Диссертация (1149113), страница 20
Текст из файла (страница 20)
20.120Бланшо М. От Кафки к Кафке. М.: Логос, 1998. С. 64.121Coltraro A. M. The life of the venerable servant of God, Benedicth Joseph Labre. P. 121.90оказался в центре Абсолюта — в эпицентре непрестанно развертывающейся ранысуществования. Ближе к телу, ближе к жизни, к ничем не опосредованному,«амедиальному» существованию. «Он непрерывно подвергался насилию и боли,причиняемой ему со стороны неисчислимого количества насекомых, которым онпозволял пребывать и множиться на своем теле […] Одного из этих насекомыхбыло бы достаточно для того, чтобы положить конец нашей невозмутимости […]Что же тогда испытывал Бенедикт при таком неисчислимом изобилии ихколичества?»122 Возможно он испытывал существование? «Испытывал» в двоякомсмысле, подразумеваемом в значении этого слова.
Испытывал существование напрочность, т. е., будучи трансцендентен тем или иным механизмам, направленныхна стабилизацию движения, испытывал их репрессивный потенциал, оказавшийсянедостаточным не только для того, чтобы поглотить или абсорбировать еготелесность, чтобы включить его тело в пространство представления, но даже идля того, чтобы оформить или классифицировать его. Тело Лабра оказалосьнесводимым к набору аксиом, т. е. оно не соответствует медицинской заботе,определяющей телу уход и опеку, направленную на сбережение и поддержаниеегоактивности;оноорганизующей тело,оказалосьнедоступноатлетике,муштрующейиделающее его достоянием политической власти ивыражением ее мощи; оно не смогло войти в механизмы канализации знания отеле, проводящей тончайшую аксиотматику, предвосхищающую определения кобразу и жесту, в интимное жизненное пространство («частную» сферу),созданное в рамках косметики; но оно также и вышло из русла движениянаслаждения, которое подразумевает пассивность тела и его гомеостатическоеурегулирование.Другойсмыслкорреляцию.Среди«испытаниясуществования»нормализованных,имеетвведенныхвимманентнуюмедитативноегомеостатическое пространство, покоренных и успокоенных тел, хтоно-телоЛабра волнуется эманирующим Абсолютом.
Статичные модели, производимые в122Ibid, p. 164-165.91социальных реестрах, фиксирующие и предзадающие стандартизированныенаборы движения, гештальты поведения, не могут включить в поле своегопредставления первозданность, изобилующую естественность тела Лабра. Теларококо, равно как и тела барокко, производимые под лозунгом роскоши, уступаютего естественной исключительности; искусство экономии тела, проводимое врамках медицины и атлетики, оказывается слишком недостаточным, слишкомэкономным, для поглощения его в механизмах абсорбирования. Иными словамипо сравнению с тем хтоническим Абсолютом, который открывает св. Бенедикт всвоем теле, тела, определяемые циркулярами и формулами трансцендентнойразметки, скрываемой за техниками заботы о теле и его совершенстве, слишкомущербны, слишком относительны.
Их функции заключаются в том, чтобыподавлять, но не оберегать и поддерживать, и даже та поддержка существованию,которая обеспечивается телу со стороны дискурсов медицины и атлетики, являетсобой, скорее, удержание и предупреждение, нежели поддержку и заботу.Подобно тому, как Ламетри в трактате «Человек — машина» вскрываетистину предпринимаемого по отношению к телу насилия, проводимого подэгидой заботы, Бенедикт Лабр уже вне теории, а, скорее, в рамках образа,показательного в ослепительной очевидности существования, открывает иную,более радикальную истину. Собственным телом (индикатор присутствия) онвскрывает всю ущербность канализированного в результате латентной борьбыЛогоса и телесности естества, определенного к существованию исключительнокакready-madeнабордолженствующихпрактическицелесообразныхфункционалов. Если Ламетри действует критически, обличая избыток насилия вповседневных практиках порядка, то Лабр дополняет критику позитивнойпрограммой—жизненнойустановкой,направленнойнареанимациюхтонического тела.
Однако он также предпринимает и дальнейший шаг —отказавшись от теории, от записи и продуцирования формулировок, он так иостался внутри своего тела, слишком Абсолютного для того, чтобы покидать егопределы, слишком автономного для того, чтобы прививать ему многозначность,подразумеваемоюосуществленнойзаписью.БенедиктЛаброткрывает92Абсолютную истину тела, не могущую быть выраженною ни в чем, кроме самогосуществования тела. И если Лабр действительно испытывает существование,тогда описание интенсивности, обеспеченное существованием хтоническойтелесности, как и описание актов «естествопытания» глазами жертв естества,равно и тех, кто принес естество в жертву, еще только ждет своего часа. Описаниеждет своего времени или своего имени — «садизм», как имени симптома,поставленного эпохе ее строгим ревнителем — маркизом де Садом.2.
2. 3.Понятия телесной боли и чувственного наслаждения впроизведениях маркиза де СадаЧто означает говорить о насилии? Возможно ли такого рода дискурсупринять диалогическую форму? Равный говорит с равным, но уже само слово«насилие» предполагает неравенство, ведь свой язык жертва прямо заимствует угосподина и палача. Возможно даже, что речь о насилии не скажет ничего, т. к.сам язык представляет собой продукт насилия.123 Поэтому жертвы, говорящие онасилии «естественным» языком, ничего не значат для Донасьена АльфонсаФрансуа де Сада. По крайней мере, в языковом плане они все еще принадлежатдискурсу палача.
