Диссертация (1155344), страница 14
Текст из файла (страница 14)
Помысли художника, даже в годы войны человечество остаётсянеразделённым и даже связанным узами взаимного кровопролития(Не ты ли/ Неволил сердце/ Благословить/ Убийц и жертву,/ Врага и95брата? [цит. по 5]) Эти строки перекликаются с фрагментом письма А.Петровой, написанного Волошиным в августе 1915 года: “Её надоодолеть – самое войну, а не противника”[37:447].В войне народов – уже названном Армагеддоне – Волошинусматривает путь к возрождению человечества, сравнимый с темПутём Скорби, который прошёл Христос для того, чтобы погибнуть ипереродиться в новом, божественном воплощении.
Война становитсядля человечества самой дословной Виа Долороза: одна книгазаканчивается, и глазам читателей вот-вот предстанет другая. Едва листоит говорить о том, что под “закрытой книгой” подразумеваетсясамая сокровенная книга человечества – Святое Писание.О взглядах автора на духовные перспективы, ожидающиечеловечество по окончании “книги”, ещё ярче свидетельствуетпоследнеестихотворениецикла–“Усталость”.Проникнутоесмиренной верой художника в Бога, неотрывно следящего засобытиями, происходящими на “оголтелой” земле, это стихотворениевместе с тем выдвигает и самого автора на сверхземной уровень,усиливая уже сформированный в предыдущих стихотворениях образпоэта как прорицателя, посредника между Землёй и Небом.Структурное членение стихотворения на три части позволяетВолошину отобразить последствия войны в разных ипостасях, наразных моральных уровнях. Если в первой части будущее земногомира зависит от человеческого невежества, приведшего к мировойвойне (“И тогда, как в эти дни, война / Захлебнётся в пламени и влаве.
/ Будет спор о власти и о праве, / Будут умирать зазнамена…”[44:104]), то в финале глазам читателя предстаёт будущее,96озарённоесветомХристоваучения,будущее,насыщённоеутомлённой, но всё ещё человеколюбивой энергией Святой Троицы.Это будущее становится возможным только благодаря тихому имолчаливомупришествиюСлужителяБожьего,противопоставленному “силе” и “славе” человеческих институтоввласти.Характерно, что вторая часть стихотворения, обосновывающаявероятность светлого будущего, дословно соприкасается с текстомпророчества Исайи (ср.: “Тлеющего не погасит льна/ И дрожащейтрости не преломит”[цит. по 5] (М.
Волошин) и “Трости надломленнойне преломит/ И льна дымящегося не угасит” (Книга Исайи, 42:3).Образ безымянного Спасителя в стихотворении Волошина вточности повторяет образ героя из Благовестия о СлужителеГосподнем. В определённом смысле ожидание этого Служителя ивенчаетвсюветхозаветнуюфилософию.Хотянекоторыеисследователи склонны видеть в этом образе намёк на пророкаИеремию,подСлужителемможетподразумеватьсяодинизмножества других евангелистов. Более того, Служителем можетвыступить не только индивидуальная личность, но и сама Церковьили даже страна.
Так, в девятнадцатом стихе той же главы Исайяпереносит качества Служителя на весь народ израильский (“Кто, какне раб Мой, слеп?/ Кто так глух, как посланник, отправленныйМною?”).Эти же характеристики получает и безымянный герой встихотворении Волошина. Он лишён земного могущества: егодостояние–кротостьдухаи97страдание,присущеевсемпровозвестникам христианских истин, гонимым земною Церковью.Строки Волошина здесь почти смыкаются с текстом пророка Исайи науровне лексики: ср.: “Не возвысит голоса в горах” у Волошина и “Невозопиет и не возвысит голоса Своего,/ и не даст услышать его наулицах” у Исайи.Заметим, что пророк не обходит вниманием и смятение земныхцарей, потрясённых молчаливой фигурой посланника Небес:Но не Меня призывал ты, Иаков,Ты тяготился Мною, Израиль!Действительно, мир тяготится Служителем, пришедшим к немус безмолвной проповедью слова Божьего.
Его величайший подвигсостоит в жертвенном страдании, посредством которого земной мирсможет обратиться к Творцу.Подобно Исайе, Волошин – выступающий в стихотворении вроли прорицателя – не называет имени Служителя. Однако диалоги сТворцом, свидетелями которых читатель имеет возможность стать впредшествующих стихотворениях, позволяют увидеть в образелирического героя Сына Божьего, новое царство которого, по мыслиВолошина, неизбежно грядёт.Заглавная “усталось” пронизывает мир, закостеневший в порокеи войнах.
Поэт уподобляет современную ему действительностьвременам мракобесия и слепоты, печатью которых был отмечен весьземной путь Иисуса Христа.В глазах Волошина, превозмочь в себе эту усталостьчеловеческая цивилизация может только любовью как “нежнымсеменем”, силящимся “дать росток в оттаявшей земле”[44:104].98Символичнатрёхстрочнаяструктураэтогопредложения.Провозглашаемая поэтом нежность должна раствориться в бытииСвятой Троицы, которая и делает возможным переход от усталости кновому царству Христову. Недаром даже война получает винтерпретации поэта характеристику “братской распри” (здесь идётперекличкасобразамииздругихстихотворенийсборника:благословением врагов и братьев, верой во всечеловеческое единство– “Все во мне, и я во всех” – и более поздней молитвой “за тех и задругих”).Показателен в этом свете последний образ стихотворения –Алого Всадника, олицетворяющего в традиционной христианскойсимволике войну или, что особенно значимо при изучениитворческого наследия М.
