Диссертация (1155293), страница 49
Текст из файла (страница 49)
Мечтая о таком слиянии, Аронзон пишет: «Когда я, милый твой, умру, /пренебрегая торжеством, / оставь лежать меня в бору / с таким, как у озер,лицом»574. Но это слияние ведет к имперсонализму. Для Аронзона характерно чувство «безличности» человека. Для поэта наше «я» пусто, призрачно.Поэтому мы можем прочитать у него такие строки: «Только осень разбросиласеть, / ловит души для райской альковни. / Дай нам Бог в этот миг умереть, /и, дай Бог, ничего не запомнив»575.571Кривулин В. Музыкальные инструменты в песке и снеге // Часы, №8, 1977.Кривулин В. Музыкальные инструменты в песке и снеге // Часы, №8, 1977.573Самиздат века / Сост. А.И. Стреляный, Г.В.
Сапгир, В.Г. Бахтин, Н.Г. Ордынский. М. – Мн.: Полифакт,1997, с. 540.574Самиздат века / Сост. А.И. Стреляный, Г.В. Сапгир, В.Г. Бахтин, Н.Г. Ордынский. М. – Мн.: Полифакт,1997, с. 539.575Самиздат века / Сост. А.И. Стреляный, Г.В. Сапгир, В.Г. Бахтин, Н.Г. Ордынский. М. – Мн.: Полифакт,1997, с.
541.572253Исходя из этих и подобных стихов, можно сделать вывод, что космизмАронзона является следствием его имперсонализма. Но это не совсем так,поскольку в других текстах мы встречаем экзистирующего лирического героя.Например, в стихотворении «Хорошо гулять по небу» (1968) звучитюмор в духе Кьеркегора: «Хорошо гулять по небу, / босиком, для моциона. /Хорошо гулять по небу, / вслух читая Аронзона»576.Во вступления к поэме «Качели»577 мы снова видим характерный юморпоэта в контексте размышлений о поэзии.
Аронзон считает, что поэтическаяречь идет от Бога: «Утратив задушевность слога, / я отношусь к писаньюстрого / и Бога светлые слова / связую, дабы тронуть Вас».Метафизика Аронзона связана с необычными антропологическиминаблюдениями. Например, он говорит о том, что «мы идем за нами» (стихотворение «Как хорошо в покинутых местах!»)578. То есть, мы видим себя избудущего.
Будущее как свершившееся определяет заботу (если обратиться кязыку Хайдеггера). Стих как бы следует путеводной нити уже произошедшего. Отсюда его пророческое (в смысле судьбы поэта – его самоубийства)окончание: «Чтоб застрелиться тут, не надо ни черта: / ни тяготы в душе, нипороха в нагане. / Ни самого нагана.
Видит Бог, / чтоб застрелиться тут ненадо ничего».С философией всеединства связано и творчество Геннадия Айги. У поэта нет специальных стихотворений на богословские темы, но вся его поэтическая манера отсылает нас к идеям Соловьева. Действительность, согласноАйги, полна иероглифами, символами, знаками. И художник пытается ихпрочесть или записать посредством нового иероглифа.576Самиздат века / Сост. А.И. Стреляный, Г.В. Сапгир, В.Г. Бахтин, Н.Г. Ордынский. М. – Мн.: Полифакт,1997, с. 540.577Аронзон Л. Стихи // Часы, №7, 1977.578Самиздат века / Сост.
А.И. Стреляный, Г.В. Сапгир, В.Г. Бахтин, Н.Г. Ордынский. М. – Мн.: Полифакт,1997, с. 541.254Об особенностях поэтики Айги размышлял его современник В. Ворошильский. Он отмечал особую молитвенность и литургичность его стихов579.Поэт погружается в мир в его целостности. И в то же время воспринимаеткаждый предмет, каждое специфическое пространство как особую духовнуюреальность, связанную со всем космосом. Поле, например, у него обозначаетособое духовное место. «Поле как символ происходит, по-видимому, от чувашских молитв, где оно соответствовало душевной свободе», – высказываетдогадку Ворошильский. Снег – это то, что всегда было и будет, неотступныйфон существования лирического героя. Сон – посредник между полем и снегом, часто он отождествляется то с одним, то с другим.
В таком миросозерцании мы видим те же колебания, что и в случае с Аронзоном. Но поэтика уАйги принципиально иная. Он демонстрирует особую предметность, противопоставляя ее «лирическому захлебу». Поэтому и видятся эти качели в другом свете. Для их успешного функционирования важны формальные вещи:белый лист бумаги, синтаксис, молчание.Для Айги важно то, что прекращение речи значит и возвращение кначалу речи первопоэта. Речи, которая порождает культуру. Стихи похожи напредмет, который можно бросить в окно, – и полетят стекла. Они бытийны580.Айги умеет слышать слово как значимость. Не только слово, но и слово-тишину581.
Слово звучит в человечестве, в языке. И это звучание имеетсофийные корни, связано с философией всеединства.Значимость работы со словом в бытийном контексте хорошо понималДмитрий Авалиани. В его листовертнях, палиндромах и равнобуквицах словоосваивает горизонты метафизики. Верный традициям минимализма, поэт бережно относится к каждому слову. Для него не то что каждая буква, а каждый завиток ее архиважен.
