Диссертация (1168478), страница 63
Текст из файла (страница 63)
Как видим, уже здесь идея о бесах-мучителях выраженапрямо и четко. Однако самая примечательная надпись идет по правому полю иконы. Этот текст сосодержанию аналогичен рассказу Кирилла Транквиллиона: «Сеи лютыи левъ преклятыи змиинесытыи китъ душепагубныи Сатана гордыи Велиаръ от оустъ его исходитъ пламень огня. От шуейего исходит дым смрадныи яко от пещи великия и мраком покрываетъ всю страну огненную. Изноздреи его исходятъ ветры, которые раздуваютъ огнь геенски и мучение грешныхъ, которые безпокаяния оумирают.
И по смерти тамо диаволы отведутъ ихъ и при таковомъ страхованию мукитерпети будутъ вечно на души и теле, противу всякаго греха и мучение будетъ».Александровская икона была написана для царевны-инокини Марфы, сестры Петра I, ихранилась в монастыре. Помещенный на ней текст вряд ли подлежал безусловному церковномуосуждению. Напротив, критикуя представление о бесах – палачах ада, московские богословысередины столетия высказывали не популярную, но скорее маргинальную для своего времени340Иконография уникальна: композиция разворачивается не вертикально, а горизонтально, на нейотсутствует огненная река или змей мытарств и другие традиционные мотивы и сюжеты [Бочаров,Выголов 1970: 17; Цодикович 1995: 16, XVII]. Похожие фигуры бесов см.
в нижнем регистре иконы«Страшный суд» первой четверти XVIII в. из Частного музея русской иконы (Инв. № ЧМ-182).229позицию. В XVII в. мысль о том, что демоны будут мучить грешников в аду, казалась очевидной какиконописцам, так и зрителям из самых разных социальных слоев.2.5. Адские казни: векторы интерпретацийКак изображения, так и визионерские тексты изображали преисподнюю как пространство сосложной топографией и множеством физических казней.
Чтобы понять принципы создания исоциальную роль этих образов, нужно определить, какова была мера их условности.В средневековой культуре возникали и конкурировали разные трактовки визионерских рассказов.Переход от реалистических к символическим, иносказательным интерпретациям наметился в Европе вXI–XII вв. Реалисты (Гуго Сен-Викторский, Петр Ломбардский) и спиритуалы (Гвиберт Ножанский,Гонорий Августодунский, Петр Абеляр) XII в. совершенно по-разному решали вопрос оматериальности потустороннего мира, вещественности или невеществоенности загробных мук иблаженств, земном или внепространственном расположении ада и рая. Визионерские тексты не терялисвоей актуальности и популярности, но в них намечался постепенный отход от раннехристианскойустановки на реалистичность описаний, убеждающих читателей в осязаемой вещности игеографической обозримости пространств ада и рая.
Путешествия наяву, как в «Плавании св.Брендана», сменялись мистическими видениями и странствиях души, образами, явленнымивнутреннему взору. В XIII–XIV вв. появляются аллегорические поэмы о путешествиях в иной мир,которые не претендуют на буквальное прочтение: вместо рассказов об исследовании пространств,удаленных в линейном масштабе, рождаются истории о духовном опыте, несопоставимом с земнымикатегориями.
В это время легитимируется вымысел как новый жанр дидактической литературы[Майзульс 2010: 335–339].В русской книжности циркулировали раннехристианские визионерские тексты, принадлежавшиескорее реалистической, чем символической традиции. Европейские аллегорические сочинения нераспространялись. Однако переводные истории представляли довольно разные картины иного мира, итраектории их восприятия в свою очередь могли быть разными.У нас практически нет свидетельств о том, как интерпретировали визионерские рассказы.
Редкоеисключение – комментарии автора «Повестей отца Пафнутия», входивших в Волоколамский патерик иЖитие Пафнутия Боровского. Автор (возможно, Досифей Топорков) настаивал на том, что видениязагробного мира – условный язык, конвертирующий в понятные человеку образы неописуемуюреальность инобытия. По его мнению, персонажи и сцены таких видений – поучительные фигуры, спомощью которых Всевышний говорит с визионером: «Можаше бо Бог и без моста перевести реку ону»(огненную реку, которую необходимо перейти, чтобы попасть в рай), «…но нашая ради пользы таковым230образом показа осужение грешных и спасение праведнаго»; «показа же Господь по человеческомуобычяю», «и сиа показана бысть человеческим обычаем» [Ольшевская, Травников 1999: 97, 98; см.также: Пигин 2006: 178–179; Живов 2010: 90–91]. Любопытно, что последняя фраза относится крассказу о бесе-мучителе в аду – популярнейшему сюжету позднесредневековых сборников.Однако в контексте русской книжности такая интерпретация видений необычна настолько же,как и сами визионерские истории из «Повестей отца Пафнутия».
