Диссертация (1155344), страница 17
Текст из файла (страница 17)
Только молитвой и постом, а ненасилием,преодолимобесовское116началорусскогонарода,подтверждение чему мы находим в стихотворении “Русь глухонемая”:Был спор учеников о том,Что не был им тот бес покорен,А Он сказал: “Сей род упорен:Молитвой только и постомЕго природа одолима”.Достоевский называет путь к преодолению карамазовщины. Этолюбовь к земле, к вечной истине:“Оставшись один, – поучает Зосима, – пади на землю и целуйеё... целуй и неустанно, ненасытимо люби, всех люби, всё люби, ищивосторга и исступления сего”[98:362].Вот и любовь Алёши Карамазова к Богу выражается в любви кземле своей: “Алёша... как подкошенный повергся на землю...
онцеловал её плача, рыдая и обливая своими слезами, и исступлённоклялся любить её, любить во веки веков”[98:405]. Этот исступлённыйвосторг от созерцания “тайны земной”, которая “соприкасалась созвёздною” тайной, во многом созвучен волошинскому: “Восторгприпал к родной земле…/ И в первый раз к земле я припадаю”.117§ 3.2. Мотив подвижничества в творчестве Ф.М.Достоевского и М.А. ВолошинаВ лекции “Россия распятая” поэт сравнивает революцию стрясиной и называет свободу, которую она восславляет, анархией.Однако анархия не всегда проявляется в одном лишь политическом исоциальном безвластии. Анархия бесов, в глазах Волошина, естьанархия религиозная, безвластие веры, отказ от самых основ духовнойжизни.
Бесы XX в. подобны безбожникам, распявшим Христа и своимбезвериемослепившимсамихсебя.Неудивительно,чтовисследовании мотивов русской революции для Волошина столь важнорелигиозное начало. Для него потрясения революции, охватившиерусскую землю, становятся мистическим крестом, на которомреволюционеры распяли свой народ. Более того, кровопролитныймятеж современные бесы именуют спасением для народа, то естьприписывают ему религиозное значение. Однако подмена понятий неразрушает,атолькоподчёркиваетотдалённостьсамопровозглашённых спасителей от подлинных проводников квратам рая: мучеников и апостолов.
Революция – путь распятия, иРоссия, окутанная революционными пожарами, есть Россия распятая.Тем не менее, путь распятия означает дорогу не только ксмерти, но и к последующему воскрешению. Смерть на Голгофскомкрестесменяетсяновой,божественнойжизньюСпасителяизарождением великой веры. Духовная смерть России также должнавдохнуть жизнь в утраченную русским народом веру. Гражданская118война пропитана бесовскими страстями, но эти страсти преодолимы.Как и у Достоевского, отвернувшийся от божественного ликаспособен вернуться к нему, став светилом утраченной веры длядругих.Необходимо заметить, что в подготовительных записях к главе“У Тихона”, забракованной редакцией “Русского вестника”, Ф.М.Достоевский дал такую характеристику будущему Ставрогину: “Князьпонимает,чтоегосамопожертвованиемогбыисповедью.спастиНоэнтузиазм...длямонашество,энтузиазманедостаётнравственного чувства...
Тихон прямо ему: “...Полюбите народ,святую веру его. Полюбите до энтузиазма”[92:758].Эта характеристика перекликается с общим замыслом “Житиявеликого грешника”, в котором триумф порока сменяется обращениемпротагониста к истинному православию и любви к русской земле.Подтверждает эту мысль в творчестве Достоевского и один из ранних“бесов” — Родион Раскольников: “Господи! — молил он, — покажимне путь мой, а я отрекаюсь от той проклятой...
мечты моей”[97:60].Тот же путь к исцелению бесовства через искупление иподвижничество подчёркивает в своих стихотворениях М. Волошин.Художник неоднократно обращается к образам протопопа Аввакума,Серафима Саровского, Сергия Радонежского и даже католическогосвятого Франциска Ассизского (“Протопоп Аввакум”, “СвятойСерафим”, “Святой Франциск” и другие стихотворения). Лики святыхподвергаются в творчестве поэта художественному переосмыслениюи преобразованию.