Как древнееврейский писец, сэфер, корпит он над579Ворошильский В. Сын гуннов, тот самый поэт // Вестник РСХД №2, 1976.Колымагин Б. Тело молчания и миг тишины // Новое литературное обозрение, №3, 2016.581Айги Г. Разговор на расстоянии: Статьи, эссе, беседы, стихи. СПб.: Лимбус Пресс, 2001. С. 237.580255рукописью, стараясь быть предельно точным, списывая из небесной книгидаже непонятные дневному сознанию обороты. Работая с семантикой, авторпорой касается и теологических проблем.
Например, в равнобуквице «о христос о знание / охристо сознание» минимальное изменение сцепления буквприводит к смысловым подвижкам. Первая строчка с обращением к Христу изнанию перетекает во вторую, где речь уже о сознании обратившегося кНему человека. Из этих изменений не следуют какие-то глубокие богословские выводы. Но они наглядно показывают, что работа с языком имеет онтологические корни582.Есть у Авалиани и размышления, связанные с трудностью богословского дискурса: «Нет ценности в словах / Однако слово – Бог / но так заболтан стих / что голос мой затих // Лишь О одно как облако стоит / как озероглядит / меж ними Я как яблоко висит»583.В другом стихотворении он выражает эту же самую мысль о стертостиязыка несколько иначе: «Сколько же можно вдалбливать что Ты ось / спицаммелькающим все уже безразлично / вот и Тебе примелькавшимся стать пришлось / чтобы забыть о своем надоевшем величии»584.Наши отношения с Богом, как уверяет Авалиани, зависят от состоянияязыка, от его способности выражать глубину.
Поэт стремится к общению сБогом через язык, через словосдвиги и словотворчество. Эту интенцию егопоэзии отмечает Татьяна Михайловская: «К Нему он мог обратиться с вопросом, как говорится, личного характера: «горе – море / Бог, жаль / бомжаль?»»585.О языке богообщения думал Вениамин Блаженный. В стихотворении«На каком языке мне беседовать с Богом?..» он приходит к мысли, что простой человеческой речи явно недостаточно586.
Естественная речь со Всевыш582Авалиани Д. Из неопубликованного. Равнобуквицы // Новое литературное обозрение, №69, 2004.Авалиани Д. Словарик // Новый мир, №12, 1994.584Авалиани Д. [Без названия] // Арион, №2, 2005.585Михайловская Т. Вступительное слово… // Арион, №2, 2005.586Блаженный В. [Без названия] // Православная община, №36, 1996.583256ним знакома «только зверям и детям, / Да еще тем худым погорельцам убогим, / Что с постылой сумою бредут на рассвете… / Может быть, только птицам знакомо то слово, / Что Христу-птицелюбу на душу ложится».
Конечно,определенное противоречие в высказывании Блаженного есть, ведь он говорит об особом, невербальном дискурсе, связанном с жизненными обстоятельствами, с пением, с детскими чувствами. Но стихотворение полностью опирается на вербальную традицию русского стиха, и поэт не стремится, как этоделал Айги, выйти за ее пределы.Необходимость особого языка при разговоре с Богом чувствовал иАлександр Величанский. Он тоже остается в рамках вербальной традиции.Но в ее рамках он фиксирует такие жесты и сцены, которые возводят человека к горнему. Стих у Величанского часто работает с внешним и внутреннимвзглядом читателя, визуальные аспекты для него не менее важны, чем словесные.
Из текущей действительности поэт выхватывает такие образы, которые переворачивают устоявшуюся картину. В качестве примера можно привести миниатюру «Поднимите взоры, лица»: «Поднимите взоры, лица – / безперстов касанья ясно: / только человек и птица / созданы крестообразно – / впропасть тот свою стремится, / та – в заката позолоту – / только человек иптица / век обречены полету»587. Советские люди не считывали в органикечеловека и птицы образ креста, и тем более не соединяли его с полетом внебе.
Поэтому стихотворение Величанского интересно не только само по себе, но как шаг в сторону нового языка поэзии, на котором возможен разговоро Творце.В теологической копилке «второй культуры» мы можем найти немалостранных с точки зрения ортодоксии вещей.
Одни из них восходят к сектантским представлениям, как, например, стихи Александра Миронова. Н.Б. Черных, разбирая его произведения, отмечает: «Поэт вводит в поэтические тек587Величанский А. Из книги «Помолвка» // Православная община, №4, 1991.257сты определенного рода слова и понятия (царские врата, церковь или церкви,храм, «душа без молитвы мертва»), но употребление их христианскойнастроенности не соответствует»588.И далее Черных приводит стихотворение Миронова «Во рву», где раскольничьи мотивы звучат достаточно отчетливо: «Сидел я во рву одинешенек, / Раб Божий, несмысленный грешничек, / Антихристами осмеянный».
Ивот сидельцу является Богородица: «Она пришла, милая, / Мурашей в пахураздавила и / Шубу соболью дала»589.Другие представления связаны с гностицизмом. Здесь можно назватьтексты Игоря Бурихина. Например, в стихах: «Христиане, пойте Бога / черезсмертное ничто. / Здесь же бойтесь только, чтобы / там не встретил нас Никто!» среди прочих звучат и гностические мотивы отрицания плоти, провоцирующие соответствующие богословские комментарии590.Бурихин и в своих литературно-критических экзерсисах часто обращается к идеям гностиков.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
