Диссертация (1155344), страница 13
Текст из файла (страница 13)
соберут царейвселенной для великой битвы... в место, называемое Армагеддон...”Действие стихотворения разворачивается в совершенно определённомместе: на холме Мегиддо в Изреельской долине. Однако загеографическимпланомпроступаетсовсеминойсакральный,вназванномметафизический уровень.Мотивпророчества,преобладающийстихотворении, не ограничивается одним лишь обращением поэта ктексту апостола Иоанна: лирический герой “Армагеддона” самвыступает в роли прорицателя, которому была открыта картинагрядущего поля битвы между космическими началами человеческойнатуры. Специфику этого стихотворения составляет анонимностьфигуры, наделившей поэта мистической возможностью проникнутьвзглядом сквозь полотно времени.89Трудно не обратить внимание на то обстоятельство, чтолирический герой лишь описывает испуг, испытанный им при встречес этим божественным созданием – однако вопрос о личности своеготаинственного спутника поэт оставляет открытым.
И не без причины:с пророчеством о грядущем крушении мира как кровопролитномитоге последнего противостояния между Мессией и Зверем тесносвязано и другое прорицание – видение Иоанна Богослова о четырёхвсадниках, роль каждого из которых допускает исключительномногообразные интерпретации.Если божественное видение действительно исходит от одного извсадников, то вопрос о спутнике лирического героя приобретаетособый символический смысл. В то время как адресат пророчестванеизменен – в его роли выступает ослеплённое человечество,буквально замершее в ожидании разрушительной катастрофы, –фигура его отправителя может подсказать нам ключ к расшифровкеэтого видения.Белый ли всадник становится спутником прорицателя – первыйвестникАрмагеддона,интерпретацияхассоциирующийся“Откровения”свопределённыхторжественнойпоступьюхристианской веры? Или рыжий, ведущий человечество на войну ибрань? Ведь катастрофа может окончиться как победой белогоблаговестника, так и триумфом смерти.
Не Мессия борется со ЗверемнахолмеМегиддо,нолюбовьчеловеческаясвойнойибратоубийством.Кроме того, под образом неизвестного спутника, наделяющеголирического героя пророческим даром, может подразумеваться и90вовсе не христианская, а древнегреческая мифологическая фигура,глубоко почитаемая поэтом: Гермес, вестник олимпийских богов, илидаже его более поздняя, теософская инкарнация: Тот ГермесТрисмегист, покровитель мудрости и философии.И не следует ли здесь понимать под лирическим героем самуРоссию, которая, будучи одним из “царей и царств мира”, вот-вотначнёт своё восхождение на холм Мегиддо? Недаром Волошинподчёркивал, что “у каждого народа свой мессианизм, другимисловами – представление о собственной роли и месте в общейтрагедии человечества”[40:39] Не может ли послужить это утверждениеключом к расшифровке пророчества, оглашённого в “Армагеддоне”.Не видит ли поэт священную роль России в восстановлениигармоничного единства всего мира, в объединении всех мировыхкультур “для последней брани всех времён” – войны за изгнание Зверяи обретение царства Господнего?Предчувствиечеловечествуикатастрофы,новыедуховныеисходкоторойвсходы,можетдатьобнаруживаетсвоёфизическое воплощение в образе “каменной зыби”, жаждущей“хмельной желчи Божьего потира”.
Образ потира также восходит кмифологическим образам Откровения: “И услышал я из храмагромкий голос, говорящий семи Ангелам: идите и вылейте семь чашгнева Божия на землю”[цит. по 2] (см. “Откровение Иоанна Богослова”,глава 16, стих 1). Но “Божий гнев” – это гнев очищения, а неразрушения. Кто-то должен пролить чашу Божьего гнева на землю,чтобы способствовать перерождению мира.Как бы то ни было, в данном стихотворении глазам читателя91предстаёт не только авторская интерпретация библейского мифа: затканью метафорических описаний безлюдной пустыни и высохшихрек скрывается указание на один из самых крупномасштабныхвооружённых конфликтов в истории человечества и вместе с тем –один из символов надвигающейся бездуховности.
Преодолеть этубездуховность возможно только одним способом: пройдя через пламяАрмагеддона и выйдя из него нравственно обновлённым, религиозновозвышенным человеком.Важно отметить, что при всей катастрофичности библейскогопророчества о конце света пророческие слова Волошина о грядущемАрмагеддоне несут в себе совершенно иную, отнюдь не скептическуюидейно-нравственную составляющую: человечество получает выбормежду очистительным, крестным путём страданий и слепымсаморазрушением, которому соответствует богатейший образный рядпроизведения (“тучи багровых мечей”, “огненные жерла”, “планетныеураганы”).НеслучайностихотворенияВолошинсборника,переноситносящегодействиедругогосимволическоеназвание“Москва”, на печально известное Лобное место.
