Диссертация (1149110), страница 23
Текст из файла (страница 23)
Благодаря развитию и распространению средств медиа охваттерроризма перестал быть локализованным пространственно, теперь ондоступен в любой поисковой строке по всему миру. Насилие из чистофизического перешло в категории символического и психологического иимеет сильнейшее давление на сознание человека общества потребления,который не может встроить акты терроризма в привычную ему картинумира и вынужденно мифологизирует терроризм и террориста.
Отчастивысокие рейтинги репортажей терактов можно объяснить интересомчеловека к встрече с потусторонней реальностью, ужасом (вспомним здесьзначение греческого слова terror – ужас). Девиантные и уродливые образыименно своими ужасающими формами представляют интерес у зрителя.Кроме того, плохие новости – всегда хороший товар.
Они бьютрейтинги и стабильно продаются. Но как негативный эффект таких событий,помимо нагнетания массовой истерии, зачастую возникает неспособностьпровести причинно-следственные связи и последовательность виртуальных иреальных событий в созданной масс-медиа альтернативной реальности. Какяркий пример такой неразличенности можно упомянуть восприятие новостей стерактов 11 сентября: тогда некоторые зрители воспринимали репортажи сместа событий как кадры очередного фильма катастрофы.
Событие 11сентября – крупнейшая в истории террористическая атака – осталосьвынесенным за рамки экрана, в то время как зритель увидел знакомое медиасобытие 11 сентября в духе экшн-фильма, о чем, например, писал Жижек в«Пустыне реального»: «Для большинства зрителей взрывы Всемирного120торгового центра были событиями на телевизионном экране, и когда мывидели часто повторявшиеся кадры, на которых были запечатлены испуганныелюди, бежавшие по направлению к камере на фоне гигантского облака пылиот обваливающейся башни, то эти кадры напоминали нам о захватывающихсъемках из фильмов-катастроф <…> И разве бомбардировка Всемирноготоргового центра не соотносится с голливудскими фильмами катастроф какснафф-порнография с обычными садомазохистскими порнофильмами?»203.Отмечали эту схожесть и отечественные исследователи: «Странным образомужасные международные террористические сети сначала появляются вроманах и фильмах, порожденных фантазией англо-американских писателей,выходцев из спецслужб.
А затем эти фантазии материализуются в "Аль-Каиде"и других подобных формированиях»204.В определенном смысле террористы берут в заложники массмедиа, и в обществе начинает искусственно подогреваться страх передоткрывшейсяреальностью.Вследзаужасающимикадрамиследуюткомментарии официальных лиц о необходимости ответного удара. Дляподдержания среди населения высокого эмоционального напряжения исоздания образа врага, например, активно употребляется термин «война»,который позволяет обществу априори дать согласие на применение крайнихмер в отношении терроризма.
Но объявляя войну, власть тем самым признаетполитическую субъектность терроризма. Нельзя вести войну с тем, кого непризнаешьравнымтебесоперником.ВозможнопоэтомуИсламскоеГосударство (запрещено в РФ) вынуждено входит в пятерку главных угрозСША – с псевдо-государственным образованием системе проще вести войну.Но все понимают, что это вынужденная мифологема. «Ислам не оказываетреволюционного давления на западный мир, он не отваживается на попыткуобратить его в свою веру или одержать над ним победу; он довольствуется203Жижек С. Добро пожаловать в пустыню Реального/ Пер. с англ. А.Смирного.
С. 19Кагарлицкий Б. Ю. Анатомия террора/[Электронный ресурс]//Скепсис/http://scepsis.net/library/id_194.html (Дата обращения: 03.07.2013204121тем, что лишает его стабильности посредством вирусной атаки во имяпринципа Зла, которому нам нечего противопоставить, а также путемпостоянной угрозы внезапной разгерметизации и исчезновения воздухаценностей, которым мы дышим»205. Суверен в лице государства, используяситуацию, стремится обозначить и подчеркнуть свое присутствие и своюпередовую роль в борьбе с противником.Говоря об истоках современного терроризма, соотнося его цели исредства, а также методы ведения борьбы, исследователи чаще всегоотсылаются к русским бомбистам XIX века. Для России обретениетерроризмом наиболее зримых черт в рядах революционных организацийхарактерно для второй половины XIX века: «Возникновение революционноготерроризма современники событий относят к рубежу 70-80-х годов XIX века,справедливо усмотрев в нем явление новое и не имеющее аналогов.Разумеется, политические убийства практиковались в Европе и ранее.
