Диссертация (1149116), страница 25
Текст из файла (страница 25)
Поэтому Тот, Кто заботится иСимеон Новый Богослов, прп. Сто глав богословских и практических // Преподобный Симеон НовыйБогослов, Преподобный Никита Стифат. Аскетические произведения в новых переводах. – Клин:Христианская жизнь, 2001. С. 47.349См.: Gregorius Nyssenus. Orationes viii de beatitudinibus, 44, 1197.348111промышляет о нашем спасении, внедрил [в естество человеческое другую] силу,словно некоего карателя, – муку. И, соответственно этой муке, Он премудроукоренил в природе тела закон смерти, ставя пределы безумному устремлениюума, которое вопреки естеству движется к чувственным [вещам]»350.Этот отрывок позволяет выделить сразу несколько существенных аспектовв понимании смысла страдания в христианской интеллектуальной традиции.
Вопервых, преп. Максим говорит об укоренении страдания в человеческой природетворческой волей Бога. Само по себе такое воззрение не позволяет мыслитьстрадание как бесцельное и неоправданное: слепая судьба античности сменяется вхристианской мысли на промысел Создателя, действие которого не может быть неблагим, и как следствие – страдание становится орудием спасения.Во-вторых, «мука» и подверженность страстям возникают согласно преп.Максиму вследствие обращения к чувственному, перенаправления изначальногожелания Бога на чувственные вещи. Причиной грехопадения, согласно св.Максиму, послужило не наслаждение как таковое, а его противоестественноедействие, сродни злоупотреблению.
Отсюда происходит отличное от античногопонимание борьбы со страстями, свойственное христианской аскетике. Впротивовес античному идеалу бесстрастия борьба со страстями в христианствевовсе не означает их аннигиляции351. Как отмечает А. И. Сидоров, «апатия» какхристианское бесстрастие – это не просто уничтожение страстей, а преображениеих в добродетели, стяжание добродетелей»352. Следовательно, это борьба непротив страстей, а «за» них, т. е.
за их возвращение в состояние, бывшее догрехопадения. «Бесстрастие – есть не простое умерщвление страстного начала вчеловеке, но лучшая энергия этого тела»353, – говорится в Томосе афонскихисихастов.Maximus Confessor. Quaestiones ad Thalassium, 61, 5-25 / пер. с др.-греч. А.
И. Сидорова // Сидоров А.И. Максим Исповедник, преподобный. Вопросоответы к Фалассию. Вопрос LXI / // Богословские труды.– М., 2003. № 38. С. 74–75.351См.: Морескини К. История патристической философии. – М.: Греко-латинский кабинет Ю. А.Шичалина, 2011. С. 619–620.352Сидоров А. И.
Святоотеческое наследие и церковные древности. Т. 1: Святые отцы в историиПравославной Церкви (работы общего характера). – М.: Сибирская Благозвонница, 2011. С. 409.353Цит. по: Киприан Керн, архим. Антропология св. Григория Паламы. С. 51.350112Парадоксальная антиномия и двойственность «неслиянных и нераздельных»страдания и радости определяют собой существенную специфику христианскогомировосприятия, которое пришло на смену античному ощущению бессмысленнойи внутренне бессодержательной циркуляции в жизни удовольствий и страданий,преодолеваемой через растворение субъективности в космическом Удовольствиисчастье.
Человек античного культурного горизонта, воспринимающий себя как«nous» и обращенный к миру идей, в своей осуществленности отделен от всегочувственного и не подвержен закону беспрестанного чередования мук иудовольствий. Христианское сознание, для которого не в меньшей степениочевиден этот круг сменяющих друг друга удовольствий и страданий, делает шагв другую сторону – навстречу страданию как чистой неизбежности и принятиюстрадания как спасительного дара: «се бо прииде крестом радость всему миру» –поется в пасхальной стихире. Совместно с переориентацией понимания страданияпроцедурепереосмысленияподвергаетсяиегопротивоположность–наслаждение, становясь с ним в один ряд: и страдание и наслаждение суть формыаффективности, укорененные в самом способе экзистирования субъекта какиндивидуального начала.
