Диссертация (1168478), страница 46
Текст из файла (страница 46)
Яркий пример – сезонные духирусского Севера и Сибири, шуликуны, которые на святки выходят из воды, часто преследуют детей,а затем возвращаются в болота и реки. Как отмечала Л.Н. Виноградова, их самая яркая и устойчиваячерта в описаниях – «остроголовость или остроконечность головы». Некоторые записи фиксируютеще несколько черт, характерных для русской иконографии: шуликуны «страшны, востроголовы, изо168рта огонь, в руках каленый крюк, им загребают детей, кто в это время на улице» [Виноградова2000б: 213–214]. Здесь совпадают уже три визуальных признака: голова, крюк и огонь.
Образбесовского крюка из иконографии перешел в книжность – к примеру, его упоминает Волоколамскийпатерик [Ольшевская, Травников 1999: 99], и в духовные стихи: «Ссылал Господь трех пекельников,// Старших и больших, с железным крючьем» [Федотов 1991: 59]. Что касается огня изо рта, оннапоминает не только фигуры бесов в геенне, но изображения демонов с длинными огненнокрасными языками, которые, как увидим, распространились с XVII в. В таких рассказах фигуркашуликуна явно строится под влиянием икон или лицевых рукописей с многочисленными образамиада, широко распространенных на старообрядческом Севере.Вздыбленная прическа встречается не только у святочных духов – похожим образом частоописывают лешего: у него «длинные взъерошенные, растрепанные и стоящие торчком (холминой)волосы» [Толстой 1976: 300] (подчеркнуто автором.
– Д.А.). В полесской традиции эта особенностьпрочно связана с чертом, облик которого предельно близок к позднесредневековой иконографиидемонов: «остроголовый человек с хвостом и скотьими или птичьими ногами» [Толстой 1995: 261–264; Виноградова 1997: 60]. (Представление о птичьих ногах демонов распространено ввосточнославянском фольклоре; см., например, [Белова, Петрухин 2008: 225–231]).Описания черта в записях XIX–XX вв. часто включали мотив «чуба на голове» либо «шапки счубом» 237 .
Среднерусские диалектные наименования черта: шиш, шишко, шишига, луканькообозначают демона именно по этому признаку – нечистый дух, у которого волосы торчат вверх«шишом» [Толстой 1976: 304; Славянские древности 1: 165; Белова 1997: 9; ср.: Новичкова 1995:619]; в описании Владимира Даля: «Шиш, или шишига, шишиган, нечистый, сатана, бес; злойкикимора или домовой, нечистая сила, которого обычно поселяют в овине; овинный домовой.Шишига свадьбу играет, чортова свадьба, вихрем пыль по дороге подняло столбом.
Шишига егосмутил. Шиши его знают! черти. Хмельные шиши, опойная горячка, когда грезятся чертенята»;«Шишка и шишко м. твер. пск. шиш, шишига, бес, черт» [Даль 4: 636–637]. По тому же принципупостроено имя женского демонического персонажа шишимора (кикимора) [Даль 4: 636].
В качествеэвфемистическогоименованияиспользуетсяхарактернаячертаоблика,скореевсегозаимствованная из иконографии. (Образ островерхой, треугольной шапки дьявола встречается и вдругих фольклорных традициях, к примеру, в эстонской – и хотя генезис мотива, разумеется,237Интересно, что перекликаются и более редкие мотивы. В европейских текстах и изображенияхраспространилось представление о том, что у дьявола – в том виде, каком он является человеку –нет спины, на ней копошатся рептилии, жабы и т.п. В народной культуре также фиксируетсяпредставление об отсутствии у дьявола спины, благодаря чему оказываются видны внутренности[Виноградова 1997: 61; Никитина 2008: 344, сноска 3].169может быть разным, нельзя исключать здесь и возможное влияние католической или православнойиконографии [Valk 2001: 48; ср.: 50, note 41 – о человеке, облаченном в колпак в живописи Босха]).Характерно, что архаический мотив распущенных, взлохмаченных волос мифологическихперсонажей, от греческих сатиров до славянских ведьмы, трясавицы, русалки или кикиморы238 (каки практика распускания волос женщинами в рамках колдовских и религиозных обрядов) моглитоже связываться с иконографическим мотивом вздыбленных волос демонов.Хаотично свисающие волосы женских персонажей символизируют дикость, сексуальноеначало, магическую силу, уход от социальных норм и порядка239.
