Диссертация (1149116), страница 10
Текст из файла (страница 10)
И если и допустимоговорить о гармонии в рамках эпикурейской мысли, то только как о гармонии«вопреки», обретающейся не в соотнесенности с целым космоса, но вутверждении космического порядка собственной души. Отсюда негативныйхарактер терминов, используемых Эпикуром для описания высшего счастья(ἀπονία, ἀταραξία, ἀφοβία), указывающих на «отрицательный» путь к егообретению: через самоограничение и недопущение того, что нарушаетумиротворенность души, а именно, душевных и телесных страданий.
«НеСм.: Шахнович М. М. Сад Эпикура: Философия религии Эпикура и эпикурейская традиция в историиевропейской культуры. – СПб: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2002. С. 97.158Diogenes Laertius. Vitae philosophorum. X, 139 / пер. с др.-греч. М. Л. Гаспарова // Диоген Лаэртский Ожизни, учениях и изречениях знаменитых философов. – М.: АСТ: Астрель, 2011. С.
407.159Ibid. X, 128 // Там же. С. 404.15745голодать, не жаждать, не зябнуть. У кого есть это, и кто надеется иметь это и вбудущем, тот даже с Зевсом может поспорить о счастье»160.Созерцание для Эпикура не обладает таким же самодовлеющим значениемкак в этике Аристотеля. «Величайшее из благ есть разумение; оно дороже дажесамой философии, и от него произошли все остальные добродетели»161. Разумение(φρόνησις) освобождает от предрассудков, от пустых вымыслов и желаний;философия же оказывается подчинена практическим целям: исцелить болезньдуши и научить наслаждаться. Философ, согласно Эпикуру, прежде всего, должен«размышлять о том, что создает счастье»162.
Платоническое стремление кметафизическомуБлагуилиаристотелевскаяθεωρίαестьсамообман.Единственное, на что должно быть направлено внимание мудреца – этодостижение состояния спокойствия духа и безмятежности, сопровождаемойнепреходящимнаслаждением.Практическийразумздесьбезраздельноглавенствует над теоретическим: Эпикур всецело поглощен подлинностьючистого существования и сосредоточен на обретении имманентного самомутечению жизни блаженства, не зависимого ни от чего внешнего: «зависящее отнас ничему иному не подвластно»163.
И если боги существуют, то они, согласноЭпикуру, тоже должны пребывать в вечном безмятежном блаженстве инезависимости от тревог и скорбей. Если и богам свойственно такое состояние, тосчастье для Эпикура божественно в той же степени что для Аристотеля. Толькоесли для последнего оно неразрывно связано с деятельностью мышления, вкоторой достигается уподобление Первосущему, то эпикурейская божественнаяавтаркия обретается в личном «приватном» наслаждении: коль скоро все сущееесть «отдельные» бессвязные атомы, то и счастье каждого, кто на него способен,есть его индивидуальное (атомарное), ни на что кроме себя не обращенноенаслаждение. И если античное сознание классической эпохи жило стремлениемЦит. по: Адо П.
Что такое античная философия? С. 128.Diogenes Laertius. Vitae philosophorum, X, 132-133 / пер. с др.-греч. М. Л. Гаспарова // ДиогенЛаэртский О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. – М.: АСТ: Астрель, 2011. С. 405.162Epicurus. Epistula ad Menoeceum, 122.163Diogenes Laertius.
Vitae philosophorum, X, 133 / пер. с др.-греч. М. Л. Гаспарова // Диоген Лаэртский Ожизни, учениях и изречениях знаменитых философов. – М.: АСТ: Астрель, 2011. С. 405.16016146осуществить в своей индивидуальной душе подобие божественного космоса,данное ей в созерцании, автаркия эпикурейца может быть охарактеризована какподлинное «успокоение без трансцендентного»: мера, критерий и источниксчастья помещаются в глубины души, где она наедине с собой взращивает,оберегает и наслаждается своей безмятежностью.Однако несмотря на все очевидное соответствие основных положенийэпикуреизма «духу эпохи», наиболее влиятельной школой эллинистическогопериода была школа стоицизма, на фоне широкой распространенности которойучение Эпикура выступало едва ли не чем-то маргинальным.
Нельзя не обратитьвнимание на резкий контраст, который открывается при сопоставлении этих двухучений, причем как в их доктринальном содержании, так и в «стиле жизни» ихприверженцев. Стоики не отвергали для себя общественную деятельность, и дажеболее того – часто играли большую роль в политической жизни эллинистическогои римского мира164. Стоик – по преимуществу человек действия, долга,воплощение нравственной добродетели и совершенства.В еще большее замешательство способно ввести стоическое учение оприроде, в котором универсум подлежит самой строгой детерминации, но немеханической, как в учении Демокрита, а основанной на разумной, логическойнеобходимости.
