Диссертация (1149113), страница 29
Текст из файла (страница 29)
Длительное избегание расчета траекторий осколковтехнического, а затем и медиального, микровзрывов (темпоральных миражейгрядущей эпохи), повреждающих сингулярные точки силы в теле, обернулосьнеобходимостью говорить изнутри уже свершившейся ситуации: из тогопространства, где по античному строгим контурам определенности телапротивостоит угроза рассеивания былой цельности по эфирным каналам; из тоговремени, где исторический фон приобретает свойства радиационного.Если мы примем за базовую ось, как многочисленных поворотовфилософской мысли, так и изменений в сфере общества, первую мировую войну,то не будет сложным провести мысленный пунктир между выстрелом в Сараево ивзрывом информационной бомбы, которая и ныне продолжает работать в режимеимплозии. Подготавливая будущую эпоху — создавая базовый набор еехарактерных индексов: тоталитаризм техники, культивирование визуальногообраза, преобразование сознания по образцу кинематографической модели, —Первая мировая война начинает с обнуления долгового счета прежних эпох, спустоты.
Определение следует понимать буквально. Если прежние войныопустошали привычные жизненные ландшафты, то первая мировая война делаетпустотуусловиемсвоегоразвертывания.Пустота,характеризуемаятопологической амнезией (утратой привычных ориентиров), здесь становитсяконституирующим условием самой войны. Дальнобойные орудия, обширныетерритории, дальнодействующая оптика, угроза газа и, как следствие, избеганиепривычных коллективных тел войны, — все эти модификации новоевропейскогопафоса дистанции, предельно обостренного чувства горизонта, сделали первуюмировую войну дистанционной войной. Действительные жизненные ландшафты—геологические,биологические,аксиологические,—утрамбовывалисьснарядами в пользу объективного воссоздания картезианско-ньютоновского131пространства.
А древний, сводящий с ума еще Паскаля, ужас перед молчаниемкосмических сфер, становился настолько пронзительным, что рядовой, попризнанию Эрнста Юнгера, не мог не мечтать о его преодолении в актеинтерсубъективности. Пусть даже он и сводился бы к штыковой атаке.Тем не менее, стирание со сцены сражения сначала тела война, а затем итела человека как такового, разрастание зоны отчуждения на действительныхполях сражений, неизменно компенсируется информационным избытком. ПустыепространстваПервоймировойтемпоральносоответствуютизобильнойнасыщенности пространств информационных.
Объемный мир прежней войныпостепенно трансформируется в мир войны новой — войны, осуществляемой наплоскости: на поверхности газетных полос, фотографических образов. Какотмечает Поль Вирильо, «война изображений и звуков подменяет собою войнуобъектов и вещей, и чтобы выиграть в новой войне, достаточно всегда быть вполе зрения.
Таков удел стремления видеть все, постоянно и всюду, этогостремления ко всеобщей иллюминации, научной версии Божьего ока, котороенадежно исключает всякую неожиданность, случайность, несвоевременноевторжение».205 Пространство новой войны реализует, по версии Хайдеггера,новоевропейскую логику предвосхищающего исчисления: претворение сущего впорядок объектов, а затем и в порядок знаков. Само героическое тело, последнееубежище личностного «я», здесь становится не более чем элементом впоследовательностизнаков.Размытоесилойинформационныхпотоков,развоплощенное в каналах коммуникации, оно актом своего устраненияобуславливает дискурс XX века о симуляции.Перешедшее в XX веке из клинического дискурса в дискурс философскокритический понятие симуляции фиксирует феномен расщепления тела в пользузнака. Задним числом улавливая разрозненные гомеопатические доли этогофеноменавдокументахевропейскойистории,мыможемвыстроитьгенеалогическое древо, указывающее на способы обнаружения феноменом205Вирильо П.
Машина зрения. СПб.: Наука. Ленинградское отделение, 2004. С. 127.132симуляции себя. Например, в портрете прекрасного предка канонизированныхфотографических образов, — первого «симулянта» — витрувианского человека.Универсальные пропорции человеческого тела указывают здесь не столько наидеал красоты в эстетическом смысле, сколько на идеал красоты в, на тот момент,новом нравственном и политическом смысле. Прокрустова мера Витрувия — этомера соразмерности и порядка: архитектурного, социального, правового.Значение анатомии здесь оборачивается древним (полицейским) смысломмедицины — поддержание меры и противостояние всякой безмерности: страстям,аффектам, избыточным стремлениям.
Тело Витрувия предъявляет порядок неанатомическому телу индивида, но его коллективному телу (res publica), которомуон должен отвечать соразмерностью, подобно тому, как соразмерностью, а,следовательно, и здоровьем стремится отвечать орган организму. Переходя отописываемых Витрувием пропорций к функции знака в системе барочнойриторики, мы опять обнаруживаем тело лишь «лирическим отступлением» отсамого себя в пользу «хора бесчисленных голосов, подвижной мозаики знаков,сигналов, симптомов»,206 а приближаясь к романтическому «растворению» тела вАбсолюте, мы видим в нем исключительно знамение некоей вселенской аурысущего, подобно тому, как «у Новалиса тело возлюбленной является конспектоммира, а сам этот мир — не что иное, как продолжение тела возлюбленной».207Пытаясь соотнести процессы символического «распыления» тела в истории,Маршал Маклюэн вводит в философский вокабуляр концепт «самоампутации».Как поясняет канадский философ, мудрость человеческого тела заключается внепрерывном соотнесении с определенным стрессовым порогом.
