Диссертация (1155293), страница 43
Текст из файла (страница 43)
В одних случаях авторы пытаются уловить в судьбоносных поворотах моменты Божественного домостроительства, в других найти связующую нить между собой и духовнойжизнью народа, его историей.В духе авангардизма работает с темой истории Сергей Стратановский.Он попытался соприкоснуться с прошлым посредством стихотворных инсталляций и инвентаризационных списков, куда наряду с предметами включены идеи и мифологемы ушедших веков, а также жесты и мысли современников поэта. В качестве примера такого подхода можно привести стихотворение «Возвышение Москвы» (1981)493.Автор перечисляет известные факты: «здесь князя Юрия рука / бояринасгубила», «крут ее народ / и храмы их молитв белее молока».
К фактам добавляются мифологемы и разного рода оценки: «И вознеслась она у оскверненных вод / Из лыка крови / Из бересты смерти / И сим крепка», «Ты скопидомица, татарская лисица». Негатив идет по нарастающей. И завершается всесильным образом «Ивана-упыря», то есть царя Иоанна Васильевича Грозного.Собранная автором конструкция легко разделяется на отдельные детали. Она абсолютно прозрачна и допускает деконструкцию.
Поэт и объективен, и субъективен одновременно: он знает, что из других кубиков можно собрать совсем другое прошлое Москвы, положительное. Поэтому его объективность – всего лишь жест субъективности. Но свои оценки автор все-такипытается соотнести с объективной картиной, уйти от жестких высказываний.493Стратановский С. Десять стихотворений 1980-го // Часы, № 28, 1980.222В качестве примера объективированного построения можно привести текст«В какие канули пространства…» (1990)494.Поэт перечисляет социальные страты дореволюционной России: крестьянство, дворянство, духовенство, чиновничество. И спрашивает: где онирастворились? К этим исчезнувшим элементам прошлого подверстываетсяцерковная жизнь: «И Оптиной Пустыни белые, белые стены / И к мощам исцеляющим – / массовые паломничества».Современность входит в историческую композицию в виде безумныхдев Злости и Обиды, которые «хмуро бредут по Твоим дорогам».
А также ввиде вопрошания постороннего: «а где же отмеченность Богом, / хлебныйэкспорт, соборность, купечество?».Поэт не вступает в полемику, он отстраняется от включения себя в инсталляцию: «Я не отвечу. Я тебя не умею судить, / Отечество».Впрочем, бывает и так, что надежды, чаяния, мысли автора органичноприсутствуют в арт-объекте. Так, в стихотворении «Ты говоришь, что, пьян иболен» (1980) появляется редкий для Стратановского пафос, стих в конценачинает звучать приподнято: «Но может, сила есть в бессилье / В косноязычьи – Божья речь / Живое золото России / Удастся все же уберечь»495.«Инсталляционную» работу с историческим прошлым мы видим уСтратановского и в тех стихотворениях, где тема истории не является главной.
Скажем, в тексте «Поселок Судак»496 изображена скука пляжного отдыха. И история здесь – фон этой скуки. Автор создает его простым перечислением названия курортного местечка в разные времена: «Сурож СолдайаСугдея / В летнем супе вареный Судак».Для перечисления годится и библейская лексика, как происходит это встихотворении «Каталог Красок»497. «Вот виноградная черная – черный рай494Стратановский С. Три стихотворения // Вестник РСХД, №2, 1990.Стратановский С. Десять стихотворений 1980-го // Часы, № 28, 1980.496Стратановский С. Десять стихотворений 1980-го // Часы, № 28, 1980.497Стратановский С. Десять стихотворений 1980-го // Часы, № 28, 1980.495223виноградаря-Бога / Тихой Марии лазурь и старинное пламя – сиенна / Жаркий асфальт иудейский / Соломон омертвелого моря / Пепел поющий Содома/ Гоморры сожженная кожа». Стихи вообще-то говорят о живописи, но библейская история играет в них свою артистическую роль.Истории в ее живом развитии посвятил немало текстов Олег Охапкин.Так, через многие его стихи 1970-х годов проходит тема Куликовской битвы.Это цикл «Ключи Непрядвы» (1975 – 1976), посвященный Владимиру Порешу, стихотворение «Бодрая осень» (1977), посвященное Александру Огородникову, «Поле Воскресенья» (1978) с посвящением Евгению Вагину498.Охапкин бесстрашно взялся за эту тему вслед за Блоком.
История, каки у Блока, вписана у него в русский пейзаж. Пейзаж, пожалуй, даже занимаетбольшее место, чем знаковое сражение. Одно смыкается с другим: «С тех порструит Непрявды ключ / Воинственный московский клич, / И веси / Ощерились по сторонам / И ощетинилась страна / Степей, полесий».Собственно, исторические детали мало волнуют Охапкина. Их немного, вроде: «И с Печенегом Пересвет / Сшибутся». Даже там, где они возникают, они несут легендарные обертона: «Ведун Боброк припал к земле / и замер весь».