Мир разумен, а тем самым – прекрасен и благ, в нем нет местапустоте165, равно как и нет места случайности. Единственный (в отличие отмножественности миров у Эпикура), единообразный, целиком заполненный ипроникнутый божественным разумом мир не представляется чем-то автономнымотсубъектасозерцания,нонапротив,человеческийразуместьчастьуниверсального Разума, человеческое бытие входит в него как его часть иисполняется им. Все, что требуется от человека для обретения счастья – следоватьприродному164165закону,«законуЗевса»,логосу,тождественномуразумнойСм: Армстронг А. Х. Истоки христианского богословия. Введение в античную философию. С. 143.См: Греческая философия.
Т. 2. Под ред. М. Канто-Спербер. С. 587.47необходимости, и в этом состоит истинная добродетель (ἀρετή), которой,согласно известной стоической формуле, «достаточно для счастья»166.Всеогромноесооружениестоическойфилософии, разделенноенанеразрывно связанные между собой физику, логику и этику, всерьез притязает напредельную целостность, всеохватность, непротиворечивость и внутреннююмонолитность системы. Учение Стои сравнимо с зеркалом, отражающим в себеструктуру столь же целостного и монолитного мира, божественного в своейоснове и в каждой своей детали.
Если мир – это бог и кроме бога нет ничего167, томудрость (σοφία), возводящая человеческий разум к видению божества, к«созерцанию вещей божественных и человеческих», позволяет стоику занять«точку зрения бога» и увидеть мир прекрасным и совершенным, таким какой онесть с позиции имманентного самому миру логоса.Невольноскладываетсявпечатление,чтоподобноемироощущение,представленное стоическим учением, принадлежит скорее периоду греческойклассики, нежели «кризисной» культуре эпохи эллинизма, и даже более того:стоический мир разумнее и прекраснее, божественнее и совершеннее, чем какойбы то ни было другой.
И действительно, какое представление о божественностимира может быть полнее, чем то, в котором божественность и видимый мирвещей без какой-либо дистанции представлен как одно целое, в котором самомироустройство как таковое в его непосредственной данности – божественно?Однако именно в этом единстве теокосмического целого, котороенастойчивоутверждаетсястоиками,обнаруживаетсяегополнаяпротивоположность: оттенок неустойчивости и ирреальности мира, чуждыйметафизическим построениям классической эпохи.
Как для Платона смыслкосмического бытия – не сам космос, а мир идей-образцов, на который видимыйкосмос только ориентируется, так и для Аристотеля реальность перводвигателя исамдвижимыйумоммирвсвоейсущественностиразведены.Такаяонтологическая иерархия позволяет выстроить умозрительную перспективу, в166167Diogenes Laertius. Vitae philosophorum, VII, 127.См.: Diogenes Laertius. Vitae philosophorum, VII, 137-138.48которой нечто, обладающее чистым и интенсивным в максимальной степенибытием, полагается основанием причастности к бытию всего от негопроизводного. Когда же божественное бытие равномерно разлито повсюду, вездев равной степени присутствует (как мед в сотах) и все собой пронизывает, ононеминуемотеряетнеобходимуюустойчивостьиегоисходныйстатуспервореальности растворяется в многообразии налично сущего. В то время какаристотелевский ум является покоящейся в себе самообращенной деятельностью,логос стоиков замыкается не на себя, а на сущее: непосредственное содержаниеего деятельности – вещи, он «мыслит» вещами.
Как мир, так и божество теряютсвой самодовлеющий характер, равно как и определенность своей сущности, имир как таковой оказывается не миром сущностей, но миром сил и энергий, чегото неустранимо иррационального и стихийного, лишенного устойчивой ясности,отчетливости и очевидности.Указанное ощущение неустойчивости мироздания косвенным образомпроявляется в центральном понятии стоической этики – апатии. Как иэпикурейская атараксия, апатия стоиков несет отпечаток негативности: буквальноἀπάθεια – отсутствие страсти, бесстрастие. Тяжелыми усилиями аскетическойвыделки стоический мудрец отрешается от аффектов и ложных мнений иподавляет в себе всякую восприимчивость к внешнему миру, становясь от негополностью свободным и независимым.
Предел возможной автаркии для стоиказаключен в таком уровне самоконтроля и самососредоточения, при которомлюбые внешние воздействия, любые испытания, даже самые страшные, неспособны не только сломить его, но даже хоть сколько-нибудь затронуть.Совершенный мудрец полностью неуязвим и невозмутим и в этом он подобенбесстрастному божественному логосу, не имеющему никаких желаний истремлений, «бессмертному, разумному, совершенному, или же умному в счастье(νοερὸν ἐν εὐδαιμονίᾳ)»168.Diogenes Laertius. Vitae philosophorum, VII, 147 / пер. с др.-греч. М. Л.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
