Диссертация (1155293), страница 53
Текст из файла (страница 53)
Аронзон, Е. Сабуров, Д. Авалиани,А. Волохонский, А. Солодовников, В. Блаженный – вот далеко не полныйперечень авторов, обратившихся к духовным темам. В 1970-е годы к ним добавились О. Седакова, Е. Шварц, С. Стратановский, В. Кривулин, Ю. Кублановский, О. Охапкин, Е. Игнатова, Н. Байтов и многие другие.Религиозная поэзия культурного подполья имеет свою специфику, связанную, с одной стороны, с матрицей постмодерна, с другой – с особенностями социального и духовного опыта участников литературного процесса.274Среди специфических проблем, поднятых «второй культурой», можноназвать тему разрушенных храмов и вопросы атеизма. Еще одним важнымсюжетом, характерным для самиздата, стала проблема собирания иудеохристианского космоса.Если брать духовную сферу, то стоит отметить, что в самиздате ветхозаветная проблематика преобладает над новозаветной. Это видно в творчестве Е.
Сабурова, Л. Аронзона, Е. Шварц, Г. Сапгира, Д. Щедровицкого. Самым востребованным сакральным текстом оказывается 136 псалом. Рассказ овавилонском пленении прочитывается поэтами в контексте советского пленения.У писателей, осваивающих ветхозаветный дискурс, крайне редковстречается христианская экзегеза, что лишний раз свидетельствует о «ветхозаветном» крене «второй культуры».Опыт первоверы под пристальным взглядом сомнения лежит в основании религиозной поэзии позднего советского времени. Этот опыт чаще всегоне способствует воцерковлению авторов.
Теология волнует их гораздо меньше, чем эстетика. Поиски нового слова, красивой композиции, необычногозвучания, цветущей сложности свойственны творчеству О. Седаковой, А.Волохонского, З. Миркиной, Г. Сапгиру и многих других поэтов.Но, оставаясь в рамках первоопыта, неофициальные поэты пишут интересные не только с точки зрения эстетики, но и с точки зрения богословиятексты.Главной религиозной интуицией «второй культуры» можно считать откровение о Царстве Небесном. Мы встречаем ее у Л.
Аронзона, А. Величанского, А. Волохонского. Другой не менее важной интуицией стало откровение о человеке. Антропология рассматривается поэтическим подпольем вконтексте Божественного присутствия или богооставленности.275Благодаря духовной поэзии в советский поэтический космос вошли необычные люди – юродивые, блаженные, праведники. Мы встречаем их впроизведениях О. Охапкина, С. Стратановского, Е. Шварц и других авторов.Большую роль в творчестве поэтов, осваивающих нишу девиантногоповедения, играет юмор. Например, Вениамину Блаженному он помогаетсделать шаг от эстетики к этике и религии. Поэт умеет повернуть разговор отшутки к теологии, от теологии – к смеху сквозь слезы.
Он пишет о больноймаме, о страдающих нищих, кошках, собаках. О себе – неприкаянном и неустроенном. О страдающем Боге.Первоопыт веры связан с сомнением в реальности духовного мира. Каксправедливо утверждает Габриель Марсель: «Сам верующий не всегда является совершенно верующим, невозможно, чтобы он не ведал моментов нерешительности и тревоги, присоединяясь тем самым к неверующему»626. Изстихов, где явлено это ощущение зыбкости веры, можно назвать любопытноестихотворение Вадима Никодимова «И встал Исус с соседней раскладушки...», опубликованное в самиздатском журнале «Часы».
Упомянем такжехристологические размышления Файнермана, завернутые в упаковку верлибра, которые уходят своими корнями в англо-американскую метафизическуюпоэзию.Сомнения имели и социальную проекцию: участники литературногопроцесса испытывали определенный скепсис в отношении религиозных институций. И все же разрыв между «упованием» частного человека и гонимойРусской православной церковью не носил характер непреодолимого. «Товарищ поп» Блока в андеграунде превратился, как у Елены Шварц, в темногосвященника – и только. Кому-то это, как Дмитрию Бобышеву, не нравилось,кому-то нравилось. Но факт остается фактом: поэты подполья формировали626Марсель Г.
Присутствие и бессмертие. Избранные работы. М.: Институт философии, теологии и историисв. Фомы, 2007, с. 208.276такое отношение к вере, которое было связано с индивидуальными поискамии с духовными открытиями.Именно индивидуализм и невоцерковленность не позволяют характеризовать религиозную поэзию «второй культуры» как пасхальную, стремящуюся возродить мир усилием воскресения. Идею о пасхальном архетиперусской классической литературы в постсоветское время высказал литературовед И.А.
Есаулов. Под архетипом исследователь понимает некие коллективные преставления, порождающие целый шлейф культурных последствий.Однако эти представления мало затронули авторов андеграунда, ограниченных первоопытом, редко когда всерьез переступающих церковную ограду.Пасхальность классической литературы обуславливалась, помимо интенций ее создателей, еще и воцерковленностью быта, стремлением Империижить в соответствии с православными традициями. В СССР все было иначе.И только авторы, обладавшие серьезным бэкграундом, вроде А.