Уже средневековые источникификсируют представление о том, что трясавицы, которых иногда называли дочерьми царя Ирода, –«простовласы» (как это сказано в тексте «Сисиниевой молитвы», сохранившейся на новгородскойберестяной грамоте № 930 рубежа XIV–XV вв.) [Зализняк 2004: 694; Николаева, Чернецов 1991: 43;Агапкина, Левкиевская, Топорков 2003: 296–297; Агапкина 2010: 705, 713–724]. Известнодревнерусское изображение «простовласой» женщины (XIII в.), у которой виден змеиный хвост240.238См., к примеру, [Виноградова 2000: 37; ср.: Белова 2001: 355; Райан 2006: 143].
Еще одинперсонаж, которого можно вспомнить, – «коркодил» c лубочных гравюр «Баба Яга едет с коркодиломдратися…» первой половины XVIII в. Он предстает тут как зверь с лисьим или собачьим хвостом,человеческой головой, длинной, почти до земли, бородой и длинными волосами [Соколов 2000: 62–64,105, илл. 12–13].239Во многих культурах распущенные волосы, с их явными сексуальными коннотациями, являютсяатрибутами различных демонических существ женского пола. Один из самых ярких примеров –демоница, убивающая женщин и детей, которая в разных традициях и текстах известна под именемОбизут, Гилу, Истеры и т.д. Именно она, судя по всему, изображалась на византийских идревнерусских амулетах-змеевиках как личина или полуфигура с расходящимися от нее в сторонызмеями (эта иконография связана с Горгоной).
В различных преданиях и охранительных молитвах этосущество описывается как женщина или демон с волосами до земли, телом, которое скрывает тьма, согненным взором и т.д. [Соколов 1889; Соколов 1895; Barb 1966; Greenfield 1988; Николаева,Чернецов 1991; Барабанов 2000; Spier 1993; Hartnup 2004: 83–172].240На новгородской костяной пластинке середины XII (либо XIII) в. представлена фигура с длиннымиволосами, пьющая из рога. Г.Н. Бочаров считал ее русалкой, но у славянских русалок, как известно, нетни рыбьих, ни змеиных хвостов. Вероятно, образ пришел из Византии или Европы, где такизображались многие женские персонажи – сирены, Мелузина и др.
[Бочаров 1969: 101. Рис. 89;Колчин, Янин, Ямщиков 1985: Илл. 162]. См. об этом [Бусева-Давыдова 2008: 206–207]. Ср. сизображением женщины с рыбьим (или змеиным) хвостом – на дверях входного портала церквиТроицы в Никитниках XVII в. [Бусева-Давыдова 2008: 207].
Такие образы распространились в русской170Как объясняется в азбуковниках, у аспиды – крылатой змеи с женским лицом и птичьим носом –тоже имеются девичьи (т.е. не убранные в косы) волосы [НБУ. 1, 5486: 170об.]. На росписяхкремлевской Золотой палаты, выполненных после пожара 1547 г., аллегория Чистоты изображена как«жена стоящая, власы главные косами сошлися о персех вместе и раздвоилися, долги до полуколена»,а Нечистота – как «жена простовласа» [Забелин 1895: 162–163]. «Девка-простовласка» фигурировалав славянских заговорах как насылательница порчи [Бусева-Давыдова 1998: 277–278; БусеваДавыдова 2008: 72–73] (см.
