Диссертация (1149113), страница 28
Текст из файла (страница 28)
Медиа заставляют нас не только мыслитьпредметно (вращающийся кубик в «Тетрисе» выступает ферментом какмышления, так и воображения), но и вычленять из этих «предметов»дигитального универсума «упакованные» в них телесные схемы. Ведь и вовселенной «условно-материальных» объектов мы ориентируемся сегодня вомногом по символическим картам представленными медиа.Комментируя сложившуюся ситуацию, Лев Манович отмечает, что «новыемедиа обычно мыслятся состоящими как бы из двух слоёв — «культурный слой»и «слой компьютерных технологий.
[…] Т.к. медиа создаются на компьютере,распространяются им, хранятся на нем и архивируются с его помощью, можноожидать, что логика компьютерных технологий с необходимостью оказываетвлияние на культуру».199 Принимая во внимание то обстоятельство, что мырассматриваем тело не столько в контексте естественной биологическойструктуры, сколько в контексте культурных способов данности того, чтоименуется «природой», мы понимаем, что изменения в культуре необходимоведут и к изменению соматико-символического присутствия в этой культуре.Когда изменяется плоть мира, модифицируется наша перцептивно-соматическаяструктура.198199«ВновейшийпериодмыимеемделосисследованиемClark A., Chalmers D. The Extended Mind // The Philosopher’s Annual. 1998. Vol.
XXI. P. 59-74.Manovich L. The Language of New Media. Cambridge, Massachusetts: The MIT Press, 2002. P. 27-48.126машиннобусловленного восприятия мира […] Восприятие per definitionemподпадает под условия технологической эпохи».200Мы уже видели нечто подобное на примере кино. «Большая часть того, чтолюбой из нас узнает о мире, приходит из фильмов, художественных илидокументальных, высоколобых или низкопробных; именно там показывают намежедневную деятельность учреждений полиции, армии, тюрьмы или суда, жизньна борту субмарины, работу воров карманников в парижском метро, тусовкутинэйджеровизЮжнойКалифорнии».201Срасширениемдигитальногопространства, его наложением на экзистенциальный ландшафт, актуализациейособой логики, пришедшей из сферы составления технических программ иставшейлогикойкультурногошрифта,медиафилософывынужденыконстатировать, что у нас больше нет времени смотреть и видеть, а потому нам«требуется готовый товар восприятия: фотографии телефильмы (краткийперечень можно расширить путем добавления еще одного значимого феноменасовременности — «компьютерные игры» — прим К.О.).
Фотограф и операторуполномочены отбирать информацию в мире образов — как автор в мире данных.Недостаток времени в повседневности ведет к тому, что приходится полагаться напервое впечатление, и отсюда следует, что чем шире поток информации, темнеизбежнее становится такая бессознательная уступчивость».202 Подобноеопределение: «бессознательная уступчивость» — фиксирует, в том числе, иуступчивость со стороны тела. Отказавшись от «прямого» рассмотрения«природы» тела, нам следует скорее анализировать ее в терминах интерфейса: аименно, вместо вопросов о сущности и истине тела, следовало бы обратиться кспособам сборки телесных моделей, к их функциональным режимам, к тому какиесмыслы позволяют или не позволяют проводить и осуществлять подобного родасборки, какие аппараты собирают и200201Вайбель П.
Восприятие в технологическую эпоху. С. 138.Уайнбергер Э. Люди камеры // Уайнбергер Э. Бумажные тигры. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха,2007. С. 133.202модифицируют для нас контекстБольц Н. Азбука Медиа. С. 22.127переживания, определяют интенсивность и направленность этого переживания.Без лишнего преувеличения можно сказать, что если архитектура как формаматериальной и символической развертки экзистенциального пространства ужебыла компенсацией утраты прежнего коллективного тела, сопровождавшегося«незащищенностью, неуверенностью, падшестью, в известном смысле —богооставленностью»,203 то сегодня человек стремится обрести свою кожу вэлектронных медиа.2043.
2. Феномен диссимуляции: как знак становится теломЕсли рассматривать ретроспективу отношения медиа и философии в духетеории катастроф, то на страницах летописи происшествий, в каждом извскрытых палеонтологических слоев, мы обнаружим уникальный пример травмы,обусловленной встречей медиа и философа. Демокрит из Абдер, используя лучсолнца и медное зеркало, преднамеренно выжигает себе глаз; Фома Аквинскийразбивает «говорящую голову», созданную его учителем Альбертом Великим;Фрэнсис Бэкон, проводя опыт по заморозке курицы, заболевает и умирает; Декартмедленносходитсума,предполагаясуществованиечеловекоподобныхмеханизмов, маскирующих плащами и шляпами свою истинную природу.
Спектрпримеров можно расширить, но вопрос стоит, скорее, не об экземплярныхслучаях, а о скрытом или явном смысле нанесенной травмы. Проведя из каждойуказанной точки, пункта, травматической встречи воображаемую линию203Топоров В. Н. Текст города-девы и города-блудницы в мифологическом аспекте // Исследования поструктуре текста / Ред.