Когда этотстрессовый порог претерпевает изменение, когда обусловленный им пределсмещается из одной зоны интенсивности в другую, происходит «выпрыгивание изкожи», «выхождение из себя». Человек оставляет свой орган, превращая его взнак, подобно тому как, находясь в интерзоне жизни и смерти, ящерица оставляетсвой хвост. Разница лишь в том, что в отличие от человека, превращающего свое206Энафф М. Маркиз де Сад: изобретение тела либертена.
С. 43.207Вирильо П. Машина зрения. С. 19.133тело в (указательный) знак нового мирового порядка, ящерица не оставляет своепограничное состояние в наследие потомкам.208 В своем исследовании медиаМаклюэн приводит рад примеров подобного преобразования. Так, символическисамоампутированные ноги кладут начало эпохе колесниц и вектору дороги, апоследняя приводит к ферментизации обмена и коммуникаций, письму и счету.Письмо говорит о вынесении голоса за пределы человеческого тела, счет — оновом понимании тактильности, число и родственно-близкая ему форма понятияпомогают схватить то, что является принципиально не схватываемым.За каждым примером самоампутации мы можем отыскать единоенаправление развертывания процесса: лишаясь органа, переводя режим егофункционирования в знак, тело следует пути избегания главного своего врага —смерти.
Каждая из самоампутаций является ответом на ощущаемый кожей «зовпредков». Уловкой обращения в знак тело почти рефлекторно не дает возрастатьэнтропии. Силки медиа надежно удерживают симфонию смерти в камереsilentium’а. Но и в этом процессе (избегании смерти тела путем конверсии его взнак) имеется своя обратная сторона. Вынужденное отвечать на вызов средысамоапутацией, оплачивая силу обстоятельств «путем всея плоти», тело исознание неизбежно увеличивают оказываемое на них давление.
Когда стрелкибарометра замирают на критической отметке, тело, перебираясь в лучший извозможныхмиров(дигитальныймир),претерпеваетокончательноеразвоплощение. Мы можем проследить в современности ряд примеров, каквысшее утверждении жизни, притязание на победу над смертью, с помощью«хитрости мирового технэ» (В. В.
Савчук) оборачивается пляской самой смерти208«С физиологической точки зрения, существует бесконечно много причин для расширения нас вовне,погружающего нас в состояние оцепенения. Такие исследователи-медики, как Ганс Селье и Адольф Йонас,считают, что все наши расширения — будь то в болезненном или здоровом состоянии — представляют собойпопытки сохранить равновесие […] Хотя объяснение человеческих изобретений и технологии никак не входило внамерения Йонаса и Селье […] принцип самоампутации как немедленного избавления от напряжения,обрушившегося на центральную нервную систему, можно применить в готовом виде к вопросу о происхождениисредств коммуникации, от речи до компьютера» — Маклюэн М. Понимание Медиа: Внешние расширениячеловека. С.
51-52.134«под бубны медиа», торжеством знака над телом. Так, в 2012 году на фестивалемузыки и искусств в долине Коачелла (город Индио, штат Калифорния),совместными усилиями компаний AV Concepts и Digital Domain былреанимирован, т. е. воссоздан по образцу и анимирован, умерший 13 сентября1996 года рэпер Шакур Тупак. Выступивший со сцены голографический призракошеломил публику, вызвав ажиотаж и среди потенциальных заказчиков. Насегодняшний день призрак Тупака готовится к мировому гастрольному туру, ачленысемьиМайклаДжексонаужесогласилисьоплатитьнесколькодополнительных минут жизни короля поп-музыки на сцене. Несмотря наклассическую рецептуру нью-эйдж: немного мессианства, немного кибернетики,немного утопии — пропорции не были соблюдены, уверение в превозмогающейсмерть силе присутствия оказалось откровением силы знака, его власти над телом,разрушения тела в пользу чистоты знака.
Дигитальный каркас электронногообраза, заменивший плоть, обнажает в явлении тела матрицу культур-индустрии:фетишизацию вещей, претворение сущего в порядок объектов, а затем и впорядок знаков. Но это лишь одна сторона вопроса; другая состоит в том, чтотанец «дигитальных фантомов» являет отсутствие какого бы то ни было отличияпризраков медиа от «условно живых» конкурентов по сцене. Как для первых, таки для вторых, время существования измеряется эфирным (во все смыслах)временем, жизненный мир — страницами газет и журналов, количеством,посвященных им сетевых ресурсов.
Они — в Сети.Тело, ставшее знаком, неизменно оказывается перед необходимостьюконкурировать с другими знаками: лица свободно обмениваются на маски, нотакже и на другие лица; органы обмениваются на органы, но также и на денежныезнаки, и на знаки признания. Так, обнаженное тело в XX веке становитсянаиболее дорогим и востребованным знаком в мире моды. Упругость иподтянутость — атрибуты, говорящие об инвестициях времени и внимания в тело,уровне жизни, социальном положении, но главное — намекающие на наличиеуниверсального пропуска сакральной ауры современной эпохи («фотогении»),дающего право на выход в стихию дигитальных миров.