Диссертация (1154422), страница 63
Текст из файла (страница 63)
Вполне возможно, что после этой встречи с ангелочкоммальчикСашаодумается,пойдетвремесленноеучилище,станетдобропорядочным гражданином и вытащит мать и отца из нищеты. Не менеевероятно, что он озлобится еще больше, опустится и ему будет «не сноситьголовы», как и предсказывал в начале текста его отец.Как сложится судьба маленькой Кати, и вовсе неизвестно: ее характер врассказе не прописан, герои не имеют предыстории.
Если про героевАндреева читатель знает, что у них было в прошлом (несчастная любовьотца, пьянство, уход Саши из гимназии и пр.), то герои Брюсова «пойманы» водной точечной ситуации – так и остается неизвестным, кто такой на самомделе безумец, почему он называет себя Симеоном Богоприимцем, почемуродители девочки Кати не идут поклониться Христу и пр.Рассказ Брюсова гораздо ближе к притче – не случайно только у двухего героев есть имена. Рассказ Андреева погружен в стихию реализма, стщательным обозначением подробностей и деталей – поэтому важны и крикипьяной матери во сне, и таракан, ползущий по печке, и прочие детали.В то же время и рассказ Андреева имеет символический смысл.Реализм и символизм в начале ХХ века не были отделены друг от друганепреодолимой стеной, реальность и символ – две стороны одной эпохи, онисовременники; находки одного направления становились достижениямидругого.
Взаимоисключающие на первый взгляд тенденции неоклассицизмаи авангардизма, одновременно звучащие мотивы «стареющей» культуры и«страстногопереживания«собиранияиновыхразбрасыванияформ»,«завершения»камней»обусловленыине«начала»,толькохронологически (конец XIX – начало XX столетий), но и самимменталитетом русской культуры, ее самосознанием, титаническим духовнымпорывомкпреодолениювекаминакапливающихсяпротиворечийнационального бытия.346Работая в рамках жанра «святочного рассказа», два писателя создаютдва микромира, исходные координаты которых одинаковы – Россия, зима,канун Рождества, ночь, в центре – ребенок. Присутствуют сходныеорганизующие пространство рассказа антитезы: тьма и свет, холод и(гипотетическое) тепло, дом и улица.
В то же время в этих координатах уБрюсова получается вневременная притча о соприкосновении событийповседневной жизни и священной истории, наделенная моралью, а уАндреева – трагический рассказ об опустившейся семье и попытке вырватьсяиз охватившего их состояния.Дваэтихрассказаяркодемонстрируютантитезувекторамиромоделирования у Андреева и у Брюсова: для Андреева первична«среда»,пространствоивремя,именноони«генерируют»героя.Противопоставление убогого, неухоженного дома родителей Саши и яркого,светлого мира елки богачей Свечниковых первично как типовая антитезамира «голодных» и «сытых», а для более выпуклого и яркого показа этогопротивопоставления возникает образ мальчика Саши, перемещающегося изпервого мира во второй и обратно, и образ растаявшего ангелочка,призванного еще ярче подчеркнуть это противопоставление.
У Брюсова же воснове модели мира «Дитя и безумца» лежит антитеза двух сознаний,обозначенных в заголовке: мир ребенка – девочки Кати – и мир безумца,воображающегосебяСимеономБогоприимцем.Двеверсиимирасталкиваются в значимый момент – в день Рождества Христова, когдаактуализируется взаимоотношение повседневных событий и священнойистории.Любопытно, что для Брюсова этот рассказ является единственнойпопыткой описать религиозный праздник (чрезвычайно значимый впарадигме Андреева и совершенно не сигнификативный в других рассказахБрюсова), и при этом актуализируется не духовная трансформация, как уАндреева, но столкновение версий происходящего: родители Кати и347прохожие на улице совершенно безучастны к событиям праздника, и лишь влице безумца девочка находит «родственную версию мира».***Вторая сопоставительная пара - «Первый гонорар» Леонида Андреева и«Студный бог» Валерия Брюсова (опубликованный Э.С.
Даниелян в книге«Валерий Брюсов. Проблемы творчества» (2002), ранее – в журнале«Литературная Армения», № 5, 1988417). Она соотносится с архетипическойситуацией, связанной с передачей «знания» от одного человека к другому, закоторой стоит богатейшая культурная традиция – от фольклорных быличеки мифов о передаче сакральной информации до многочисленных диалогов«знающего» с «незнающим» в мировой литературе. Этот сюжет вхудожественном мире обоих писателей чрезвычайно актуален в светевыделяемых как у Андреева, так и у Брюсова оппозиций «знание –незнание».Интереснымтакжепредставляетсятотфакт,чтовобоихсопоставляемых произведениях – и в «Студном боге», и в «Первом гонораре»носителями как «знания», так и «незнания» являются мужчины, хотя в мирахАндреева и Брюсова четко выстраивается противопоставление женщины какносительницы знания мужчине как сомневающемуся и мечущемуся. Приэтом различной является сама природа знания: в малой прозе Андрееваженщинам не свойственен мучительный страх смерти, который в самыхразных формах присущ персонажам-мужчинам.