Ахматовой иБ. Пастернака, могли транслировать церковный год с его главным праздником в новом контексте. Авторы самиздата таким духовным и культурным багажом не обладали. К тому же в выборе между духовностью и культурой онинеизменно выбирали вторую. И поэтому, естественно, не могли акцентированно сказать о Благой вести. Многие тексты культурного подполья направлены на расширение поля поэтического дискурса.
Культурные игры поэтовинтересуют гораздо больше, чем, собственно, духовные практики. Именноэтим, а не конфессиональными предпочтениями, можно объяснить значительное преобладание стихов на тему Рождества по сравнению с пасхальными произведениями. Знакомство с западноевропейской живописью, с рождественскими артефактами во многом обеспечило такое преимущество.Культурное подполье не придавало большого значения конфессиональным различиям.
Поэтому связанные с ними разговоры об «иконности» и«живописности» его не интересовали. Поэтам было гораздо важнее, что и ка277толичество, и православие говорит о духовном измерении, и праздник Рождества играет такую же жизнестроительную роль, как и Пасха.Помимо вопросов теологии, поэты затрагивают философские проблемы.
Ключевым философом самиздата оказывается Сирен Кьеркегор. К егонаследию обращались А. Величанский, В. Кривулин, И. Бурихин, И. Бродский, В. Блаженный. Если обратиться к русской философской традиции, томы обнаружим немало аллюзий к текстам Владимира Соловьева. Тема всеединства и софийности звучит в произведениях В. Кривулина, Л. Аронзона, А.Величанского, Г. Айги.Некоторые важные темы звучат в подполье не напрямую. Так, неофициальные поэты затрагивают проблему производства Божественного присутствия.
Но затрагивают косвенно, и мы можем только высказать некоторыесоображения о том, как самиздат организовывал присутствие в стихах.Оно имеет как бы две линии схождения, два пути проявления: черезонтологию и через семиотику. Семиотика связана с экзистенцией. С неожиданными поэтическими жестами, где обнаруживается буберовская связь «я –Ты». Сильные строки, даже, может быть, не связанные напрямую с аксиологией, порождают это отнюдь не линейное движение к духовной вертикали.Они воздействуют на читателя почти мгновенно, как, например, уже звучавшая выше строчка Бурихина «И Божий страх есть страх за человека». Другиестихи словно существуют вне контекста, они – субстанция, они «всегдаесть». Их можно сравнить с перворечью Адама в Раю. Адам давал названиярастениям и животным, вещам.
Стихи похожи на предмет, который можнобросить в окно, – и полетят стекла. Они бытийны627.К таким, транслирующим бытие текстам можно отнести «вакуумные»произведения Айги, некрасовский цикл со словом «вот», пустотные тексты627Колымагин Б. Тело молчания и миг тишины (в контексте поэзии андеграунда) // Новое литературное обозрение, №3, 2016.278Ры Никоновой и Сергея Сегея и тому подобное. И здесь все сводится к вопросу: открывает ли данное стихотворение сущность бытия или только ограничивается «игрой» в открытие? Это вопрос. Например, на наш взгляд, стихиОльги Седаковой, несмотря на всю их метафизичность, не бытийны: музыкасъедает субстанцию. А вот у Сергея Стратановского – да.
Хотя он эту бытийность пытается уловить через сокрытость, а если переводить на язык теологии, то через богооставленность.Здесь мы касаемся проблем достаточно сложных, о которых поэзия неможет высказаться достаточно ясно. Может быть потому, что неясность существует в самой ситуации присутствия. Достаточно вспомнить явлениеНеопалимой Купины или движение Моисея во мрак, где был Бог: где здесьмиф, где реальность – трудно сказать, одно переплетено с другим.Поэты подполья умеют слышать слово как значимость. Они распознают его. По наблюдению В.В.
Бибихина, мы всегда участвуем, принимаемучастие в слове раньше, чем кто-то сказал. Слово звучит в человечестве, вязыке. И если такое слово вырывается, оно узнается таким, какое есть: вотоно628.Присутствие дышит дискурсией, которая одновременно является и онтологией, и семиотикой.Если мы обратимся к поэтике, то увидим, что «вторая культура» многое унаследовала от XVIII века. Ломоносов, Тредьяковский, Державин повлияли на творчество Охапкина, Кублановского, Бродского и многих другихпоэтов. Не случайно Игорь Холин сказал: «Мои учителя / Не Брюсов / Не Белый / Не Блок / Мои учителя / Тредьяковский / Державин / Хлебников»629.В узколитературном плане во второй половине XX века традиция и отталкивание от нее во многом определялись взаимодействием между постсим628Бибихин В.В. Слово и событие.
Писатель и литература. М.: Русский фонд содействия образованию инауке, 2010.629Холин И. Избранное. М.: Новое литературное обозрение, 1999, с. 197.279волизмом и поставангардом. Символизм, как известно, актуализировал духовный опыт, в то время как авангард отказывался от мистики в пользу«лингвистического поворота». Но в силу специфики советской жизни духовная тематика стала актуальной даже у авангардистов: религия связываласьдля них с воздухом неполитизированной свободы.В поэзии «бронзового века» (выражение Славы Лёна) религиозные мотивы часто возникают в контексте воскрешения практики авангардной поэзии, чему есть масса примеров. Так, ориентировано на актуализацию онтологии творчество Геннадия Айги. Библейскую проблематику активно разрабатывает в палиндромах, анаграммах и листовертнях Дмитрий Авалиани.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