Однакоо соединении идеологии, организации и действия – причем носящегопубличный характер – мы можем говорить лишь применительно к последнейтретиXIXвека»206.ХотяобразованноедореволюционноеобществоРоссийской Империи было скорее благожелательно настроено к терроризму, унего, по понятным причинам, не могло быть широкой медийной огласки, азначит и гиперреального эффекта. Терроризм в России XIX века былфеноменом идейным, телеологически направленным. «Бомбисты», какконкретные люди, так и организации в целом, имели вполне конкретныетребования к власти и обществу. Они, в некотором роде, были субстанциальноопределенными, и неплохо включались в общество модерна с егорациональным и оптимистичным взглядом на мир.Новый выход терроризма на сцену в XX веке был обусловленрядом сдвижек в общественных отношениях.
После двух мировых войн,205Бодрийяр, Ж. Прозрачность зла.- М.: Добросвет, 2000. С. 125Соснин В. А. Психология современного терроризма: учебное пособие – М.: Форум, 2010.С. 10206122кульминировавших кризис модерна, мир вошел в новый «хронопоэзис» с егоатомизированным человеком.
И не последним в этом смысле стал пересмотр ииное понимание понятия «реальность». Что оно есть для современногочеловека, и что для него значимее в ряду все более смешивающихся междусобой материальных и нематериальных ее проявлений: квартира с ееубранством, путь до работы с видами городского пейзажа, вечеринки подпсиходелическую музыку, просмотр фильмов, погружение в компьютерныеигры, виртуальная жизнь в интернете? Мысль живущего в этой реальностичеловека не разделяет идею и субстанцию в виду все увеличивающейсяразмытости границ между ними. Если разбирать современный терроризм какфеномен постмодерна, то имеет смысл применять к нему понятие«трансгрессия»,«принадлежащееБатаю,Бланшо,ФукоиДелезуодновременно»207. Как отмечает М. Корецкая, «В отличие от трансценденции,выводящей мысль за пределы возможного чувственного опыта в сферусверхчувственного,итрансцендентальности,описывающейусловиявозможного опыта, трансгрессия есть невозможный опыт, или опытневозможного.
<…> Трансгрессия – это “смерть Бога” как опыт, но не Бога, анаш. Это невозможный опыт, потому что его нельзя испытать, выталкиваясубъекта на границу, он разрушает саму структуру субъектного (субъектпретерпевает смерть или мы претерпеваем смерть субъекта). Такоеразрушение перспективы опыта находит у Батая кошмарный и навязчивыйсимвол – вырванное глазное яблоко. Трансгрессия открывает мир опытаподлинности без референциальности, в конечном итоге обернувшейсяпустыней Реального. Однако трансгрессию не следует понимать как жесттотального отрицания – скорее, она осуществляет утверждение, но неутверждение чего-то (трансцендентного опыту), а утверждение как таковое207Корецкая М. А.
Эффект реальности и пустыня реального: цинизм и тоска на обломкахонтологии // Вестник самарской гуманитарного университета. 2006. № 5-2. Выпуск«Философия. Филология». С. 183123(самого опыта)»208. Терроризм, нарушая границы, из травмы личнойстановится травмой всего общества.
Доведенное до крайности сознаниетеррориста ищет пути выхода через интенцию своего сознания на враждебныйдля него мир. Вместе с тем, в условиях гиперсимуляции он работает назрителя. «Люди подчиняются одновременно двум импульсам: ужасу, которыйзаставляетотпрянуть,ивлечению,котороевызываетзачарованноепочтение»209, - писал Жорж Батай. Так или иначе, терроризм, словами С.Жижека, прорывает пленку комфортности, обнажая открывшуюся реальность:«Основной и определяющий опыт двадцатого века — непосредственный опытРеального, в противоположность повседневной социальной реальности.Реальное в его исключительной жестокости было той ценой, которуюследовало заплатить за очищение от обманчивых слоев реальности»210. Онназывает это «страстью реального».
