Диссертация (1168848), страница 22
Текст из файла (страница 22)
Бэкон отмечал, что играэто уловка в политических делах, когда необходимо «искусно и ловко тешитьнарод надеждами»3. Театрализация социальных практик вызывала неприятиеи в рамках философии эпохи Просвещения. Ж.Ж. Руссо указывал надеструктивныепоследствиядихотомиитакойстратегиисоциальногоповедения как «быть или казаться»4. В то же время игра Д. Дидропредставляласьсредствомпреодолениятеатральностииспособомпредставителейнемецкойпроникновения в суть предметов и человеческой деятельности5.Однаковрамкахвоззренийрядаклассической философии, приверженных идеалистическому подходу к сутипрактического,наметиласьориентациякакнапониманиеигрывэстетическом контексте в качестве удовольствия, переживания свободы,«Сцена мира меняется, и надо либо вовсе снимать маску, либо каждому игратьсвою роль».
(См.: Роттердамский Эразм. Разговоры запросто. – М., 1969. – С. 259).2«Нужно добросовестно играть свою роль, но при этом не забывать, что это всегонавсего роль, которую нам поручили. Маску и внешний облик нельзя делать сущностью,чужое – своим». (См.: Монтень Мишель. Опыты. Избранные главы. – М., 1991. – С. 546).3См.: Бэкон Ф. Сочинения: в 2 т. – Т.
2. – М., 1997. – С. 389).4«Это различие вызывало появление ослепляющего высокомерия, обманчивойхитрости и игроков, составляющих их свиту» (См.: Руссо Ж.Ж. Рассуждение оприосхождении и основания неравенства между людьми // Антология мировойфилософии: в 4 т.
– Т. 2. – М., 1970. – С. 564).5Так, игра для Д. Дидро это форма парадокса, «открывающая высшее, недоступноерассудку и разуму озарение двойственности предметов и отношений» (См.: Дидро Д.Собрание сочинений: в 10 т. – Т. 5. – М.-Л., 1935-1947. – С. 564).186познавательного принципа и интеллектуального наслаждения1 (И. Кант), таки на неоправданное расширение значения игры до фактора надсоциальногомасштаба. Так, Ф. Шеллингом игра была поставлена в центр его политикофилософских взглядов в теории «эстетического государства» 2.
Мыслительполагал, что игра должна стать средством в построении совершенногообщества, а также способствовать устранению эгоистических устремлений всистемеобщественных«свободнойигры»3.отношений,функционирующихСубъективно-идеалистическоепоправилампониманиеигрыпредставлено И.Г. Фихте, полагающего ее надчеловеческой и надприроднойсилой (дух как игра и есть создатель всего сущего), где высшей ценностьюпризнается субъект игры4. Противоречивость данного тезиса заключается втом, что субъект игры может являться высшей ценностью только в игровойреальности, но не повседневной. К тому же, игровые практики вопределенной степени опровергают тезис о важнейшей роли высшихценностей в них. Дело в том, что определенные игры (развлекательные,манипулятивные и т.д.) превращают в несерьезное и относительное все, чтововлекается в их пространство.«Это состояние свободной игры познавательных способностей или представленийпосредством которого дается предмет, должно обладать всеобщей сообщаемостью» (См.:Кант И.
Сочинения: в 6 т. – Т. 5. – М., 1966. – С. 321-322).2См.: Шеллинг В. Сочинения: в 7 т. – Т.7. – М, 2001.– С.48.3Вместе с тем, идеи Ф. Шеллинга нашли свое воплощение в терминологическомконтексте: ряд современных западных (Великобритания, США и т.д.) и восточных(Пакистан и т.д.) государств активно используют игровые практики. Однако ихсодержание не предполагает «шеллинговского» понимания игры. Англосаксы практикуютсугубо прикладное, не всегда конструктивное содержание игры как средства достижениягосподства, упрочения своего внешнеполитического статуса и т.д. Пакистан – как средствошантажа и паразитирования на стремлении США иметь его в качестве союзника, странытранзитера вооружения в Афганистан, оппонента Индии и т.д.
(См.: Пакистаншантажирует США. URL: http://www/joeblack913/livejornal.com/124483.html (датаобращения 13.09.2017)).4«Свобода и произвол, случайность и необходимость достигаются только в игре,когда высшей ценностью является субъект игры, а все остальное уходит на второй план идает возможность проявиться духу как триумфу воображения над миром. Этот триумфпредставляет собой свободную игру освобожденного духа» (См.: Фихте И.Г. О назначениичеловека // Фихте И.Г. Сочинения: в 2 т.
– Т.2. – СПб., 1993. – С. 325).187Критическое отношение к роли и значимости игры представлено вконтексте русской религиозной философии. Игра не входила в перечень еепервоочередных проблем, поскольку православная традиция не допускалаигр во взаимоотношениях Бога и человека, между верующими, а только поотношению к дьявольским силам в качестве средства борьбы с ними. Врезультате у ряда мыслителей сформировалась ярко выраженное неприятиеигры в мирской среде. Так, В.С.
Соловьев негативно оценивает игровыеоснования экономической1 и политической жизни2.В ХХ столетии произошел резкий скачок усиления внимания кигровому началу в западной философии как фактору, определяющему социуми личность в их функционировании и развитии.Тенденцияанализаигрыкакнеотъемлемогофеноменабытияпрослеживается в герменевтической и экзистенциальной философскихсистемах. Так, для Х.-Г. Гадамера игра предстает в качестве основы познанияи понимания истории, а также способа бытия произведения искусства 3.Мыслитель полагает, что фундаментальной характеристикой человеческогобытияявляется«историчность»,раскрываемаяприпомощиязыка,сущностью которого является игра.
