Диссертация (1168461), страница 44
Текст из файла (страница 44)
выражается во включении характерных для последних информативных единиц, но они не определяют структуру текста. Стихотворные эпитафии не подпадают ни под одинжанр древнерусской книжности, а тем более не встраиваются в системуиерархии жанров поэзии эпохи барокко352.
Она встроена в систему православных ценностей — и в то же время является произведением светским. Онанапоминает похвальное слово святому, так как содержит похвалу умершему,но герой эпитафии — человек обычный. Эпитафия включает факты реальнойбиографии — но, подобно житию, только те, что могут стать предметомназидания.
Эпитафия связана с этикетом, так как предписывает правила поведения у могилы. Наконец, эпитафия имеет параллели с богослужением, таккак еѐ обязательным элементом является призыв к молитвее за умершего.2. Строительные надписи эпохи московского барокко:смешение типовС середины XVII в. строительные надписи испытали влияние барочногоискусства. Благодаря патриарху Никону в моду входят строительные надписи352Об иерархии жанров поэзии в эпоху барокко см.: Петров Н. И. О словесных науках и литературных занятиях в Киевской Академии от начала ея до преобразования в 1819 г. // ТрКДА. 1867. № 1.
С. 83–84.171на изразцовых фризах353. Позднее надписи украшают растительный орнамент, обрамляющий плиту по периметру, и геральдические символы, чтоможно видеть в надписях о строительстве храма прп. Сергия Радонежского страпезной в Троице-Сергиевом монастыре (1686–1692) (Ил.
105–106) иКрасного (Китайского) монетного двора (1697) (Ил. 57).Строительные надписи второй половины XVII в. сохранили основныеинформативные единицы и структуру акта, но веяния барочной культуры затронули и их. Наиболее рельефно смешение типов видно в двух белокаменных плитах из московских церквей Троицы в Хохлах (1697) (Ил. 65) и Похвалы Богородицы в Башмакове (1705) (Ил. 107)354. По набору информативных единиц в равной степени их можно назвать строительными и надгробными: в них говорится и о смерти определѐнных лиц, и о связанных с увековечиванием их памяти строительных работах.
Значительную часть объѐматекста занимает описание достоинств и заслуг покойных, что сближает этинадписи с элогиями. Подобный тип эпиграфических памятников, сочетающих черты почѐтной и надгробной надписи, известен с античного времени355,но до Руси дошѐл в эпоху барокко356.3. Старорусская лапидарная эпиграфика и книжностьЕщѐ одной стороной процесса смешения типов является соединение старорусской лапидарной эпиграфики с книжностью. Данный процесс связан сфиксацией книжных текстов на более долговечных, чем пергамен или бумага, материалах, — дереве, металле или камне, а также с проникновением впамятники эпиграфики элементов книжного стиля, расширяющих и «беллетризующих» их содержание. Наконец, книжники XVII в. создают произведения, обычно входящие в реперторий «реальной» эпиграфики, — стихотвор-353Напр.: Баранова С.
И. Керамическая «летопись» колокольни храма святых Адриана и Наталии(святых апостолов Петра и Павла) в Москве // ИХМ. Сб. 7. М., 2003. С. 221–230.354Подробный анализ данных эпиграфических памятниках дан в главе 4.355Фѐдорова Е. В. Латинская эпиграфика. М., 1969. С. 181.356О жанре элогия в древнерусской книжности эпохи восточнославянского барокко см.: Авдеев А. Г.Стихотворный элогий Кариона Истомина, посвященный великой княгине святой Евдокии, в иночестве Ефросинии // ВЦИ.
2008. № 4 (12). С. 131–132.172ные эпитафии, элогии и т. п. Обратной стороной взаимодействия эпиграфикис книжностью является включение списков с надписей в сборники357.С 30-х гг. XVII в. одной из характерных черт надписей становится назидидательность. Эту страницу истории старорусской эпиграфики открыла исповедь Ивана (Головы) Соловцова, высеченная на его надгробной плите в 30е гг.
этого столетия (Ил. 108). В середине века традицию нравоучительныхнадписей в храмах закладывает протоиерей Казанского собора в МосквеИван (в монашестве Григорий) Неронов, в то время — один из участниковкружка ревнителей благочестия, созданного Стефаном Вонифатьевым. ИванНеронов ввѐл новый порядок богослужений, которые в двунадесятые праздники, воскресные дни и дни памяти великих святых продолжались «отъ вечера даже до послѣдняго часа нощи».
Прославился он и проникновеннымипроповедями, так что в дни служб храм не мог вместить всех желающих. Вучительных надписях Иван Неронов видел один из способов просвещенияпаствы — и потому «написа же и окрестъ стѣны святыя церкви поучительныя словеса, да всякъ отъ народа приходяй къ церкви, аще и кромѣ пѣнія непростираетъ ума своего на пустошная міра сего, но да прочитуетъ написанная на стѣнахъ и пользу душѣ пріемлетъ»358.