Будучи таковыми, они не вытесняются из жизнихристианина посредством императива бесстрастности, но изменяют предметсвоей направленности – от конечных чувственных вещей к Божественнойреальности. И в самом деле, если действительность страдания (как, впрочем, инаслаждения) заключена в прямой подверженности бытию, в особого родавовлеченности в него, то для христианина, принимающего это бытие со всем егоэкзистенциальным наполнением как дарованное от Бога, стратегия избеганиястрадания оказывается неприемлема.
И если античная философская мысльпредполагает достижение высшего блаженства через недопущение страданий, тов отношении христианской традиции справедливо будет высказывание С. С.Аверинцева: «в мире, искупленном страданиями Богочеловека, нельзя разделитьслезы и радость; без слез Марфы и Марии непредставимо воскрешение Лазаря,113без слез, оплакивающих крестную смерть Христа, невозможно веселиеспасенного Адама»354.§ 4. Онтологические основания радости: теозис, «сверхприродное действие»,экстаз, ипостасность, личностность, встреча, преображениеПереходя к рассмотрению онтологических оснований христианскойрадости, необходимо, прежде всего, отметить, что проанализированные впредыдущих параграфах ее космологические и антропологические основания посвоей сути также являются онтологическими, коль скоро речь идет о бытии мираи человека. Однако то обстоятельство, что космологические и антропологическиеформы онтологии зависят в своей структуре и содержании от осмысленияхристианством божественного бытия и выстраиваются исходя из него, позволяетвыделить «собственно онтологическую» проблематику христианской радости.Если радость в антропологическом контексте репрезентирует личностноеотношение человека к Богу в пределах только человеческого, то теперь следуетрассмотреть обращенность человека к Богу с акцентом на христианскоепонимание божественного.Смысл страдания в христианской традиции, рассмотренный в предыдущемпараграфе, не исчерпывается модальностью его отношения к миру, оказываясьвместе с тем и формой отношения к Богу, обусловленной спецификойхристианского понимания «теозиа».
В античной традиции «вовлечение»индивидуального начала в блаженное космическое бытие не может происходитьиначе, чем в соответствии с самим имманентным законом, самой природой(φύσις) космоса, следование которой полагается античным мышлением какдобродетель. В соответствии с исходным античным чувством принадлежности кЦелому, являющемся принципиальной и неотъемлемой чертой античногомиропонимания, каждая отдельная сущность, обладающая собственной природой,каждое «физически» сущее, существует в своей соотнесенности с природойкосмоса, определяющей ему свое место и назначение. И коль скоро всякое сущее,354Аверинцев С. С.
Поэтика ранневизантийской литературы. – СПб: Азбука-классика, 2004. С. 223.114подначальное φύσις (естественно сущее) есть необходимый элемент порядкаприроды Целого, то деятельность, соответствующая своей природе, для античногосознания представляется наиболее прямым и непосредственным путем кдостижению блаженного божественного состояния355, «toti se inserens mundo»356.При этом понимание содержания природы могло варьироваться в зависимости отбазовых установок той или иной философской школы. Так, если для эпикурейцакосмос представляет собой совокупность бессвязных атомов, над которымибезмятежно блаженствуют боги, то следование собственной природе для негозаключается в отделении собственной души от мира случайностей стенойбезмятежности.
И напротив, если для стоика закон космоса есть предвечныйРазум, то его согласная с природой жизнь исполняется в следовании всеобщейрациональной необходимости. Если же исчерпывающей полнотой бытияполагается мыслящее себя мышление Аристотеля, то высшей способностьючеловеческойприродыоказываетсяестественнаяспособностьразумаксозерцанию, повторяющая собой ритм, присущий Первоначалу. И если, наконец,следование собственной природе мыслится безусловным благом, то безусловнымзлом оказывается противоположное этому нарушение порядка, установленногоприродой внутри космической тотальности.Конфигурация христианской субъективной «оптики», пришедшая на сменуантичному способу понимания мира, существенно иная: в отличие от статикоциклического мировосприятия античности, христианский мир существует вдинамике исторического развертывания всего сущего в перспективе «будущеговека».