрецедентной бедностью» с точки зрения«западной» идеи выделяется как безнадежный регион в смысле развития.Ослабляющим «незападный мир» фактором является власть западногознания,становящегосяглобальнымвформе«социальнойинженерии»,защищаемой и поощряемой такими институтами, как Всемирный банк иВсемирная торговая организация, а также в форме университетских курсов,культивирующих по всему миру авторитетность и универсальность западногознания.В противоположность этому направлению современной глобализациизнания,следовалобыуказатьнапредшествующуюисториюзнания,демонстрирующую, что кросскультурные заимствования и «прививки» внутреннеприсущи развитию знания в любой культуре и в любой эпохе.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
