Диссертация (1155344), страница 21
Текст из файла (страница 21)
Как это вскорепроизойдёт и с Россией, дорогая его сердцу земля превращается наглазах поэта в живую могилу, требующую только новых жертв и неоставляющую места естественной человеческой нравственности.В волошинском описании города чувствуется мифологическийподтекст. Стихотворение “Lutetia Parisiorum” проводит живописныепараллели с великими цивилизациями древности, прежде всего –мифическими или мифологизированными. “В вас семя Атлантиды/Дало росток”[цит.по 5]– провозглашает поэт, окружая создаваемый148образ Парижа аурой мистической древности и величия.
Темпоказательнее, что именно Париж используется Волошиным вкачестве примера народного грехопадения, символа отреченияверующих людей от духовности и культуры ради кровопролития исамосуда.Недаромцентральноестихотворениецикла,“Реймскаябогоматерь”, посвящено одному из самых символических актоввойны: уничтожению христианского собора. Подобное пресуплениевоплощает в стихотворении не просто чудовищный акт противхристианской веры, но и акт разрушения духовного наследияФранции.
Вполне очевидно, что характеристику “святых” в народномсамосознании получают лишь те места, с которыми связана долгаяистория культурного и духовного развития. А потому “огонь” и“стрелы”, рвущие “Святую плоть”[44:139], уничтожают не столькофизический, сколько духовный аспект Реймсского собора, оставляя напоругание немцам его светлый образ. Само Божье слово теряется ирастворяется в пушечных выстрелах.Неудивительно, что усобица и террор лишают своего облика нетолько бунтовщиков, но и сам окружающий мир.
Волошинраспространяет влияние революции не только на духовную чистотулюдей, но и на внешнюю чистоту природы. Так, вместо здоровой иживописной весны на смену зиме в мир приходит “Красная Пасха”.Стихотворение “Красная Пасха” опирается на пугающийконтраст между олицетворением жизни, света и процветания – весной,– и макабрической атмосферой голода, болезней, слепоты. Самаприрода у Волошина буквально отказывается наблюдать окончание149революции – этой моральной зимы в метафизическом календарерусской усобицы (“Глядело солнце в мир незрячим оком”). Образвесны выбран поэтом неслучайно: с биологической точки зрениявесна отождествляется с плодами, которые ждут истерзанный мирпосле суровых испытаний зимы.
Совсем по-другому Волошинпоказывает весну после усобицы, готовую давать только те плоды, накоторыеспособноеё“сжатое”,истерзанноевойнамичрево:“…рождались недоноски – безрукие, безглазые”.Контраст продолжается и на цветовом уровне. Символвесеннего процветания в первые дни после окончания долгой зимы –подснежники – в этом стихотворении выступает в роли погребальныхсвечей: “Подснежники мерцали точно свечи”. Не торжество жизни, аувядание приносит человечеству эта кровавая весна. Растительностьприобретаеткрасноватыйоттенок,давшийназваниесамомустихотворению, и даже воздух пропитывается макабрическим духом,превращаясь в обитель душ, которые вьются в ветре и носятся “подорогам в пыльном вихре”.
Заключительная строка стихотворенияособенно показательна для религиозного мироощущения автора: “Вту весну Христос не воскресал”.Стремление к поиску корней русской смуты в её истории неозначает, однако, что взгляд поэта направлен исключительно впрошлое.Волошинвсегдаумелподчеркнутьглубокуювзаимосвязанность нынешнего и грядущего. В политике большевиковон видел отнюдь не попытку построить новое общество, нопроявление застарелой духовной болезни, от которой страдали и150многие русские деятели прежних веков:Великий Пётр был первый большевик,Замысливший Россию переброситьСклонениям и нравам вопрекиЗа сотни лет к её грядущим далям.Он, как и мы, не знал иных путей,Опричь указа, казни и застенкаК осуществленью правды на земле…Подобное истолкование революции роднит Волошина с Блоком,Цветаевой, Мережковским, в творчестве и публицистике которыхявственно проступают славянофильские взгляды.
Роль Петра видитсяему пагубной для России. Не придавая, в отличие от вышеупомянутыхавторов, образу Петра бесовской окрас, Волошин, однако, считает егодеятельность беспощадной и разрушительной по отношению к егособственному народу.Эпоха Петра – ещё одна веха истории, предстающая висториософской концепции М. Волошина как составная часть единоговременного полотна, стоящая наряду с мятежами троих Лжедмитриев,восстанием Разина, термидорианским переворотом и, безусловно,отечественной революцией начала XX века.Анафем церкви одолев оковы,Повоскресали из гробовМазепы, Разины и Пугачёвы,Страшилища иных веков…– с горечью отмечает поэт в стихотворении “Китеж” (1919 г.)Однако важно понять, что в этих “страшилищах” ему свойственно151видеть бесов, мятеж которых лишь оттеняет Святую Русь.ПророчествоЛжедмитрияизстихотворения“Деметриус-император” (“…И опять приду – через триста лет…”) сбывается наглазах Волошина.Опятьже,здесьбудетуместновспомнитьстрокиизстихотворения “Северовосток”:Что менялось: Знаки и возглавья.Тот же ураган на всех путях:В комиссарах – дурь самодержавья,Взрывы революции в царях…В глазах Волошина, за этой трагической повторяемостьюреволюцийстоятиррациональныеи,повсейвидимости,свойственные любому русскому человеку страсти:Есть дух Истории – безликий и глухой,Что действует помимо нашей воли,Что направлял топор и мысль Петра…И тот же дух ведёт большевиковИсконными российскими путями.Что вызывает эти страсти? В стихотворении «Россия» Волошинтак отвечает на этот вопрос:Истории потребен сгусток воль:Партийность и программы - безразличны…Каквидим,Волошинусвойственныфаталистическиеубеждения, связывающие историю современного ему мира сбожественной волей.
