Диссертация (1154428), страница 50
Текст из файла (страница 50)
«Спекулятивная теология», если применять по отношению к ней широко используемый В.В. Соколовым по отношению к фундаментальным характеристикам предфилософского мировосприятия концепт«верознания»215, ничуть не более рациональна, нежели предшествующая ей«мифо-теологическая» традиция, иначе говоря, вера как религиозный и культурный феномен в ней точно так же неизменно преобладает над знанием; более того, это преобладание в некоторых аспектах даже усиливается, еслипринять во внимание свойственные зрелым образцам «спекулятивной теологии», прежде всего, Лейденскому гимну Амуну-Ра, апофатические мотивы вописании главного её экспонента (об этом мы детально говорили в параграфе3.3.) Следовательно, аналитика классического мифа в рамках фиванской«спекулятивной теологии» - это не рациональная (в декартовском пониманииэтого термина), но в первую очередь аллегорическая и в меньшей степенитеологическая (если использовать здесь данный термин сугубо в аристотелевском ключе, то есть как синоним учения о высших первоначалах и принципах сущего) аналитика.На наш взгляд, именно эта особенность фиванской «спекулятивнойтеологии» и определила во многом её последующую судьбу и место в общей215Более подробно об этом см.
в: Ibid., C. 4-18.263картине становления предфилософской и раннефилософской мысли в Восточном Средиземноморье – в первую очередь то, что она в итоге не тольконе трансформировалась в полноценный философский дискурс, но и, как мынеоднократно указывали выше, с конца XIII в. до н.э. перешла по сути в состояние внутренней стагнации, продолжавшейся вплоть до эпохи позднегоэллинизма. Конечно же, данный фактор – вовсе не единственный: несмотряна кризис традиционных представлений о Маат и замену их в постамарнскийпериод этикой «личного благочестия», предельно централизованный характер государственного устройства с сильной властью царя, столь типичныйдля египетского социума в предшествующие эпохи, в целом сохранился и вэтот период, что, естественно, в корне отличало духовную атмосферу Египтаконца Нового царства и начала Позднего периода от таковой в полисах архаической Греции с её гораздо большей социальной и политической свободойдля индивидуального духовного творчества.
Но именно стремление к консерватизму, сохранению собственной культурной и теологической идентичности – не посредством жёстких силовых мер и религиозной «ломки», но через последовательное накопление и осмысление духовного наследия предшествующих «мифо-теологических» традиций в рамках более высокого как сформально-дискурсивной, так и с содержательной точки зрения метода теологической спекуляции, особенно усилившееся на фоне резкого увеличениявнешних культурных и религиозных веяний (прежде всего, азиатских) уже вэпоху Рамессидов, сделало именно Фивы, «Южный город» (niwt rsyt), однимиз главных центров этого консервативного движения. В этом локальноориентированном контексте развития автохтонных (в сравнении с внешнимирелигиозными и культурными веяниями) форм религиозной и предфилософской духовности не случайным кажутся упоминания об особом не только религиозно-политическом («Южный Гелиополь»), но и онтологическом статусеФив среди прочих городов страны в тексте Лейденского гимна Амуну-Ра (P.Leiden I 350, 10, II, Zandee; см.
наш анализ этого фрагмента в параграфе 3.3.).264На фоне шокирующих духовных и социальных потрясений эпохи Амарнывкупе с постоянным усилением начиная с XIII в. до н.э. азиатского культурного компонента в общей структуре египетской религии, именно ярко выраженная консервативная линия, осуществляемая, к тому же, в чётких рамкахразделения культурных и социальных сфер «светского» и «сакрального» (чтоопять-таки в первую очередь касалось фиванского клира, являвшегося, какмы уже упоминали ранее, наиболее ярким образцом формирования социальной прослойки «профессионального» жречества в египетском общественачала и середины эпохи Нового царства – настолько ярким, что позже, уже вэпоху правления XXI династии (1070-946 гг.
до н.э.) этот социополитическийпроцесс трансформируется в факт существования практически независимогоот царей XXI династии теократического государства в Верхнем Египте состолицей в Фивах и под управлением клира Амуна-Ра) оказалась наиболеезаметной.Важно отметить, что в этот же самый исторический период «светская»составляющая древнеегипетской предфилософской мысли, представленная впервую очередь дидактической традицией, берущей своё начало ещё с эпохиДревнего царства (чей аналог в структурно-семантическом комплексе древнегреческой предфилософии в лице «семи мудрецов» внёс более чем существенный вклад в процесс генезиса философского мировоззрения), в значительной степени воспринимает ключевые идеи фиванской «спекулятивнойтеологии». Кризис традиционных представлений о Маат и стремительная ихзамена экзистенциально-личностными ценностями этики «личного благочестия» в результате событий Амарны при всей своей ориентированности надуховный мир индивида одновременно всё больше включают в себя элементтой самой теологии политики, о которой как об одной из отличительных чертвсей фиванской «спекулятивной теологии» мы говорили в параграфе 4.4.; иотносительно раннее «Поучение Ани» (XIII в.
до н.э.), и справедливо счита-265ющееся квинтэссенцией ценностей этики «личного благочестия» «ПоучениеАменемопе» (начало X в. до н.э.) в равной степени начинают ориентироваться на эту сугубо религиозную нравственно-политическую модель.Заметим, что сам по себе феномен возникновения фиванской «спекулятивной теологии» в её отмежевании от «мифо-теологической» традиции малобыл связан с эволюцией «светской» линии древнеегипетской предфилософской мысли этого периода и, прежде всего, дидактической литературы.