Такой комментарий – не правило, аскорее исключение: визионерские тексты, которые бытовали в русских сборниках, не трактовали всимволическом ракурсе. Повторявшиеся в разных сочинениях рассказы о воздушных мытарствах,станциях грехов, посмертном воздаянии книжники не интерпретировали как дидактическое послание,мало или косвенно привязанное к реалиям загробной участи души.Впрочем, любые споры о том, где проходит граница между символом и реальностью ввизионерском тексте или на визуальной композиции оставались прерогативой узкого социальногокруга «интеллектуальной элиты». Для прихожан, не искушенных в теологии, визуальные иликнижные образы адских мучений были ясной проповедью о посмертных наказаниях за грехи.Многочисленные изображения на иконах и в храмовой росписи воспринимались если небуквально, то, по крайней мере, совсем не в том символическом духе, который отстаивалинекоторые толкователи.
В видениях, записанных в период Смутного времени, или во множествестарообрядческихвизионерскихисторийникакиесимволическиеинтерпретациинеупоминались341. Напротив, записанные видения часто говорят о том, что святой (или, как мывидели, демон) являлся человеку в том облике, в котором он изображается на иконах.Моделирование образов часто происходило в русле, заданном иконографической традицией.Разворачивая перед зрителями длинную галерею адских казней, иконописец или иллюминатор нетолькоиллюстрировалмножествоавторитетныхсочинений,носоздавалабсолютносамодостаточный визуальный ряд, который часто «эмансипировался» от породивших его текстов и,в свою очередь, задавал критерии для будущих описаний загробного мира в визионерскойтрадиции.Еще один вопрос, который тесно связан с изображением адских мук – взаимоотношениепосмертных казней и вечных мук после Второго пришествия, т.е.
взаимодействие посмертного иСтрашного судов. Ранние христианские авторы часто полагали, что души умерших ждут своейучасти в неизвестном месте и состоянии (либо в состоянии, подобном сну), не принимая ни мук, нинаград до всеобщего воскресения тел342. Однако по мере того, как эсхатологические ожидания341Об эсхатологических видениях периода Смутного времени см. [Кузнецов 1997].342На Руси ярким выразителем такой идеи был Кирилл Туровский. См. «Притчу о человеческойдуше и теле»: «Того ради до Второго Пришествия Христова нест суда, ни мучения всякой души231первых веков утихали и время Суда откладывалось на неопределенное будущее, это представлениетеряло актуальность и становилось маргинальным. В Европе в XIV в.
его осудил папа БенедиктXII 343 . На Руси происходило то же самое: в первые века после христианизации идеяциркулировала, затем ее бесследно вытеснили образы посмертных казней и тексты омытарствах. (Ярким выразителем такой идеи в XII в. был Кирилл Туровский: «Того ради доВторого Пришествия Христова нест суда, ни мучения всякой души человечи, вернаго же иневернаго»; «и того ради несть мучения душам до Второго Пришествия, но блюдомы суть, ижеБог весть» [БЛДР 4: 156, 158]).Мысль о том, что грешники после смерти оказываются в аду повторялась в самых разныхдревнерусских текстах без связи с идеей мытарств. Уже в Повести временных лет сказано, что«грешници вь аде суть, ждуще мукы вечныя» 344 [БЛДР 1: 218].
Намек на это содержится и вОткровении Иоанна Богослова (Откр. 20:13), подробные обоснования можно было найти вразличных сочинениях, посвященных мытарствам и «малой» эсхатологии: Житии Василия Нового,«Слове о исходе души», «Слове на собор ахангела Михаила», различных поучениях и т.п.Помимо этого, в древнерусской книжности существовал ряд текстов, говоривших о некоем«третьем месте» между адом и раем, куда после смерти попадают души, не заслужившие нинаграды, ни наказания. Это византийская история о «милостивом блуднике», прикованном кстолбу между адом и раем (ее перевод входил в Русский хронограф и в Пролог), видениеГригория из Жития Василия Нового 345 и уникальный визионерский рассказ о милостивомагарянине из Волоколамского патерика (первая половина XVI в.) 346 [Ольшевская, Травниковчеловечи, вернаго же и невернаго»; «и того ради несть мучения душам до Второго Пришествия,но блюдомы суть, иже Бог весть» [БЛДР 4: 156, 158].343Спор о том, могут ли души праведников сразу же созерцать Бога и отправляются ли грешникисразу же в преисподнюю, разгорелись в 1330-е гг.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