здесь же изображение «Горгонии» – нагой женщины с распущеннымиволосами – из рукописи XVIII в.).В некоторых случаях визуально близкие образы распущенных и вздыбленных волоспереплетались друг с другом. Как отмечает В.П. Даркевич, средневековые клирики сравнивалираспущенные волосы девушек с языками адского пламени (так же, как и прически бесов) [Даркевич2006: 73]. В иконографии эти знаки могли заменять друг друга. Пример – средневековые русскиеизображения смерти. На многочисленных композициях XVI–XVII вв. Смерть обычно предстает каккостлявый мертвец с лысой головой.
Иногда древнерусские мастера, стремясь показать еедемоническую природу, изображали Смерть с таким же хохлом, как у окружающих ее бесов (обиконографии Смерти см. работы Т.Б. Вилинбаховой и М.Р. Майзульса [Vilinbachova 2000;Майзульс 2014/2015]). Однако в других случаях – как на миниатюре «Смерть грешникам люта» изСинодика последней четверти XVII в. или в Апокалипсисе XVII в. – мы видим ее с распущеннымиженскими волосами, напоминающими прическу трясавиц [БАН. П. I. A. № 62: 251; опубл.:Корогодина 2006: 288–189; ГИМ. Щук. № 23: 32]. В то же время сами трясавицы, традиционнопредстающие в облике простоволосых женщин, могли наделяться пламенеющими «бесовскими»волосами. Так, на иконе первой половины XVII в.
вздыбленные пряди на голове одной из «дочерейцаря Ирода» явно напоминают прическу демона [Бенчев 2005: 111].У визуального образа вздыбленных волос, который перекликался с распущенными волосами,с волосами-змеями или языками пламени, был мощный потенциал для функционирования в самыхразных регистрах культуры. Этот мотив эффективно работал одновременно в письменных, устныхи визуальных текстах.
Это могло происходить благодаря рецепции визуальных моделей. Иногдаизоморфные образы рождались независимо друг от друга. Однако фигуры хохлатых демонов иинфернальных монстров, которые были распространены с XII в., а в XVII в. наполнили русскоецерковное и книжное пространство, явно играли важнейшую роль, оказываясь основой длярезьбе, к примеру, на наличниках, и назывались «фараонками» – соответственно, персонажами,возникшими из утонувшего в Красном море войска фараона, преследовавшего Моисея. Нужноотметит, что в Европе сирены с рыбьим хвостом тоже часто изображались с развевающимисядлинными волосами [London.
BL. Ms. Harley 3244: 55].171множества «дочерних» текстов и изображений. Образ демонического хохла активно проникая вкнижность (мы еще дважды увидим это: в третьей главе, рассматривая других персонажейвизуальной демонологии, и в четвертой, где речь пойдет о демонизируемых грешниках) и очевидновлиял на устную традицию мифологических рассказов.Вернемся к ролям, которые играл этот маркер в пространстве иконографии. Помимо тех, чтоуже были перечислены, он активно функционировал при визуализации популярных сюжетов опреображении демона и явлении духа в «чужой», сконструированной под зрителя, личине.Оборотничество – важная гипертема христианского искусства, которая объединяла множествосюжетов о преображении ангелов и демонов и их явлении в иллюзорных личинах.
На этом вопросенам нужно остановиться подробно.1.8. Оборотничество: иллюзорные тела духовОгромное разнообразие средневековых историй, кочевавших в агиографии, назидательных«примерах», летописях и т.д. рассказывало о ситуации мены личин: дьявол предстает человеку всоблазнительном, устрашающем или вводящем в заблуждение облике, иногда чередуя их и пытаясьподобрать наилучший инструмент воздействия. «В противовес "единообразному и простому Христу"дьявол, в средневековом представлении, "различен и многообразен" … Бесконечное множестводьявольских обличий, отмечаемое христианскими демонологами, позволяет утверждать, что дьявол –идеальный оборотень, способный перевоплощаться во что угодно, даже в Иисуса Христа и ДевуМарию», – пишет А.Е.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
