Диссертация (1149116), страница 12
Текст из файла (страница 12)
Если в эллинистическое время имело место движение античногомира «вширь» от замкнутых полисов к обширным царствам, то эпоха римскойантичности продолжает это заданное движение, достигая, в конечном счете,возможных пределов ойкумены. Будучи включены в систему Римской империи,полисы не растворяются в ней, но сохраняются на уровне местногосамоуправления и продолжают являться основной формой организации античного54общества. «Великая эллинская культура, которую почитали и сами властителиримляне,помогалагреческимподданнымимпериисохранятьчувствособственного достоинства»178. В своей новой форме греко-римский античный мирпродолжает длиться, империя непрерывно расширяется и утверждает своюгегемониювовновьзахваченныхобластях,ивполнезакономернымпредставляется связанное с этим ослабление оборонительных настроений вмировосприятии античной души.Действительно со времен Панэция и Посидония Стоя смягчает своюэтическую строгость: ее учение становится мягче, «здравомысленнее», а болеегротескные и грубые его элементы отбрасываются, уступая место платоническимиперипатетическимвынужденныеэпикурейцыэлементам179.приспосабливатьсяотказываютсяотИзменениякодногоинтересамиззатронулиримскойосновныхиэпикуреизм:аристократии,принциповсвоегоклассического учения – невмешательства в общественные дела.
И, как и в случаесо стоицизмом, эпикурейская аскетическая доктрина также была смягчена иприспособлена к условиям жизни римского общества180. Однако и в своем«смягченном» виде этика продолжает оставаться индивидуалистичной: полнотойсчастья обладает мудрец, не подверженный претерпеванию и внешнемувоздействию, всегда и во всем сохраняющий спокойствие и равенство самомусебе.В позднем стоицизме ведущая роль прочно закрепляется за этикой, рядом скоторой физический и логический разделы стоической философии окончательносводятсякупражнениювздравомысии,ограничиваясьстатусомпропедевтических вспомогательных дисциплин181. Сама же этика из отвлеченнорационального исследования блага и добродетели становится средствомвыработки личных убеждений, приобретает черты предельного самоуглубления иСвенцицкая И.
С. К проблеме «греческого возрождения» в полисах II в. (Культурные рецепции видеологии и в повседневной жизни) // Быт и история в античности. – М.: Наука, 1988. С. 173.179См.: Виндельбанд В. История древней философии. С. 279; Армстронг А. Х. Истоки христианскогобогословия. Введение в античную философию. С. 158; Столяров А. А. Стоя и стоицизм. С. 280.180См.: Шахнович М. М. Сад Эпикура… С. 113.181См.: Столяров А. А. Стоя и стоицизм. С. 285.17855сосредоточения на собственной внутридушевной жизни, на нравственной жизнисобственногоиндивидуального«я»182.Счастьекакбудтотеряетсвоюукорененность в общеантичном императиве автаркии, ограничиваясь смутнымощущением самоприсутствия.
Небывалый для античной мысли характер«рефлексивности» и напряженного внимания к самому себе приводит кпарадоксальным последствиям, которые А. А. Столяров маркирует как «кризисэллинистическогоиндивидуализма»183,показавшийнеисполнимостьинедостаточность основного стоического императива в условиях римского мира.Философия, согласно Эпиктету, начинается с сознания собственнойслабости и бессилия184, и на нее возлагается задача «врачевания больной души»185.Однако вглядываясь в самого себя, стоик больше не обнаруживает в себедостаточно внутренних ресурсов для достижения бесстрастного «величия души»,и как следствие – «не может смотреть на нравственные задачи с тем доверием кчеловеческим силам, которое было присуще древнему стоицизму»186. Трезвая идаже пессимистичная оценка собственных сил порождает снисходительное187отношение к человеку, призывы к терпению и любви (φιλοστοργία)188.«Свойственны также душе разумной, – пишет Марк Аврелий, – и любовь кближнему (τὸ φιλεῖν τοὺς πλησίον), и правда, и стыд»189.
Такого рода суждения– признак серьезной трансформации стоической доктрины, учитывая, что дляДревней Стои любая снисходительность и сострадательность приравнивалась кдушевному пороку.В римский период античности становится ясно, что Стоя не способнавыполнитьсвоих«обещаний»:«внутреннийкосмосдуши»приболеепристальном рассмотрении оказывается хрупок и неустойчив, равно как ивидимый мир не производит впечатления гармонии и разумного совершенства.См.: там же.
С. 294.Там же. С. 302.184См.: Epictetus. Dissertationes ab Arriano digestae I, 26, 15.185Epictetus. Dissertationes ab Arriano digestae III, 23, 30.186Целлер Э. Очерк истории греческой философии. С. 215–216.187См.: трактат Сенеки «Dе clementia».188Epictetus. Dissertationes ab Arriano digestae I, 11, 17.189Marcus Aurelius.