Если же и дискурс жертвы, восстающей против палача, столь желицемерен, как язык господина, угнетающего своего раба, то где найтиискренности, чтобы сделать возможной речь о насилии? Как вскрыть объективноенасилие, удерживающее сущее в границах, отмеченных ему ratio, а тело — вотпущенных ему образах?123Подробнее см.: Делез Ж. Представление фон Захер-Мазоха // Захер-Мазох Л. Венера в мехах.
М.: AdMarginem, 1992. С. 193-195.93XVIII век был чужд той стройной теории языка, которая предполагаланаличие внутриязыковыхсвязей, сложную структуру отношениймеждуозначающим и означаемым, и которая, в своем максимально завершенном виде,оказалась представлена лишь в XX веке трудами Фердинанда де Соссюра,задавшего импульс как структуралистским, так и постструктуралистскимизысканиям. Для XVIII века отношение между языком и вещами было прямым,или, скорее, для него отсутствовал язык в том смысле, который придают емусовременные исследования в области теории языка, начиная с трудов ВильгельмаГумбольта и братьев Гримм.
В XVIII в. язык, истончаясь вплоть до отсутствия,представлял вещи максимально прозрачно. «Инстинкт разума» (Гегель) рождает всознании Сада не столько мысль о противостоянии языка — вещи (в концеконцов, поиски lingua adamica или «совершенного языка» велись уже давно),сколько интеллектуальное предчувствие открытости тела «языку культуры»,«языку эпохи» как символической силе «ин-формирующей» тело, определяющейего форму, базовые параметры и функции.
Дело не в том, что Сад открываетмежду словом и вещью — «отчужденность». Дело в том, что он (как мыретроспективно понимаем) значительно опережает свое время, усматривая«работу отчуждения» в технологии письма (в широком смысле), в том числе и всоматических инскрипциях, производимых графоидальной мегамашиной эпохи.Боль и удовольствие, выражающие предельную аффектацию тела, будто быматериализующие само его присутствие,124 разыгрываются не в «порядке речи»,но в «порядке письма». Еще до того как прозвучал плач о боли, стон наслаждения,жалоба о насилии, параметры боли и удовольствия были определены культурнымкодом, «вписанным» в тело.125Признавая, что в физических сигналах боли и удовольствия отражаетсясмысловая эмблематика эпохи, Сад ведет речь об объективном насилии, убирая из124Подробнее см.: Хайдарова Г.
Р. Феномен боли в культуре. СПб.: Издательство Русской христианскойгуманитарной академии, 2013. С. 275-291125Ведь в спектре боли и чувственного удовольствия (наслаждения) тело не только напоминает о себе,обнаруживая себя, но и кажет себя с предельной очевидностью.94описываемых им «тел» глубину, характерную скорее для души. Его привлекаетстрогая дескрипция тел. Как истину боли, так и истину чувственного наслажденияон пытается представить особого рода семиотикой. Можно сказать, чтоизобретаемые Садом тела, как тела, лишенные души, перестают быть также и«физическими» телами.
Теперь они являют собой медиальные тела — тела,получающие свое значение, свою значимость, саму материальность, черезоткрытость шифрам культурного кодирования и через (ре)трансляцию этихшифров. Физиология уступает место игре знаков. На страницах «творчества»Сада с тщательностью, характерной скорее для учетных книг (которые мы, в туже эпоху, встречаем на производстве, в училищах, больницах или вдепартаментахполиции),фиксируютсядвижения,рубрикуютсяжесты,осуществляется практика введения тела (со всей его чувственностью иаффектацией) в аналитический универсум тотальной калькуляции. Но если записиинституциональных скрипториев предполагают своей целью калькуляцию(предвосхищение и предупреждение) деструктивного вклада в общественное илиремесленное производство, если репрессия, относимая к телу со стороны записи,выдает себя за необходимую меру заботы (маскировка насилия в языке), то Сад,освободивсвоеписьмоотпорождаемыхпризраков,аналитически-строгораскрываетинтерпретациейсвязьденотативныхнасилия/наслажденияспрагматико-экономической калькуляцией.Аналитическое письмо Сада позволяет ему понятийно и стилистическиухватить дух времени, где «матезис» (аналитический язык эпохи) стремитсяреконструировать тело на основании ratio, подвергнув даже боль и чувственноенаслаждение математизации и калькуляции во имя вычисления коэффициентаполезности.Превративвсвоихпроизведенияхтеловсемиотическуюконструкцию, на рациональной основе продуцирующую «аффекты», Сад отвечаетвызову эпохи, «обесценивающей» избыточно-аффективный жизненный мир впользу аналитического пространства калькуляции событий, а чувственное(«животное»)теловпользупрограммируемойутилитарноймодели.Действительно, «магия больших чисел», которой как современник века Разума95заворожен Сад, встречается всюду: в ремесленных училищах фиксируютколичество нарушений со стороны обучающихся (дисциплинарный кодексвключает в себя достаточно широкий спектр девиантного поведения: от распевапсалмов до количества отлучений из класса), мануфактурное производствофиксирует количество опозданий, армейские инструкции по военной подготовкеопределяют количество, интенсивность и продолжительность, соответствующуютем или иным видам физических упражнений, а медицинский дискурсдетерминирует временные отрезки для пребывания на свежем воздухе, а такженаправление и общий километраж оздоровительных прогулок.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
