Диссертация (1155344), страница 8
Текст из файла (страница 8)
Его священный дар заключается в мудрости ивсепрощении. Не об этом ли говорил Волошин, когда призывалмолиться за палача, а не жертву, ибо из них двоих в опасностинаходится прежде всего душа палача?[54:398-399]. Впрочем, к этому мыещё вернёмся, когда будем говорить о религиозных воззрениях самогоМаксимилиана Александровича Волошина.ПоДостоевскому,любые53революционныепредпосылкивозникли и начали развиваться в связи с уходом русского народа отсвоего предназначения. Последняя тема получила в творчествеписателя особое развитие.Нетрудно заметить, что для Достоевского характерна вера визбранность русского человека, разум которого ещё не развращённастолько, насколько это заметно у представителей западнойцивилизации.ДостоевскогоРелигиозныйстакойнигилизм,которыйвяркостьювоплощаюттворчествеувиденныеРаскольниковым “трихины”, создаёт совсем иные условия дляформирования нового мировосприятия конца XIX – начала XX вв.ДляДостоевскогореволюционныеизменениявобщественно-политической жизни и есть болезненные симптомы растления.Русский человек острее и глубже переживает уход от религиозныхоснов.
Достоевский предвидел, что рубеж веков обернётся длярусского человека трагедией.Эту катастрофичность русской души отмечал и Волошин.“Сравните ее с душою других европейских рас, – предлагает поэт, –она отличается от них и глубиною своих эмоций, и напряжённостьюсовести, и остротой трагических противоречий”[цит.
по 1].Ещё более выразительно он подчёркивает эту мысль в поэме“Россия”:Но каждый, кто перекипел в котлеРоссийской государственности, – рядомС любым из европейцев – человек.У нас в душе некошенные степи.54Вся наша непашь буйно зарослаРазрыв-травой, быльем да своевольем.Размахом мысли, дерзостью ума,Паденьями и взлетами – БакунинНаш истый лик отобразил вполне.В анархии всё творчество России:Европа шла культурою огня,А мы в себе несем культуру взрыва[112].Неудивительно, что его реакция на революционные броженияблизка умонастроениям Достоевского: “Наш век болен неврастенией”,– пишет Волошин в статье “О смысле танца”, отмечая, что это времякак никакое другое характеризуется “бессильными революционнымипорывамиисмутностьюморальныхкритериев”.Егоитогнеутешителен: “Ясно, что “обезьяна” ещё раз готовится сойти с ума”.Схожие мысли в одном из томов “Дневника писателя”высказывал иДостоевский:“Муравейзнает формулу своегомуравейника, пчела тоже своего улья…, но человек не знает своейформулы”[96:460].И в этом всё дело.
Человек не знает своей формулы, он долженсам определить её. И вместе с тем опасно высока вероятность того,что он поддастся “неврастении”, сойдёт с ума раньше, чем определитэту формулу.Здесь важно отметить, что точку опоры в преодолении расколоврусского самосознания Достоевский, как и Волошин, видит впризнании атеистических корней революции и последующем отказеот этих корней.
Недаром в одной из ключевых сцен “Братьев55Карамазовых” персонаж Достоевского произносит знаменательныеслова: “Нет бессмертия души, так нет и добродетели, значит, всёпозволено”. И добавляет: “Соблазнительная теория подлецам...”Показательно, что в февральском номере “Дневника писателя”за 1877 год Достоевский отмечает, что при всей цивилизованности ивидимой гуманности современного человечества любые кровавыемеры русский народ принимает без возражений, а порой и сэнтузиазмом, если тому есть хотя бы подобие рациональногообъяснения: “Цивилизация есть, и законы её есть, и вера в них дажеесть, но – явись лишь новая мода, и тотчас же множество людейизменилось бы”[99:49].Достоевского ужасает сама возможность превращения казней,кровавых реформ, революций и пыток в своеобразную моду, которуюлюди готовы легковерно принять, будь эта мода подкреплена хотькакими-то идеалами.
“Вы смеётесь?” – продолжает Достоевский. –“Ну, а во Франции (чтоб не заглядывать куда поближе) в 93-м годуразве не утвердилась эта самая мода сдирания кожи, да ещё под видомсамых священнейших принципов цивилизации, и это после-то Руссо иВольтера! <…> Коли ничего нет, значит, можно всё делать”[99:49].Неудивительно, что спустя три года в романе “Братья Карамазовы”Достоевский выразит этот нигилистический принцип афористическойформулой “Если бога нет – всё позволено”.Действительно, без осознания и преодоления богоборчестваневозможно обнаружение точек опоры, которые помогли бы удержатьбеснующееся общество – одержимых людей, которые, по меткомувыражению поэтессы Анны Ахматовой, “не хотят признавать себя в56зеркале”.Достоевский искренне верил, что в чистом виде христианствосохранилось лишь в православии.