Конечно же, влияние кризиса традиционных представлений о Маат как социальной справедливости, являющейся частным случаем мирового сакральногопорядка, на зрелые её образцы, прежде всего, на Лейденский гимн – вещьочевидная, и о механизмах, формах и результатах этого влияния мы детальноговорили в предыдущих параграфах, а также в параграфе 3.3.; однако приэтом всегда нужно иметь в виду, что хронологически её становление на рубеже Второго переходного периода и Нового царства (мы имеем в виду, конечно же, создание первых текстов, которые позднее, уже в XV в. до н.э. вошли в корпус Каирского гимна Амуну) значительно опережало все эти события, иначе говоря – в этот исторический отрезок египетская дидактическаятрадиция ещё не имела ни малейшего представления ни о кризисе этическогокомпонента Маат, ни, тем паче, об этике «личного благочестия».
Дидактическая литература как выражение письменно фиксированной житейской мудрости в рамках древнеегипетской мысли не только всегда являлась её неотъемлемым компонентом (наряду с мифологией и основами научных знаний),но и, пожалуй, наиболее ярко воплощала собой «светскую» составляющуюпредфилософской традиции – если, конечно же, такое определение вообщеприменимо к египетской духовной культуре Древнего и Среднего царства,когда области «светского» и «религиозного» были разделены куда менее заметно, нежели после появления социальной прослойки «профессионального»жречества в эпоху Нового царства.
Однако при этом ни на одном из этапов266своего исторического развития она никогда не обладала уровнем спекуляции,сравнимымхотябысхронологическиранними,первыми«мифо-теологическими» образцами гелиопольской солярной теокосмогонии, и, темболее, с фиванской «спекулятивной теологией» эпохи Нового царства. Это взначительной степени объясняется не столько её преимущественно «мироощущенческой» направленностью и характером используемого лексикона –по крайней мере, в этих компонентах она вполне сопоставима с типичнымиобразцами «мифо-теологии», - сколько её неизменной включённостью в кругвопросов политической практики: ведь проходящая сквозь значительнуючасть её памятников идея «творения Маат», возведённая в «Поучении царюМерикаре» фактически в ранг императива («Твори Маат, и долог будет твойвек на земле» (Merikare, P.46-47))216, оказывается совершенно неосуществимой без соблюдения условия нахождения человека на государственной службе, в рамках крайне централизованной системы государственной власти воглаве с царём, крайне слабо изменчивой в своём историческом развитии, апотому и не менее консервативной.
Однако в постамарнскую эпоху, когда врамках политической этики был, по сути, поставлен крест на складывавшемся веками и крайне незначительно за этот длительный период изменившемсяобразе добродетельного царя как «хранителя Маат», что, как неоднократноотмечалось нами ранее, привело к глубочайшему кризису этического аспектаэтой категории, этот складывавшийся веками консерватизм дидактическойтрадиции был подвергнут серьёзному испытанию. И именно в такой ситуации полной потери прежних ценностных ориентиров вкупе с неясностью ввопросе обретения новых теология политики, формируемая в рамках фиванской «спекулятивной теологии», оказалось весьма востребована дидактической литературой конца Нового царства и начала Позднего периода.
Однакотакое влияние, ставшее в некоторой степени своеобразным мостиком, соеди216Более подробно об этом см. в.: Жданов В.В. Эволюция категории «Маат» в древнеегипетской мысли. М.,2006. С. 61-68.267няющим «светскую» и «религиозную» составляющую в комплексе предфилософской духовности, вместе с тем привело и к обратному эффекту, а именно к фактическому и вполне ожидаемому (в свете идей этики «личного благочестия») разрыву онтологического и этического компонентов в египетскойдидактической традиции, связанного, прежде всего, с основополагающей для«мифо-теологических» теокосмогонических моделей и особенно гелиопольской солярной теокосмогонии, трактовкой этического компонента Маат(справедливость) как производного от её онтологического (миропорядок)компонента: проекция миропорядка, установленного демиургом, на социальные отношения и особенно на модель и способы легитимизации царской власти отныне оказывается неактуальной.
При всей прежней широте своихвластных полномочий царь из «хранителя Маат» превращается в такого жеобъекта милости со стороны трансцендентного божества, как и любой другойчлен общества: вот почему утверждения постамарнской дидактической литературы о Маат как о «великом подарке Бога» и отказ «спекулятивной теологии» от традиционного теокосмогонического нарратива с фактической последующей «консервацией» этой рефлективной модели нужно рассматриватькак взаимосвязанные звенья единого процесса духовной эволюции.Впрочем, дидактическая традиция в древнеегипетской мысли всегда –и до кризиса традиционных представлений о Маат в эпоху Амарны, и последля этих поистине определяющих для судеб всей египетской религиозной ипредфилософской духовности событий – обладала одной формальной особенностью, в корне отличавшей её как от традиционных «мифотеологических» памятников, так и от текстов фиванской «спекулятивнойтеологии»: она не была анонимной, то есть ей был присущ феномен полноценного авторства со всеми его культурными и политическими аппликациями.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