Σὰ εἰς ἑαυτόν. XXI, 1, 3.18218356Незыблемое, казалось бы, здание прекрасного стоического космоса, управляемогоимманентным ему божественным разумом, начало рассыпаться, и из появившихсящелей вновь показался угрожающий образ иррациональной судьбы. В самом деле,высказывание Сенеки «фортуна ведет со мной войну»190 невозможно в рамкахклассического учения Стои. Для приверженца стоического учения никакойсудьбы нет, она раз и навсегда конвертирована в реальность благого Промысла.Но если древний стоицизм всегда настойчиво утверждал аналитическое ионтологическое тождество космоса и разума, то поздняя стоя допускает сомненияотносительно познаваемости мира, разумная связь явлений теряет своюочевидность.При том, что в сочинениях поздних стоиков содержится множествоутверждений, свойственных стоической традиции, восходящей к Зенону,Хрисиппу и Клеанфу, из-за этой видимой бодрости и веры в терапевтическуюсилу философии временами проглядывает что-то близкое к отчаянию191.
У МаркаАврелия мы читаем: «Срок человеческой жизни – точка; естество – текуче;ощущения – темны, соединение целого тела – тленно; душа – юла, судьба –непостижима, слава – непредсказуема. Сказать короче: река – все телесное,слепота и сон – все душевное; жизнь – война и пребывание на чужбине, а памятьпосле – забвение»192. Стоицизм приходит к горькому выводу: мир тревожен инеуютен, человек сам по себе слишком слаб, а человечество в своей массе –глубоко и непоправимо испорчено. «Становилось ясно, – отмечает А. А.Столяров, – что настоящий выход необходимо искать в каких-то других путях, апока все туманно: назначение человека – тайна, и даже быть просто настоящимстоиком очень и очень трудно»193.Невозможность найти источник устойчивого бытия в собственнойиндивидуальности толкает на поиски его во вне, и позднестоическая философияСенека.
Нравственные письма к Луцилию, LI, 8 / пер. с лат. С. Ошерова // Сенека Л.-А. Нравственныеписьма к Луцилию. Трагедии. – М.: Худож. лит., 1986. С. 103.191См.: Столяров А. А. Стоя и стоицизм. С. 301.192Marcus Aurelius. Σὰ εἰς ἑαυτόν. II, 17 / пер. с др.-греч. А. К. Гаврилова // Марк Аврелий Антонин.Размышления / изд. 2-е, испр. и доп. – СПб: Наука, 1993.
С. 12.193Столяров А. А. Стоя и стоицизм. С. 317.19057начинает приобретать религиозный оттенок194, отступая от тезиса о строгомсоответствии бога миру в его телесности, а промысла – судьбе. «Кто без помощибога может возвысится над фортуной?»195, – пишет Сенека, вскрывая тем самымсущественныйнадлом стоического учения: божественная реальность нерастворена до конца в мире196, но снисходит в него, так же, как и душа, по мыслиСенеки, снисходит в свое «жалкое тело»197.
При всей ценности стоическогоруководства к жизни, подспудно оно оказывается недостаточным, а доступнаямудрецу автаркия – не абсолютной. Быть «счастливым среди бед и спокойнымсреди бурь»198 становится невозможным исключительно через себя, своюсобственную добродетель.Указанныетрансформациивнутристоическойдоктриныпо-своемуродственны общему движению культуры позднеримского мира, постепенновытесняющему традиционный античный космоцентризм. Под воздействиемслияния восточного и эллинского мира и их взаимного проникновения,происходящего преимущественно на территории Египта и Сирии, начинаютразвиватьсяфилософскиетечения,которыеутверждаютбожественнуюреальность, стоящую над космосом и человеком, и осуществляющую связь счеловеческим миром в форме откровения199.
Таковыми учениями явились, вчастности, неопифагореизм и иудейско-александрийская философия.В. Виндельбанд описывает возрастание религиозных настроений срединародов Римской империи, связанное с утратой присущей эллинам убежденностив достаточности земной жизни самой по себе. «Также и в философии исчезла верав законченное совершенство мудреца и уступила место потребности ожидать отСм.: Целлер Э.
Очерк истории греческой философии. С. 217.Сенека. Нравственные письма к Луцилию, XLI, 2 / пер. с лат. С. Ошерова // Сенека Л.-А.Нравственные письма к Луцилию. Трагедии. – М.: Худож. лит., 1986. С. 91.196Как отмечает А. А. Столяров, «в отличие от Клеанфа, Сенека не желает растворять в космосе своеобщение с божеством, он предпочитает максимально концентрировать его, он признает самодовлеющеезначение за самим переживанием этого контакта, этой связи, religio». (Столяров А. А.
Стоя и стоицизм.С. 302).197Сенека. Нравственные письма к Луцилию, XLI, 4 / пер. с лат. С. Ошерова // Сенека Л.-А.Нравственные письма к Луцилию. Трагедии. – М.: Худож. лит., 1986. С. 92.198Там же. С. 91.199См.: Моммзен Т. История Рима: В 4-х томах. Том четвертый (кн. VIII продолжение) – Ростов н/Д.:Феникс, 1997. С. 477.19419558какой-то высшей силы того блаженства и освобождения от мира, которых неможет даровать добродетель»200. Невозможность для античной души в условияхобширнойивнутреннеразнороднойимпериивыстроитьиудержатьбожественный порядок видимого космоса как устойчивое мироощущениепородила представление о непреодолимом дуализме сверхчувственного ичувственного мира, при котором последний (как, например, в неопифагореизме)понимается как подчиненный «нечистому» и злому материальному принципу.Несмотря на видимое сходство с классической греческой метафизикой,утверждающейдвойственностьчувственногоиумопостигаемогомиров,позднеантичный дуализм не имеет с ней ничего общего.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