Вероятно, отсюда же возникает и его вера в152мессианскую роль своего отечества, а также стремление увидеть вкаждом событии лишь частное отражение всей истории человечества.Похожими, но не идентичными представлениями об исконномхарактере русского бунта (всё той же бесовщины) отличался иДостоевский.Так, в «Записках из Мёртвого дома» Ф.М. Достоевскийвыражает мысль, что злая воля заложена в человека с самого начала ичто особое наслаждение он получает, совершая жестокие поступки безоправданий и оснований, просто для демонстрации своей способностипоступать так, а не иначе.
И в этом отношении для человекаединственным ключом к спасению становится совесть.Даже если преступник пытается закрывать глаза на собственныезлодеяния, совесть заставляет их вспоминать о них помимо воли, восне или в моменты размышлений. Последнее хорошо видно в повести«Вечный муж», в которой даже, казалось бы, беспринципныйсоблазнитель начинает испытывать угрызения совести, видя лицосвоей жертвы во сне. Аналогичным контекстом обладают страданиязаключённых,которыепытаютсяпоборотьсвоюсовестьнаосознанном, рациональном уровне, но всё сильнее чувствуют еётерзания во сне или больном бреду.Именно знание о целительной силе совести – которая, повторим,в произведениях Достоевского предстаёт единственным путёмспасения всех заблудших душ и злодеев – подталкивает и самогоДостоевского, и его героев не доверять словам атеистов и нигилистово том, что они не верят в Бога.
Когда Подросток говорит старцуМакару, что он не верит в Бога, тот лишь смеётся и отвечает: «Нет, ты153не безбожник, ты весёлый человек». Когда Кириллов рассказываетСтаврогину о своей абстрактной вере в Россию, первый же вопросСтаврогина проникнут неверием в его теорию: «А в Бога?» И как мывидим из ответа («Я…я буду веровать в Бога»), Ставрогин имеетвеские основания для такого вопроса.По мысли Достоевского, атеисты хотят не верить в Бога,однако всё ещё чувствуют влияние совести, если не на сознательном,то на иррациональном плане. Совесть и представляет собойбожественную истину.Именно поэтому злодей, обратившийся к Богу, начинаетверовать с особой страстью и полнотой: достаточно вспомнить судьбыКоли Красоткина и брата Зосимы.
И по той же причине человек,отрицающий Бога и важность религии, пытается и себя, и всехокружающих склонить к потаканию определённых страстей: чащевсего гнева или самолюбия. Только так атеист может отвлечь себя отосознанияипереоткрытияпервозданныхистин,окоторыхнапоминает ему совесть. Не потому ли революционеры предаютсясвоему гневу с таким фанатизмом? Они подсознательно чувствуют,что заменяют своими страстями религию, фактически превращая этистрасти в свою религию.
Вспомним, что говорит перед смертьюСтепан Трофимович Верховенский: «Всего труднее в жизни <…>собственной лжи не верить».Такой взгляд на неискренность атеистов разделяет и Волошин.Вспомним, что он говорит про “первого большевика” Петра Великого:“Он, как и мы, не знал иных путей, /Опричь указа, казни и застенка /Косуществленью правды на земле…”154Достоевский же предвосхищает эту идею. Вот что он пишет обесах в статье «Спиритизм. Нечто о чертях»: «Идея их царства —раздор, то есть на раздоре они хотят основать его.
Для чего же имраздор именно тут понадобился? А как же: взять уже то, что раздорстрашная сила и сам по себе; раздор, после долгой усобицы, доводитлюдей до нелепости, до затмения и извращения ума и чувств. Враздоре обидчик, сознав, что он обидел, не идет мириться собиженным, а говорит: «Я обидел его, стало быть, я должен емуотомстить» [95:39]Таким образом, задача русского человека в период тягот и«бесовщины»заключаетсявтом,чтобыкультивироватьуокружающих совесть, помогать им осознавать на мыслительномуровне то, что они ощущают на интуитивном плане.
И Достоевскийверит, что таких людей, способных подтолкнуть даже преступников ибратоубийц к возвращению к Богу, в мире всегда оставалось много –«может, более, чем мы можем надеяться, чем сами того заслуживаем».Неприятие Достоевским (и Волошиным) современной имевропейской культуры заключается в том, что паписты и социалистызаменяюткультивациюсовестиилюбвистремлениемквещественному благополучию, к поддержанию внешнего авторитетавместо внутренней мудрости, а что хуже всего – к физической борьбеза духовное умиротворение, к кровопролитию ради гуманного (и,добавим, весьма утопического) будущего.