Т. В. Цивьян. М.: Наука, 1987. С. 121.204Слоттердайк П. Сферы: в 3 т. СПб.: Наука, 2005. Т.1. С. 21.128проекции, мы обнаруживаем их сходящимися в базисной модели подобия по тусторону феноменальной истории — в архетипическом образе мудреца. Немойсилуэт, чей контраст только подчеркивается яркими вспышками историческихпримеров, может сказать нам нечто лишь с помощью своего изъяна. Хромота — вслучае мастера-ремесленника Гефеста или ослепление — в версии мудрецаЭдипа, — вот характерные черты, указывающие на скрытую полифонию смыслов,где несоизмеримость феномена и сущности как бы говорит, чем в большейстепени мастер/мудрец причастен к скрытой силе логоса (порядку бытия), темболее высокую ставку он поставил на кон, порой единственной свободноконвертируемой валютой выступает здесь собственное тело.
Расплачиваясь замысль, знание, память телом, каждый из перечисленных философов перенимаетэстафетуудревнегоархетипамудреца;вступаетвагональныйзабегнеравновесных систем; делает шаг на территорию, где соревнуются порядок ихаос, говоря более современным языком, информация и энтропия. По достижении«финиша», каждый из них оказывается жертвой информации: Демокрит следуетлогике, говорящей о том, что выжигание первых двух глаз открывает третий;Фома Аквинский чувствует несоизмеримость сил («говорящая голова» не простоговорит больше, она структурирует свою речь в форму более точных и весомых,более рафинированных аргументов); Бэкон в ходе своего опыта попадает начужую территорию, его опыт по заморозке курицы уже предвещает утопическиеперспективы бессмертия, трансляцию тела и сознания в будущее; Декарт жепредсказываетбудущуюмодельразвитиямеханицизма,появлениеламетрианского человека-машины.Здесь нас, прежде всего, интересует не энциклопедическая выписка (квази-)болезненных состояний конкретных философов, но сам процесс конвертации телав знак и, что гораздо более важно, обратный процесс конвертации знака в тело.Иными словами клинические состояния, ставшие в XX веке критическимиоператорами: речь идет, прежде всего, о феноменах симуляции и диссимуляции.Вне всякого сомнения, мы можем наметить смутные пределы смысловыхконвертаций тела в знак и обратно, проведя параллель между определенным129процессом и воображаемым устройством, которую для простоты можнообозначить как «черный ящик медиа».
Но даже, если тело и знак связанны междусобой «средним термином» медиа, то нам, прежде всего, следует, по крайнеймере,приблизительноопределитьнакартединамическихсостоянийисторического воображения участки встречи мысли и медиа, тела и сообщения.Ради условной точки отсчета обратимся к знаменитой модели культивированиячеловеческого в человеке, предлагаемой Фридрихом Ницше в «Генеалогииморали».
Согласно интуиции мыслителя, запоминается только то, что неперестает болеть: очаг культурной памяти поддерживается топливом страдания, атело выступает не только сейсмографом боли, но и экраном, на которыйпроецируются опыты прошлого. Суть метода «кровавых мнемотехник» состоит втом, что боль и сопутствующая ей память оставляют на теле определяющуючеканку, превращая само тело в элементарную единицу информационногопорядка, — сообщение. Но согласно второй ключевой мысли, описывающейпричудливую диалектику боли-памяти-культуры, чем в большей степени телоисписывается знаками-шрамами, чем больше оно обременено памятью, тем вбольшей степени под угрозу ставится настоящее культуры, сам факт ее наличногосуществования. Тело из экрана памяти пресуществляется, говоря на языкепрограммистов, в «синий экран смерти» — когда машины не думают, человектакже не думает (Н.Больц).
Перенося на исторический фон XX столетияописанный Ницше опыт стирания памяти за счет увеличения числа знаков, вкотором устойчивые прежде контуры смыслов теряют былую выразительность, а«больное» тело исторического субъекта — свойственную ему ранее жизненность,нам удается артикулировать диагноз обмороку, сопутствующего наступлениюэпохи информационного общества. Все, символические травмы, сопровождающиев прошлом встречи философии и медиа, тела и сообщения, были единичными ислучайными. Пользуясь спонтанностью примеров, переводя единичные случаи встатус «философской причуды», «индивидуальной склонности к навязчивымсостояниям», «безумной гипотезы» философии, до определенной поры удавалосьсчастливо избегать необходимости серьезного осмысления взаимоотношений130мысли и медиа, знака и телесности. Только в XX веке, съехав с «верхотуры»Абсолюта (последней попыткой удержаться, несомненно, был призыв к новойонтологии) по крутому серпантину поворотов — от иконического домедиального, философская мысль оказалась непосредственно в эпицентре взрываинформационной бомбы.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