Будучи стольнымградом,Москвапредставляетсобойтрепещущеесердцереволюционной России, охваченной огнями пожаров. И как неувидеть скрытый библейский смысл в упоминании Лобного места,соседствующего в этом стихотворении с церковью Покрова:На рву у места ЛобногоУ церкви ПокроваВозносят неподобные92Нерусские слова[цит. по 5].Лобное место выступает в стихотворении не только какмрачный символ гибели, предвещающий духовную казнь русскойнации, но и как Голгофа – библейский символ жертвенности, смерти ипоследующего возрождения.Известно, что исходное существительное “gulgoleth” на ивритеозначает “череп” (в более точном смысле – череп праотца Адама), а вкачестве имени собственного стало использоваться лишь благодаряотдалённому сходству знаменитой скалы с головой человека.
Вомногом благодаря фонетическому калькированию оригинальногослова в русском языке “Голгофа” унаследовала всё тот жеметафорический смысл этого существительного. Так, “Лобное место”по-прежнему указывает на место, визуально сопоставимое с черепом,то есть Голгофу.Трудно не обратить здесь внимание на антиномичное сочетаниеэтого образа с другим, также глубоко символическим: церковьюПокрова. При кажущейся противоречивости этих образов Лобноеместо и Церковь Покрова Пресвятой Богородицы связаны единымхристианско-мифологическимсмыслом.ОбразЛобногоместа,служащий отражением Голгофы, свидетельствует о путях русскогонарода времён революции, неизбежно ведущих к распятию наГолгофе – или, учитывая междоусобный характер отечественнойреволюции, к самораспятию русской нации на кресте гражданскойвойны.Тем не менее, благодаря введению в текст образа церквираспятие лишается своего эсхатологического характера, приобретая93совсем иной смысл.
Нельзя забывать, что смерть Иисуса Христа накресте привела не к забвению принесённой им жертвы, но кпосмертномувоскрешениюивозведениюпервыхопорзарождающейся христианской веры. По мысли Волошина, русскийнарод должен пройти тот же путь духовного очищения, чтобыочнуться от крови и перевоплотиться, отринув прежнее бесовство –“нерусские” и “неподобные” слова и идеи.Со всей очевидностью действенность этого символического,духовногоочищенияотмеченаавторомвстихотворении“Преосуществление”, которое входит в тот же раздел сборника, что иуже упомянутые “Москва”, “Китеж” и “Неопалимая Купина”. Мысльо перевоплощении через страдание звучит в этом стихотворении сособой выразительностью:Так семя, дабы прорасти,Должно истлеть…Истлей, Россия,И царством духа расцвети![цит.
по 5]Как и всё в поэтическом мире Волошина, Россия может обрестипрежнюю святость и встать на собственный путь, только потерпевпоражение на материальном плане. Не об этом ли пути говорит автор,внося в символическое полотно стихотворения “Священный Путь, гдекамень стёрт/ стопами медных легионов/ и торжествующих когорт”?Не эти ли медные легионы и торжествующие когорты раздираюттеперь Россию, заменяя Священный Путь – Виа Долороза ИисусаХриста – тропой в бездну? Сам термин “преосуществление” восходитк атрибутике горнего мира, символизируя, вероятно, преображение94“Руси гулящей” в “Святую Русь”.Мотив восхождения к свету через погружение на дно обладаетсквозным характером в творчестве М. А.
Волошина: так, центральнымзначением для шестого раздела сборника обладает стихотворение “Надне преисподней”, в котором поэт открыто называет революционнуюРоссию Голгофой, однако пророчит сплочение русской нации послефизической смерти:Умирать, так умирать с тобой,И с тобой, как Лазарь, встать из гроба! [цит. по 5]Увы, в разрушительные годы революции эта Русь-преисподняя,названная поэтом “юродивой”, остаётся всё ещё слишком податлива кфилософиивоинствующихреволюционеров–тойсамой“нечаевщине”, о которой за десятилетия до Волошина говорилДостоевский.Знаменательнозаконченнойвкнигой”,этомотношенииследующеезастихотворение“Над“Армагеддоном”.Текстстихотворения проникнут верой поэта в зависимость человека отсвоеготворца.единственному,В минуту растерянностиктоспособендатьпоэт обращается кобъяснениекатаклизму,потрясшему всю Европу, – к собственному Создателю.Своего рода фундаментом стихотворения выступает глубокаяубеждённость поэта в возможности – и необходимости – преодолениявойны нравственными силами человека, а не кровопролитием.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
