Диссертация (1154422), страница 66
Текст из файла (страница 66)
После смерти его одевают как жениха,радуясь чудесному воскресению, затем уже истрепавшиеся брачные одеждына нем видит Аврелий: «Я видел женихов в вашей стране, и они носят такоеплатье – такое смешное платье – такое страшное платье... Но разве тыжених?»427. Когда Елеазар отправляется к императору Августу, он опятьоказывается в брачных одеждах: «Одели Елеазара пышно, в торжественные427Там же.361брачные одежды - как будто время узаконило их и до самой своей смерти ондолжен был оставаться женихом неведомой невесты»428. Обрученный сосмертью, он вынужден вечно оставаться в брачных одеждах, пока невеста непримет своего жениха.
Посмертное существование оборачивается ожиданиемсмерти: фактически, Елеазар так же ждет смерти, как обреченные и больныегерои Андреева из других рассказов.Рассказ Брюсова о воскрешении мертвых – «Торжество науки» - былнаписан в 1918 году, а впервые опубликован лишь в 1963429, и его действиепомещеновнекий«Теургическийинститут»,которыйзанимаетсявоскрешением мертвых, а точнее – «Дело идет, разумеется, не о«воскрешении мертвых», как пишут малограмотные репортеры.
Но овосстановлении психических центров, образовывавших ранее личность. … яговорю не о бессмертии души, а о переживании, пакибытии личности»430.Рассказчик – репортер, попавший в институт и получивший возможностьувидеть воскрешенных воочию.В 1963 году рассказ публиковался под заголовком «Не воскрешайтеменя!», сразу задавая вектор восприятия воскрешенных как страдающих иизмученных. В оригинальном тексте автор постепенно подводит читателя кэтой мысли, причем, как и в других брюсовских антиутопиях, перваяполовина текста практически полностью посвящена описанию института иегоособенностей. Обстановкав научнойлабораториивыглядитвпредставлении автора так: «Лаборатория была погружена в абсолютныймрак.
Когда зажгли электричество, я увидел, что нахожусь в обширнойпродолговатой зале, всего более напоминающей залу музея-паноптикума илиаквариума. Вдоль стены стояли огромные стеклянные клетки, или, вернее –аквариумы, герметически закрытые со всех сторон. Таких стеклянных кубовбыло в комнате двенадцать, по шести на каждой стороне, но девять из них428Там же.Брюсов В.Я.
Избранная проза. – М.: Современник, 1989. – С. 326.430Там же. – С. 328.429362были пусты, а три остальные занавешены темной материей. Около каждойклетки стоял столбик с множеством кнопок, выключателей, распределителейи рукояток, помеченных цифрами и буквами. Наверху же каждой клеткибыла дощечка с надписью, словно в больнице – над кроватью больного»431.Посмертное существование становится территорией несвободы, чтоподчеркивается сравнением кубов с клетками и аквариумы, а умершие ивоскрешенные воспринимаются как экспонаты. При этом институт можетпозволить себе воскресить всего двенадцать человек (по числу кубов), а вреальности содержит и того меньше – троих. Автор акцентирует внимание инатом,чтотакназываемоевоскрешениевременно:воскресшийподдерживается в течение 10-12 дней, и выбор воскрешенного остаетсяисключительно за институтом.
В момент, описанный в рассказе, в трех кубахподлерживается жизнь в философе Гегеле, куртизанке Нинон де Ланкло и вИуде из Кариота. Все трое восстановлены лишь частично: Гегель предстает ввиде головы, прикрепленной к аморфному телу, Нинон – в виде мумии спрекрасными руками «изящества и нежности изумительной», а Иуда – в виде«черноватой груды вещества, в которой лишь с трудом можно различитьчеловеческое лицо, руки, туловище, ноги…»432.Андреевский Елеазар, хотя и сохранил внешнюю «целостность», такжеподвержен телесному разрушению.
В рассказе Андреева после смертипрошло несколько дней, и тело подверглось соответствующему этому срокуразрушению, которое «не имеет обратной силы» при воскрешении. УБрюсова в «Торжестве науки» воскрешают давно умерших людей, и их телапрактически полностью разрушились.Интересна также тема еды.
У Андреева Елеазар после воскрешения неест и не пьет, у Брюсова же воскрешенные первым делом вспоминаютименно о телесном наслаждении: о пище. И Гегель, и куртизанка431432Там же. – С. 329.Там же. – С. 333.363доступными им средствами общения – Гегель хриплым голосом, а Нинон деЛанкло жестами, так как говорить не может, - просят об одном и том же:поесть. Иуда, «воскрешенный» в виде бесформенной кучи, не можетобщаться, но постоянно стонет, вызывая вполне естественный вопросрассказчика: «Он тоже просит есть?».В данном рассказе представление о посмертном существованиисоприкасается с основными категориями post mortem Леонида Андреева:посмертное существование физиологически отвратительно, единственнымжеланием человека, воскрешенного в мир живых, - есть (у Андреева этоболее свойственно тем, кто оказался на пороге смерти: они тоскуют именнопо еде, чаще – по определенным блюдам). Ирония Брюсова проявляется втом, что среди воскрешенных представлены два человека, прославившиесяпринципиально противоположными качествами: если Гегель вошел висторию своим интеллектом и своими теориями, то Нинон де Ланкло,наоборот, прославилась, в первую очередь, незаурядной красотой инеувядающей молодостью.