Между тем Х.-Г. Гадамер, пытаясьосвободить понятие игры от субъективности, по сути, игнорирует проблемуее субъекта (декларируя подлинным субъектом игры саму игру) и лишает к«Как свободная игра химических процессов может происходить только в трупе, ав живом теле эти процессы связаны и определены целями органическими, так точносвободная игра экономических факторов и законов возможна только в обществе мертвом иразлагающемся, а в живом и имеющем будущность хозяйственные элементы связаны иопределены целями нравственными, и провозглашать здесь laissez faire, laissez passer (сфр. «пусть все идет как идет») – значит говорить обществу: умри и разлагайся!» (См.:Соловьев В.С. Оправдание добра.
Нравственная философия // Соловьев В.С. Сочинения: в2 т. – Т.1. – М., 1988. – С. 408).2«Когда испуг перед социальной революцией вызывает у плутократов неискреннееобращение к идеальным началам, то оно оказывается бесполезною игрой: наскоро надетыемаски морали и религии не обманут народных масс, которые хорошо чувствуют, гденастоящий культ их господ, и, усвоив этот культ от своих хозяев, рабочие, естественно,сами хотят быть в нем жрецами, а не жертвами» (См.: Соловьев В.С. Оправдание добра.Нравственная философия // Соловьев В.С. Сочинения. В 2 т. Т.1. – М., 1988. – С.
416).3См.: Гадамер Х.-Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. – М.,1988. – С. 148.188томужеигровыепрактикиэтическоговектора.Аапелляциявпостулировании сущности игры к языковому пространству создает условиядля разрыва между обозначаемым и обозначающим и активирует усилиязаинтересованных субъектов как по созданию технологий обмана и введенияв заблуждение, запутывания и заигрывания, так и превращению игры исоздаваемой ею реальности в альтернативу бытия.Представитель экзистенциализма – Ж-П. Сартр сводил жизнь к игре, ачеловека представлял игроком поневоле («играть или быть ничем»1).Мыслитель, таким образом, выразил отношение к сложному социальномувремени, в котором ему пришлось жить2. В результате игра как основасоциального бытия стала одним из интеллектуальных ответов вызовусовременнойЖ.-П.Сартрусоциальнойдействительности(фашизм,социальный пессимизм, предчувствие войны, оккупация и т.п.), передкоторыми оказалось безоружно его поколение.Нарядуприкладногосгерменевтическимиосмыслениярасширительныеееипроблемытрактовки,экзистенциальнымиракурсамиигры,предельновозникаютпредвосхищающиепотребностипостиндустриального общества в возвеличивании игровых процессов дооппозиции или полной замены повседневности, принципа существованияобщества, способа достижения конкретных целей и результатов и т.п.Так, немецкий философ и эссеист Ф.Г.
Юнгер3, представляя игру вконтексте, аналогичном индуистским воззрениям, гипертрофирует ее дофеномена космического масштаба («игра – это всякое движение в мире»). Вто же время в социальном плане философ считает игру единственным1См.: Сартр Ж.-П. Тошнота // Сартр Ж.-П. Избранные произведения. – М., 1994. –С. 198.Две мировые войны свидетельствовали о насильственном втягивании поколениятой эпохи в сложную политическую и экономическую игру глобальных субъектов (США,Великобритании, Германии, Франции, Италии и др.), а также опровергли возможностьреализации идеалов модерна и побудили искать новые интеллектуальные и этическиеустои.3См.: Юнгер Ф.Г.
Игры. Ключ к их значению. – М., 2012. – 335 с.289естественным, что есть в мире. Все игры мыслитель делит на три вида: игры,основанные на счастливом случае, базирующиеся на искусности ииспользующие подражание. В религиозном аспекте осмысления игры Ф.Г.Юнгер полагает Бога и Христа игроками1, тем самым наделяя людейстатусом их игрушек.Й. Хейзинга ограничивает игру социальными рамками, полагая ееисточником культуры, а последнюю – системой игровых практик. Играпредставляет собой вид жизни культуры и цивилизации, которая определяетвесь комплекс социальных практик человека. В этой связи Й. Хейзингаделает ряд следствий из своего основного теоретического положения: «игранаходится вне категорий серьезность–несерьезность, истина–ложь, мудрость–глупость; игра – это самобытная и самостоятельная форма поведения,которую Хейзинга склонен относить к сфере культуры»2.Вместе с тем, несмотря на то, что Й.
Хейзинга признает необходимостьисключения игры из сфер, обусловленных нравственными нормами3, егоигрологическаяпарадигманашлаширокуюподдержкувзападнойсоциологии и философии, в которой взгляд на социальную реальность спозиции «человека играющего» полагается перспективным. СоциальноеСм.: Там же. – С. 333.И мыслитель определяет признаки игры как «формы поведения: игра свободна,она есть свобода; игра не есть «обыденная» или «настоящая» жизнь; замкнутость,ограниченность; игра обособляется от обыденной жизни местом и продолжительностью;ее течение и смысл заключены в ней самой; игра устанавливает порядок, она и естьпорядок; внутри сферы игры законы и обычаи обыденной жизни не имеют силы».
(См.:Хейзинга Й. Homo ludens. Человек играющий. – М., 2001. – С. 31).3«Тот, у кого голова пойдет кругом от вечного обращения понятия игра-серьезное,найдет точку опоры, взамен ускользнувшей в логическом, если вернется к этическому.Игра сама по себе, говорили мы в самом начале, лежит вне сферы нравственных норм.Сама по себе она не может быть ни дурной, ни хорошей. Если, однако, человеку предстоитрешить, предписано ли ему действие, к которому влечет его воля, как нечто серьезное –или же разрешено как игра, тогда его нравственное чувство, его совесть незамедлительнопредоставит ему должный критерий.