Привычная, комфортная зрителюреальность, при этом, оказывается разрушенной. Терроризм – это событиетравмы, лучше всего открывающееся взору в отсутствии иного события всовременности. Жижек, сравнивая социальные мобилизации социализма икапитализма, находит в них нечто общее: «На Кубе революционнаямобилизация скрывает социальный застой; на развитом Западе неистоваясоциальная активность скрывает фундаментальное однообразие глобальногокапитализма, отсутствие События...»211.Ж.
Бодрийяр говорит о терроризме как о закономерномпорождении глобализации, ее неотъемлемом явлении: «Терроризм прониквезде, он следует как тень за системой господства, всегда готовый выйти изтени, подобно двойному агенту. Больше нет демаркационной линии, котораяпозволяла бы его обозначить, терроризм находится в самом сердце культуры,208Корецкая М.
А. Эффект реальности и пустыня реального: цинизм и тоска на обломкахонтологии // Вестник самарской гуманитарного университета. 2006. № 5-2. Выпуск«Философия. Филология». С. 183209Батай Ж. Проклятая часть. Сакральная социология (пер. с франц. Е.Д. Гальцова), М.:Научно-издательский центр «Ладомир», 2006. С. 536210Жижек С. Добро пожаловать в пустыню Реального/ Пер. с англ. А. Смирного. С. 12211Там же. С.
14124которая с ним борется…»212. Организм доброй глобализации страдаетаутоиммунным заболеванием – в условиях отсутствия зла он встречаетсопротивление со стороны самого себя. Бодрийяр предполагает, что послепоражения СССР в «холодной войне» баланс метафизических сил междуДобром и Злом был нарушен. В результате мы получили тотальное Добро; ноесли нет Зла, то Добро уже не может называться Добром. Зло по Бодрийяру неисчезло, а приняло форму «скрытой автономии» материализуясь, в том числе,в терроризм.В этом пространстве есть множество точек схода и оттолкновения.Это семантические, засеянные смыслами точки, наделенные смыслом факты,которыезрительожидаетвидетьвполемасс-медиа.Иногдаониструктурируются ожиданиями зрителя: своего рода музыка по заказу. Вчастности, мы можем видеть, и некоторые исследователи проблем media213констатируют это, что иногда существует лингвистическая неспособностьмасс-медиа показать оттенки серого между дефинициями Добра и Зла.
Этапроблема часто выявляется как раз в связи с такими остро девиантнымитемами как преступность и терроризм. Устоявшийся лингвистическийдетерминизм«упаковывает»языктерминов(такихкактерроризм,фундаментализм, исламизм и т.д.) в собственную риторику, принимаемую отобщества, официальных властей или же от самих «террористов», ассимилируяее под нужды получателя и избегая крена в сторону. Вынужденнуюсимметрию между властью и терроризмом описывает А. Макарычев, когдафиксирует их сложные и не видимые на первый взгляд взаимоотношения. Кэтому вынуждает балансировка между ними: «Это обстоятельство хорошоиллюстрируется на примере «войны с терроризмом»: любая ситуация,описываемая как «война», симметрична в том смысле, что обе сторонывынуждены (курсив мой Д.
С.) признать политическую субъектность друг212Baudrillard J. The spirit of terrorism. Verso, London – New-York, 2003. p. 10В частности: Lockyer A. The relationships between the Media and Terrorism. The AustralianNational University, 2003.213125друга, даже если речь идет об асимметричном противостоянии государства итрансграничной террористической структуры. Нельзя вести войну с тем, коготы не признаешь равным и в известном смысле достойным для себяпротивником214».Семантическоеполе,такимобразом,оказываетсяискусственно засеянным привычными смыслами. Крен происходит только привыборе одного из двух языков: «Глаз визионера армирован риторическойфигурой – в противном случае он просто упирается в собственный зрачок»215.Масс-медиакакретранслятордемонстрируетнамнекую«обратную перспективу» мира, когда телевидение, обращая на себя вниманиезрителя и проглатывая его в себе, заставляет всецело переживать событиютеррористического акта.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