Назвать одного из вождей московского воинства «ведуном», конечно, сильно. И, главное, не вполне исторично. Как не исторично именоватьМамая тираном и рифмовать его с экраном.История Охапкина – это память духовного подвига. Поэт оцениваетдуховные перспективы давней сечи. Ему важно, что «Бог за нас» и правда настороне войск князя Димитрия. Отсюда обличительный пафос в отношениирязанского князя Олега, примкнувшего к Мамаю.Охапкин смело берет просодию Блока и возвещает: «И вся небеснаяРоссия – / Собор Христолюбивых сил – / Молитвы жаркие усилья / Крепит,чтоб Дух нас воскресил».498Охапкин О. [Без названия] // Часы, № 69, 1987.224По поводу этих и подобных строк С.Г.
Стратановский пишет, что онивыстраивают правильную духовную перспективу, ибо мы становимся свидетелями битвы за веру с силами ей враждебными. Национальное в этой иерархии подчинено началу религиозному, христианскому. Нация для Охапкинатолько тогда является нацией, когда несет в себе какие-либо ценности, в данном случае христианские, говорит Стратановский499.Валентин Никитин отчасти солидарен с Охапкиным в раскрытии темыистории. Он пытается увидеть события прошлого сквозь призму религии.Поэт берет значимые культурно-исторические места и оценивает их в контексте духовных изменений. К примеру, в стихотворении «На Красной площади» он с грустью констатирует, что «Россия Блока умерла».
Главная площадь страны предстает в стихах как кладбище, где «рассыпались салюты, /как погребальные цветы» и «кинжальные огни» звезд окружают умолкнувшую святыню. «Хоругви прежние поникли, / и странно высится впотьмах / вкольце из звезд Иван Великий», – так, в миноре, завершает свое произведение Никитин500.В стихотворении «Псков оскоплен – молчат колокола» автор переносится в пространство еще не потопленной в волнах атеизма страны: «И та жеРусь – сияние полей / льняные лица взгляд полунезрячий»501. Но тут же, чтобы задержаться в неожиданно появившейся из прошлого картине, ставит себеограничение: «Но грудь ее не распахни – на ней / нательный крест увидишьли как раньше?». Вопрос, разумеется, риторический: послереволюционнаяэпоха отодвинула религию на периферию.Главный момент атеистического поворота – революция. Поэт в стихотворении «1917-ый» как бы нейтрально, но на самом деле с большой больюописывает череду событий: «Россия гемофилией больная», «но въехал низколобый броневик / легла под пулеметы учредилка», «кричали голоштанные499Стратановский С.
Поэтический мир Олега Охапкина // Звезда, №8, 2010.Никитин В. Сумерки смертного дня. Избранные стихотворения. Париж: ИМКА-Пресс, 1990, с. 31.501Никитин В. Сумерки смертного дня. Избранные стихотворения. Париж: ИМКА-Пресс, 1990, с. 35.500225витии / теплушки расползались на фронтах». И все это приводит к тому, чторушатся «устои вековые»502.Никитин здесь работает в духе Стратановского, то есть представляетроковые для России катаклизмы в виде стихотворной инсталляции. Обличительный пафос спрятан в простых описаниях, в констатации очевидности.Поэт движется в сторону примитивизма, упрощения, но, может быть, именнов силу этой ясности и получается арт-объект.Такое вроде бы «нейтральное», живописно-скульптурное конструирование истории характерно и для тех текстов поэта, где религиозное наполнение не имеет существенное значение.
Например, в стихотворении «НадНеманом рассвет или закат?» он пишет о Литве, стоящей на рубеже Европы иРоссии. Здесь «речь польская порой на русский лад», здесь «твой рыцарь пал,а твой герольд умолк». Но синие озера глядят как прежде. «И кажется не потускнел зрачок», – заключает свой текст Никитин503. Видно, что он любуетсялитовской землей, знает и понимает ее историю, но каких-то сильных жестовв сторону западников или славянофилов делать не хочет и ограничиваетсяаккуратно прописанной картиной.Юрий Кублановский любит сопрягать историю с православной географией.
В его стихах мы можем найти описания чтимых верующим народомхрамов и монастырей, таких как Оптина пустынь и Почаевская лавра. Авторрисует их современное состояние, поэтому в стихах немало картин разрушенных святых мест. В то же время взгляд поэта часто убегает вдаль времен,во времена Святой Руси. Например, в стихотворении «Вечер» мы видим свв.Кирилла и Ферапонта в момент их странствия и закладки новых обителей:«Там – указал Кирилл. / Елочный горизонт / в блеске вечернем плыл.
/ Да –сказал Ферапонт. / И песнопенья стай, / что в облаках с весны / – от мона-502503Никитин В. Сумерки смертного дня. Избранные стихотворения. Париж: ИМКА-Пресс, 1990, с. 30.Никитин В. Сумерки смертного дня. Избранные стихотворения. Париж: ИМКА-Пресс, 1990, с. 36.226стырских свай / до островов Шексны»504. И хотя стихотворение в целом посвящено любви, в нем также обозначена история святости.После отъезда Кублановского в эмиграцию, его православная география расширилась. В стихах появляются Патмос, Афон, Самос. Поэт, верныйсвоей поэтике, сопрягает прошлое и настоящее, как видим мы это в стихотворении «SAMOS»505.Кублановскийаккуратновводитстихвконтекстцерковно-государственной риторики: «Судьба стиха – миродержавная, / хотя его столбец и краток».И мастерски разворачивает исторические полотна.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