Так, жизнь и судьбу протопопа Аввакума М.Волошин показывает как противостояние индивидуальной веры и119государства, о чём сам поэт пишет в своём письме к А. М. Петровой:“Вславянстве...целикомвхристианствоиндивидуальноеимеетчувствотенденциюипереноситьсяпротивополагатьсебягосударству, как царству зверя. Поэтому в народовольцах итеррористах не меньше христианства, чем в мучениках первых веков,несмотря на их атеизм”[47:191-192].Это признание объясняет парадоксальный вывод автора одуховном родстве святого мученика Аввакума и анархиста МихаилаБакунина, сделанный ранее в том же письме. Связующую нить междудвумя столь непохожими образами поэт распространяет на всюисторию русского народа: объединяющую их черту он видит в“христианскоманархизме”,противопоставленностивнутреннейкрасоты социальной “гармонии” государства.Слова Волошина о присутствии христианского, мученическогоначала даже в народовольцах и террористах созвучны размышлениямДмитрия Карамазова: “Можно найти… в таком же каторжном иубийце человеческое сердце… и выбить, наконец, из вертепа на светдушувысокую,страдальческоесознание,возродитьангела,воскресить героя!”[93:91]Серыми ангелами, “ангелами десятого круга”, именует людей иВолошин.
В письме к А. М. Петровой от 4 октября 1917 года поэтцитирует изречение французского писателя Леона Блуа: “Если бы побожественному соизволению мы смогли увидать человеческую душутакой, как она есть, то мы погибли бы в то же мгновение, как если быбыли брошены в пылающий горн вулкана... Первая попавшаяся душа— душа швейцара, душа судебного пристава испепелила бы120нас”[57:192]. Эта же вера в ангельское начало, сокрытое даже в худшемиз людей, становится ключом к пониманию антропософскихпарадоксов поэта, которыми пронизаны многие из его произведений:“В каждом Стеньке — святой Серафим” (“Неопалимая Купина”), “Ах,в самом косном и тёмном/ Пленён мировой дух!”(“Из бездны”), “Вкаждом разбойнике чти распятого в безднах Бога” (“Поэту”).Здесь напрашивается обманчивая симметрия: если спасение отбесовства находится в руках святых и подвижников, а мученическоеначало свойственно даже разбойникам и нигилистам, можноподумать, что преодоление духовной болезни русского обществастановится участью самих “бесов”.Тем не менее, эта проблема предполагает более глубокийподход к исследованию человеческой души.
По мысли художника,лишь приняв своё “карамазовское” начало и преобразовав его в себе“смиреннойлюбовью”,грешникспособенприсоединитьсякдуховному подвижничеству избранных и святых. “От сих кротких ижаждущих уединённой молитвы выйдет, может быть, ещё разспасение земли русской!”[98:351-352]— восклицает Зосима, в устакоторого Достоевский вкладывает свои наиболее сокровенныенадежды.Тот же мотив избранничества встречаем в бреду Раскольникова:“Спастись во всём мире могли только несколько человек...
чистые иизбранные, предначертанные начать новый род людей и новую жизнь,обновить и очистить землю…”[96:516-517]Но ты уж знаешь в просветленьи,Что правда Славии — в смиреньи,121В непротивлении раба... —откликается Волошин в стихотворении “Родина”.Только любовью и верой, а не рациональным познанием,освящён путь к спасению России, ибо “понимание – негативныйоттиск творения”, “творчество, развёрнутое в обратном порядке”.Именно так в одной из заметок 1917 года поэт описываетвзаимодействие величайших духовных начал человеческой сущности,подводя своим рассуждениям следующий итог: “Все положительныетворческие силы человека — в любви”[41:298].Как не вспомнить здесь поучение старца Зосимы: “Взять лисилой али смиренною любовью?” Всегда решай: “Возьму смиренноюлюбовью”[98:358].Это завещание можно считать ключевым для пониманиярелигиозногомирооощущенияавтора.Нодажебольше,чемДостоевский, Волошин стремился воплотить эту идею как впублицистике и поэзии, так и в собственной жизни.В реальную силу смиренной любви и молитвы поэт верил досамой смерти.