С последней четверти XVII в.этот приѐм станет основным в подписях к фрескам в ярославских храмах359.Тогда же в лапидарную эпиграфику проникает новый тип надписей —стихотворные летописи, рассказывающие об основании и истории монастырей, которые лишь отчасти соотносятся с надписями строительными. Это —фрагмент летописи о явлении иконы свт.
Николая Чудотворца ДмитриюДонскому и начале Николо-Угрешского монастыря (Ил. 54) и стихотворная«летопись» Ново-Иерусалимского монастыря (Ил. 27). Ломали сложившиеся357Авдеев А. Г. Старорусская эпиграфика… С. 12.Житие Григория Неронова // Субботин Н. И. Материалы для истории раскола за первое время егосуществования.
Т. 1. Ч. 1. О лицах, судившихся на соборе 1666–1667 года. М., 1874. С. 279.359См.: Авдеев А. Г. Подписи к книге Песни песней Соломона на фресках храма Воскресения Господня в Романове-Борисоглебске // Кириллица от возникновения до наших дней. СПб., 2011. С. 155–163; Онже. Эпиграфические заметки. 2. Об авторстве стихотворных подписей к фрескам на тему Песни песней вхраме Воскресения Господня в Романове-Борисоглебске // ВЭ.
Вып. VIII. М., 2015. С. 403–407; Авдеев А. Г.,Чернов Д. А. Стихотворные подписи к книге Песнь песней Соломона на фресках XVII–XVIII вв. в РомановеБорисоглебске и Костроме // ВЭ. Вып. V. М., 2011. С. 370–403; Крицкая И. В. Патерики в системе росписицеркви Иоанна Предтечи в Толчкове // ВЭ. Вып. VIII. М., 2015. С. 416–433.358173традиции и новые материалы для надгробий.
Одна из первых эпитафий «налисту желѣзном» в конце XVII в. была положена на могиле прославившегосяиноческими подвигами верижника Ярославского Спасо-Преображенскогомонастыря Савватия360.Эпоха смешения типов совпала с расцветом старорусской эпиграфики.Активное размывание еѐ традиций начали реформы Петра I, направленные на«обвальную вестернизацию» (термин Д. М.
Володихина) российской жизни.Новая эпоха началась с установки на Красной площади первых гражданскихмонументов — «столпов» с надписями (Ил. 109), объявлявших о винах мятежных стрельцов (1692, 1699–1700) и государственных изменников (1697),ставших первыми памятниками «монументальной пропаганды»361. Спектринформативных единиц данных надписей огромен, а степень подчинения материалу, из которого они изготовлены, — минимальна. Эти монументы утратили связь с архитектурой и имели ярко выраженное политическое звучание,а в их назидательной части власть впервые провела жѐсткую границу междуправдой государства и «воровством» заговорщиков и мятежников.Петр I активно внедрял в отечественную эпиграфику традиции античнойкультуры.
Формы надгробий его первых полководцев — А. С. Шеина и Ф.Лефорта — тяготели к намогильным памятникам Древнего Рима, а в эпитафиях покойные уподоблялись известным героям античной эпохи. Военныепобеды Петра I устанавливали новую культуру зрелищ, ориентированную натрадиции Рима — по пути прохождения войск ставились триумфальные арки со статуями античных богов, украшенные новым типом надписей офици360См.: Авдеев А. Г. Надгробие верижника Спасо-Ярославского монастыря Савватия // XV Тихомировские краеведческие чтения: Материалы научной конференции, 15–16 октября 2015 года / Ярославскийгосударственный историко-архитектурный и художественный музей-заповедник. Ярославль, 2016.
С. 282–292.361Текст одного из них см.: Желябужский И. А. Дневные записки // Рождение империи. М., 1997. С.302–304. О самих памятниках см.: Казакевич А. Н. Новые документы по истории монументальной пропаганды при Петре I (Восстание московских стрельцов 1698 г.) // Источниковедческие и историографические аспекты русской истории. М., 1984. С. 53–58; Лаврентьев А. В. Люди и вещи. Памятники русской истории икультуры XVI–XVIII вв., их создатели и владельцы. М., 1997. С. 177–202; Богданов А.
П. Стих и образ меняющейся России. Последняя четверть XVII — начало XVIII в. М., 2005. С. 142–173. С. Франклин, учитываякратковременность существования этих памятников, справедливо относит их к «ephemeral monuments». См.:Franklin S. Information in Plan Sight: The Formation of the Public Graphospere // Information and The Empire.Mechanisms of Communications in the Russia, 1600–1750 / S. Franklin, K.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