При этом оба они, воскреснув, просят лишь ободном, - о еде.Рассказ Брюсова отчасти является ироническим ответом теориямфилософа Н.Ф. Федорова о воскрешении из мертвых. Брюсов имплицитнополемизирует с Федоровым, поднимая практические вопросы воскрешения:какие особые условия требуются для поддержания воскрешенного, в какомвиде воскреснет человек (репортер в рассказе задает этот вопрос директоруинститута и получает ответ «внешность восстановленного есть отображениеего собственного представления о себе»433) и пр.Несмотря на колоссальную разницу в хронотопических категориях ижанровых установках, два рассказа – «Торжество науки» и «Елеазар» имеютряд общих черт, позволяющих еще более выпукло выявить разницу вмиромоделирующих универсалиях двух авторов.
Прежде всего, оба автора433Там же. – С. 330.364по-разному доказывают мысль о том, что воскресение из мертвых – этоплохо. Елеазар продолжает быть мертвым, хотя может и передвигаться, иразговаривать: он не нуждается в отдыхе, пище, воде, а его тело продолжаетразлагаться. Воскрешенные в рассказе Брюсова известные люди явнострадают физически, постоянно просят есть, и воскресение не смоглоподарить бессмертие всему их телу: у кого-то отчетливо видна лишь голова,у кого-то – рука, а кто-то и вовсе воскрес в виде бесформенной массы.Если воскресение в привычном понимании мыслится как благо, асмерть как зло, то оба автора полемизируют с этой позицией: в иххудожественной модели мира, напротив, воскресшие чувствуют себя ужасно,наводя на мысль, что им гораздо лучше было бы оставаться мертвыми.Затем, в обоих случаях речь идет именно о телесном воскресении – в«Елеазаре» автор заостряет внимание на физиологических подробностях и нафиксации тела в том состоянии, в котором оно пребывало после трех днейразложения: появилась тучность (труп распух), кожа потрескалась и пр.
УБрюсова куртизанка де Ланкло, философ Гегель и библейский Иуда такжепредставлены как воскресшие части тел, а не как личности. Общениевоскресшего с другими приводит последних в угнетенное состояние: Елеазарнаводит на всех ужас своим взглядом, а репортер из «Торжества науки»принимает решение написать просьбу о том, чтобы его лично никто никогдане воскрешал.При некотором сходстве рассказы имеют и заметные отличия,позволяющие сопоставить модели мира двух авторов. Прежде всего, впротивопоставлении этих двух произведений малой прозы ярко видно, что уБрюсова первична «я-позиция» - герой рассказывает «от первого лица»,уделяет много внимания своим личным впечатлениям: именно его глазами, сприсущей индивидуальному взгляду пристрастностью и необъективностьючитатели смотрят на воскресших из мертвых и на таинственный институт.Андреев погружает своих читателей в историческое пространство, в котором,365как и во всей его художественной системе, хронотоп имеет первичную,«герое-порождающую» функцию.Общимдляобоихтекстовявляется«галерейный»принципорганизации мира: в обоих случаях перед читателем проходят рядыоднотипных и в то же время отличающихся образов.
При этом у Брюсоватакой «галереей» становятся сами воскрешенные, а у Андреева –столкнувшиеся с Елеазаром живые, реакция которых прогрессирующенегативна: от уныния до безумия. Наводящий тоску взгляд Елеазарастановится символом небытия: хотя Сын Божий и в состоянии воскреситьмертвого, он не может изменить кардинально пустоту и небытие послесмерти.У обоих авторов в общем пессимистичном изображении воскресениятакже присутствует и светлая нота: изваянная обезумевшим скульпторомвеликолепная бабочка, с помощью которой он пытался показать надежду впессимистичном мире смерти – чудовищной груде мрамора; прекрасная исовершенная в своей красоте рука куртизанки, которой удалось преодолетьсмерть.***Попарное сопоставление произведений малой прозы Леонида Андрееваи Валерия Брюсова позволило установить некоторые сущностные различиямеждуиххудожественнымимоделямимира.Многиеоппозиции,формирующие модели мира, являются общими, однако при этом два авторанаходят кардинально различные способы развертывания этих оппозиций.Наиболее фундаментальным противопоставлением в данном случаеявляется объективность / субъективность хронотопических категорий.
ГероиАндреева не испытывают ни малейшего сомнения по поводу реальностиокружающего их мира, этот мир насыщен конкретными деталями, частоформирующими негативную оценку: неопрятный дом мальчика Саши из366«Ангелочка», бедные комнаты Толпенникова из «Первого гонорара»,отталкивающее физическое разложение Елеазара и пр.У Брюсова пространство «не насыщено», условно и вызывает вопросыв объективности своего существования.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