В одной из записей его дневника, датированной 8апреля 1932 г., встречается описание разговора с офицером,большевистским палачом, на безразличие которого к жизнямприговорённых Волошин не стал “...возражать, но сейчас жесосредоточился в молитве за него. Это был мой старый, испытанный ибезошибочныйприёмсбольшевиками”[54:398].Встремлениипреодолеть зло любовью Волошин следует ключевой христианскойидее – важности молитвы за врага: “Молятся обычно за того, комугрозит расстрел, – замечает поэт. – И это неверно: молиться надо за122того, от кого зависит расстрел и от кого исходит приказ о казни.Потому что из двух персонажей — убийцы и жертвы — в наибольшейопасности (моральной) находится именно палач, а не жертва.
Поэтомувсегда надо молиться за палачей — и в результате молитвы можно несомневаться”[54:398-399]. Эта же мысль неоднократно повторяется впроизведениях Достоевского, главным образом – в размышленияхкнязя Мышкина и уже приведённых словах старца Зосимы. Но чтоважнее всего, Достоевский, как и Волошин, следовал идеалу терпенияи всепрощения всю свою жизнь.Мы уже говорили о случае с осуждённой Корниловой, которойименно Достоевский помог добиться оправдательного приговорасвоей беспрерывной, самоотверженной деятельностью.
Однако невсеми этот поступок был оценён: так, в декабре 1877 г. Достоевскийсоставилстатью“Одинслучай,по-моему,довольномногоразъясняющий”, в которой ему пришлось отвечать на статью некоегогосподина, опубликовавшего в “Северном вестнике” статью подпсевдонимомвыступилоосуждённойНаблюдатель.несогласиесКорниловой,ОсновнымготовностьюнесмотрятезисомНаблюдателяДостоевскогонаочевидныепомогатьфакты,свидетельствующие о её виновности.Причина, по которой мы упоминаем этот случай, заключается всамом ответе Ф. М.
Достоевского. “Скажите, что толку в том, чтопогибла, истлела бы жизнь, которая теперь, кажется, возобновиласьвновь, возвратилась к истине в суровом очищении, в суровомпокаянии и с обновившемся сердцем?” – спрашивает великийписатель. – “Не лучше ли исправить и восстановить человека, чем123прямо снять с него голову?” [99:367]По мнению обоих авторов, торжество добродетели надкровожадной мстительностью и пороком не должно угасать даже подугрозой жизни самого молящегося.
“Не бойся ни знатных, нисильных”, — поучает Зосима.А я стою один меж нихВ ревущем пламени и дымеИ всеми силами своимиМолюсь за тех и за других...—словно отвечает ему Волошин.В творческом мировосприятии автора молитва “за тех и задругих” восходит к атрибутике горнего мира. За несколько лет допроцитированногостихотворения(“Гражданскаявойна”)поэтописывает артобстрел Рейна, в ходе которого немцами был разрушенХрам Богоматери. Это свидетельство одного из самых символическихактов войны с Германией получило своё отражение в стихотворении“Реймская Богоматерь”, в котором поэт описывает разрушенный ликБожьей Матери, возносящей к небу молитву за своих уничтожителей:Её обугленные рукиПростёрты к зимним небесам.Подобная оппозиция святого начала, гибнущего, но молящегосяза начало грешное, широко представлена в творчестве автора. Встихотворениях “Китеж”, “Россия”, “Родина”, “Русь глухонемая” имногих других прослеживается сквозной мотив бесовской игры,который Волошин вслед за Достоевским связывает с общественнымирезонансами, всколыхнувшими русское общество начала XX в.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