У Брюсова же речь идет о«конфликте версий» реальности: в прозе из сборника «Ночи и дни» мужчинаобычно сомневается в природе отношения женщины к нему, в том, «любитили не любит», в то время как женщина обладает точной информацией.417Шуран Т.И. Два финала встречи с богом в рассказе Валерия Брюсова «Студныйбог» // Электронный ресурс http://www.kafedramtai.ru/conference/91-almanac-issue8/concept/754-tatyana-shuran-dva-finala-vstrechi-s-bogom-v-rasskaze-valeriya-bryusovastudnyj-bog348Любопытным также представляется тот факт, что основная коллизия«Студного бога» была переработана в поздний рассказ «Элули, сын Элули» история о разрытой археологами могиле и проклятии, преследующемученого, - однако история о передаче информации от старшего к младшему,от знающего к незнающему в поздней переработке рассказа отсутствует.Коллизия «Первого гонорара» Леонида Андреева погружена во вполнеконкретное пространство: три континуума – суд, дом Толпенникова (номера),дом Алексея Степановича – симметричны трем стадиям знания/незнания.Суд становится территорией «незнания»: с утра счастливый, переполненныйновыми впечатлениями молодой юрист получает от патрона «дело»,первоначально не зная, не понимая, что именно с ним делать и какобращаться с этой документацией.
«В номерах», неуютных и грязных, кТолпенниковуприходитзнание:«Постепеннотуманпередглазамирассеивался, и Толпенников стал вдумываться в смысл того, что беззвучновыговаривали его губы, И тогда на левой странице, внизу, он заметил однупропущенную подробность, которая была в пользу г-жи фон Брезе и даваланесколько иное освещение делу»418. Далее у Толпенникова возникаетиллюзорное представление о Пелагее фон Брезе как о почтенной даме, чьючесть он должен защитить в суде – и суд, уже на второй день, вновьстановится территорией иллюзии, на сей раз уже вторичной: Толпенниковзащищает седовласую генеральшу, на деле оказавшуюся кухаркой Палашкой,и до поры до времени, увлеченный образом, который он создал себе сам, невидит насмешливых взглядов окружающих.Наибольшая глубина разочарования постигает молодого юриста в егомаленьком грязном номере, в котором он сворачивается в позу эмбриона,чувствуясебямаленькимобиженнымребенком.Иокончательнойтерриторией «знания» становится дом Алексея Степановича: именно там418АндреевЛ.Н.Первыйгонорарhttp://andreev.org.ru/biblio/Rasskazi/Perv%20gon1.html//Электронныйресурс349Толпенников получает утешение и поучение от своего патрона: «нет никакойдействительности».Для сопоставительного анализа интересна «брюсовская» концепциямиромоделированияреальности–вданном рассказе:налицо«конфликтверсий»Толпенников, как и брюсовские Нерягин, Басманов,Константин, утрачивает понимание истинной реальности.
Открывателемистины, в данном случае, впрочем, становятся мужчины, а не женщины, Алексей Степанович, умиляясь наивности и неопытности своего юногопомощника, отечески открывает ему «истину». Важно не то, торговала илине торговала на самом деле Пелагея фон Брезе безакцизными папиросами, ато, какое решение приняли по данному вопросу судьи, - «а действительностьоставьте, нет никакой действительности».При этом Андреев остается верен основным координатам своегомоделирования мира: незнание связано с ювенальными категориями. В теминуты, когда Толпенников страдает по поводу того, как он был смешон насуде, поскольку не понимал истинной подоплеки ситуации, он сравнивается сребенком, более того – с эмбрионом, так как инстинктивно принимает «позузародыша», сворачиваясь в комок.Знание же в мире Алексея Степановича синонимично расширениюгеографического пространства, «взрослому миру». Приемная маститогоадвоката – «окно в мир», хотя пыльные альбомы с фото из Швейцарии идругих стран вызывают у героя ощущение скуки, тем не менее из приемнойесть «выход» в большой мир, а из «номеров» Толпенникова – только впространство его личных переживаний и страданий, в мир отца и Зинаиды.Из писем, которые юный защитник начинает писать в эйфории отпредстоящего «дела», явствует, что у него есть отец, брат Алексей –очевидно, младший – и некая Зинаида, к которой он обращает любовноепослание.350В рассказе письма остаются незаконченными по объективной причине:в номерах гаснет свет, хотя с Толпенникова берут большую цену заэлектрическое освещение.
Незавершенность письма становится важнымсимволом, демаркационной линией, позволяющей разделить «до» и «после»:начав письмо еще в состоянии эйфории, вечером следующего дняТолпенников уже разочарован в своих собственных соображениях и идеях.Действие «Первого гонорара» укладывается в три дня, каждый изкоторых продвигает героя дальше и дальше в знании: от полной неопытностион превращается в «защитника правосудия», фрак которого напоминает емусамому латы средневекового рыцаря, затем – во взяточника и продажногочеловека, а затем, наконец, - в того, кем и был с самого начала, в неопытногопомощника гораздо более взрослого и опытного человека.Пройденный цикл возвращает Толпенникова «к нулю», его ситуациязацикливается, и он, в отличие от многих героев Андреева, так и не выходитиз цикла.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