Волошина, – гражданскую войну, посколькувойны с внешним противником чаще всего ассоциируются с первымвсадником – Благовестником или Завоевателем.Любопытно, что автор наделяет второго всадника именно этимцветом в противовес рыжему – получившему несколько большеераспространение в исследованиях “Откровения Иоанна Богослова”. Восознанности подобной замены не приходится сомневаться, однакоупоминаниеименноалогоцветадопускаетсразунесколькоинтерпретаций. Вероятнее всего, “Алым” рыжий всадник становится,промчавшись по полям Армагеддона и окунувшись в кровь невинных.А значит, что со сменой цвета поэт надеется преобразовать ипредназначение самого всадника. Не без причины он завершаетстихотворение провозглашением события, которого так отчаянноожидают праведники: второй всадник, носитель войны, “потеряет99стремя,/ И оружье выпадет из рук”[цит.
по 5].Едва ли можно назвать случайным то обстоятельство, что“Усталостью” завершается цикл “Война”, посвящённый поэтом томупути, по которому проходит распятое человечество.Тем самым Волошин укрепляет фундамент собственногомировидения,подводяподнегорелигиозно-мифологическоеобоснование: древние пророчества иудеев и первых христианобразуют своеобразный цоколь, на который воздвигнуты уженравственные принципы самого автора. В то время как большая частьослеплённоговычёркиваетчеловечества,Богаизразжигаякоординатбесконечныесвоеговойны,морально-этическогомиропонимания, Волошин буквально возвращает фигуру Творца вэтот мир, провозглашая его священное право на суд человеческихдуш.Важно при этом понимать, что для Волошина нехарактернасугубохристианская,Армагеддоне.Онтеологическаявоспринимаетеётрактовкавлегендысвоеобразномобсинтезехристианского, теософского и антропософского учений вкупе сопределёнными мотивами восточных воззрений.Последнее обстоятельство требует особого рассмотрения вконтексте разговора о христианском и мифологическом восприятиипоэта.
Волошину глубоко чужда сухаясхоластика:в своейавтобиографии он отмечал и знакомство с буддизмом, и увлечениеоккультно-мистическими традициями.Подобно Ф. М. Достоевскому, призывающему ценить и любитьлишь “живящую влагу” веры, а не сосуд, в который она залита100(“Идолопоклонники! Бросьте сосуд, разбейте его, обожайте лишьживящую влагу, а не стекло!”[99:11-12]), Волошин оценивает любуюидеологию, исходя прежде всего из её ценности для человечества, а неиз формальных обрядово-религиозных критериев.Впрочем, как и самого Достоевского, определённые духовныеучения вызывают у Максимилиана Волошина больший интерес, чемдругие. Касательно своего духовно-нравственного мировосприятия онписал в письме Маргарите Сабашниковой от 4 октября 1906 года:“Христианство мне из религий дальше всего. Мне Буддизм и Олимпближе”[132:146]Упоминаниебуддизмаособеннопоказательновсветепророческих стихотворений цикла “Война”.
Центральное событиебуддийской мифологии – отказ принца Сиддхаттхи Гаутамы отпривычных ему нравов дворцовой жизни, на смену которым приходитрешение удалиться в пустыню к индуистским отшельникам на поисксобственного пути просветления.Этим же стремлением отмечен и духовный поиск Волошина.Тема пророчества в его творчестве сопряжена скорее с тихоймолитвой, чем с оглашением воли Божьей. Символ Волошина –всепрощающий образ Христа, а не Мессия с окровавленным мечом.Ещё молодым человеком, 2 декабря 1902 года, Волошин писалсвоему другу, в будущем известному лингвисту А.
М. Пешковскому, освоём намерении предпринять кругосветное путешествие. При этомсодержаниеписьмаотмеченоявнымиориенталистскимиустремлениями. Центральной по своему философскому значениюследует признать такую строку этого письма: “Япония даст мне вне101европейскую точку для искусства... Индия – для философии”[цит.143:104]по.Названные религиозные и философские начала вкупе сэлементами штайнеровской антропософии позволяют с достаточнойстепеньювероятностипредположить,чтоврассмотренныхстихотворениях Волошин не провозглашает событий, ожидающихчеловечество с неизбежностью, по воле одного Бога.
Ему ближе вера всовместное созидательное начало Бога и человека. Недаром позже,уже подводя итоги своему пониманию социально-религиозной ролипоэта в человеческом обществе, он напишет: “В каждом разбойникечти распятого в безднах Бога”[42:317].Конечно, подобное апокалиптическое восприятие революции неуникально для поэзии серебряного века. Параллели между войной икризисом веры, а значит – приближением библейского Апокалипсисапроводили десятки других поэтов, писателей и богословов. Однакозаслуга М. А. Волошина в этой духовной сфере – прежде всего в том,что он отошёл от простых аналогий, сделал шаг от созерцания кизучению подоснов этого разрушительного процесса, обозначив длясебя и единомышленников путь к постижению истинных причинкризиса.Специфика “Неопалимой Купины” во многом определяетсяинтересом Волошина к выявлению подлинных лиц, скрывающихся замасками современных ему террористов и революционеров.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