В 1880 году на страницах“Дневника писателя” он высказывает мысль, что русскому человекуне обязательно знать Евангелие, помнить христианские правила иобряды, посещать церковь. Всё это лишь формальные действия ипознания,недостатоккоторыхрусскийчеловеккомпенсируетиррациональной верой. “Идеал народа – Христос”[94:395], – убеждёнДостоевский.Таким образом, Ф. М. Достоевского можно с уверенностьюназвать одним из первых отечественных мыслителей, заговоривших о“русском Христе” (неудивительно, что вскоре в этом кругу философовокажетсяихристианстваМаксимилианВолошин).Достоевский“Сердечноепротивопоставляетзнание”сугуборационалистической вере католиков, у которых религия так и не сталаявлением интуитивным. Русская церковь представляется ему своегорода духовным обществом, а не формальной организацией.По мнению Достоевского, именно русский народ призванрассказать миру о новом, истинном понимании Христа.
В 1869 годуон составляет письмо Н. Страхову, в котором признаётся, что такова,по его убеждению, “вся сущность нашего будущего цивилизаторстваи воскрешения хотя бы всей Европы и вся сущность нашего могучегобудущего бытия”[57, II том:181].Особенно отчётливо это выражено в статье с говорящимназванием “Русский народ слишком дорос до здравого понятия овосточном вопросе с своей точки зрения” за март 1877 года. Описывая57реакциюевропейцевнавсёвозрастающуюморальнуюиполитическую силу России, Достоевский задаёт риторический вопрос:“Как можно было им допустить, чтоб эта грубая черная масса,недавно еще крепостная, а теперь опившаяся водкой, знала бы и былауверена, что назначение ее — служение Христу, а царя ее — хранениеХристовой веры и освобождение православия <…> хоть народ наш ине знает молитв, но суть христианства, но дух и правда егосохранились и укрепились в нем так, как, может быть, ни в одном изнародов мира сего, несмотря даже на пороки его”[99:74-75].Как видим, это “мужицкое” христианство Ф.
М. Достоевскийпротивопоставляетреволюционнойидеологии,политическомупрактицизму и особенно – западному пониманию Христа. Однако неследует полагать, что Достоевский провозглашал торжество именноправославной церкви. В январском номере “Дневника писателя” за1877 год он и вовсе называет различия между толкованиямиЕвангелия миражом, уподобляя христианскую веру драгоценнойжидкости, которую переливают в разные сосуды: “Идолопоклонники!Бросьте сосуд, разбейте его, обожайте лишь живящую влагу, а нестекло!”[99:11-12]Исходя из суждений, встречающихся в целом ряде заметок“Дневника писателя” – “Сила мёртвая и силы грядущие” (февраль1876 г.), “О любви к народу” (март 1876 г.), “Об одном самомосновном деле” (август 1880 г.), – можно сделать вывод, чтоДостоевский видел в церкви идеализированную нравственнуюобщину, своего рода духовное братство, в которое рано или позднодолжен вступить весь мир.
Именно этот союз народов, по убеждению58автора, и положит конец разобщённости человеческой цивилизации.Вероятно,однимизсамыхсущественныхфакторов,повлиявших на формирование убеждения Ф. М. Достоевского вмессианской роли славянского православия, стало освобождениекрепостных крестьян без крови и революций. По его мнению,высказанному в апрельском номере “Дневника писателя” за 1876 г., вЕвропе крестьянам удалось добиться свободы только “восстанием ибунтом, огнём и мечом и реками крови”[84:262-263]. И напротив, вРоссии крестьянство получило освобождение по доброй воле царя ипод его мудрым правлением: “Освобождён был русский народ сземлёю”[84:262-263].Именно общинный дух русского землевладения позволяетДостоевскому говорить о нравственной силе народа.
Искренность,чистоту и неискоренимость русского православия непосредственно внароде Достоевский символически воплощает в образе русскогопахаря, “мужика Марея”. Недаром в статье дважды повторяетсяописание его “толстого, запачканного в земле пальца” с чёрнымногтем. По Достоевскому, “кто обрабатывает землю, тот и ведёт всё засобою”[94:426] (слова эти были написаны в январе 1881 в статье“Дневника писателя”, посвящённой оздоровлению русской нации).Возделываниеземли,такимобразом,становитсядляДостоевского одним из признаков народного православия – любви кродине и “почве” в противовес любви к коммерческой и материальнойсторонам цивилизации.
Потому Россия иустояла в периоднравственных изломов XIX столетия, что русский народ сохранял всебе исконные традиции, не поддаваясь на иллюзии нигилизма.59Новернёмсякобразу“мужикаМарея”иидеалупочвеннического православия. Средство преодоления “фабричногоразврата” и “подлой машины” Достоевский видит в патриархальномукладе жизни в деревнях и сёлах, ассоциативно связывая образпахаря-отца с образом царя как “отца народу”[101:67]. ФактическиДостоевский создаёт утопическую систему жизни, в которой городподчинён природе, а современная цивилизация и человечество в целомживёт дарами земли.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
