Диссертация (1148830), страница 22
Текст из файла (страница 22)
С.86.180Гегель. Феноменология духа. Сочинения. Том IV. В пер. Г.Г. Шпета. М.: Издательство социальноэкономической литературы, 1959. С.93.17817977тельно, определено, таким образом, что они подтверждают самих себя и друг друга в борьбене на жизнь, а на смерть…И только риском жизнью подтверждается свобода…Индивид, который не рисковал жизнью, может быть, конечно, признан личностью, но истины этой признанности как некоторого самостоятельного самосознания он не достиг. Каждое должно в такой жемере идти на смерть другого, в какой оно рискует своей жизнью, ибо другое для него не имеетбольше значения, чем оно само»181.
Риск по Гегелю составляет существо решительности.Итак, философия Гегеля сущностной чертой самосознания называет риск собственнойжизнью: «Именно в Борьбе, где власть Негативного обнаруживается в добровольном риске дляжизни (Господина) или в том страхе, который является следствием осознания факта смерти(Раба), Человек создает свое человеческое бытие при помощи магии ""Ничто", которое существует и проявляется в нем в качестве смерти, в отрицающем существовании борца и трудящегося, созидающих Историю.
Именно это "пребывание" вблизи смерти реализует Негативность ивключает ее в природный Мир в форме человеческого бытия»182. Риск — вот ключевое понятие,означающее то бытие, в котором сознание ставит себя перед выбором, кто оно есть, что требуетот него смертельного риска: «В качестве конечности или темпоральности, негативности илисвободы, смерть является, в одно и то же время, последним основанием и первым двигателемистории»183. Самосознание есть сознание своей смертности и конечности, выход к пределу своего наличного существования в смертельном риске.Личность Наполеона, которой восхищался Гегель, по праву воплощает волю господина,о которой пишет сам философ на фоне непосредственных исторических событий - политической и революционной активности Наполеона.
Кожев в анализе философии Гегеля пишет так оНаполеоне «Человек Weltlauf , тот, кто принимает общий ход вещей и действует сообразно,свободен по отношению к порядку вещей, который он устанавливает и из которого извлекаетвыгоду. Этому порядку он может принести в жертву все, любую идеологию и даже жизнь. Это— Господин. Все, таким образом, — для него, но не «в себе». Он неизменно одерживает верхнад Человеком Добродетели, идеология которого никогда не меняла хода Истории. Ему важныне идеи, а конкретные действия. Только они созидают человеческую (т. е.
общественную, политическую, историческую) действительность. Идеал становится действительностью, только после того как он «извращен» человеком действия, — таков Наполеон, осуществляющий революционный идеал»184. Сам Гегель говорит о словах Наполеона, которые требуют признанияТам же, с.101-102.Кожев А. Идея смерти в философии Гегеля / Пер. с франц. и послесл. И.Фомина.
Редакция В. Большакова. М.: издательство «Логос», издательство «Прогресс-Традиция». 1998. С.162.183Там же, с. 176.184Кожев А. Введение в чтение Гегеля. Изд. 2-е. / Пер. с франц. А.Г. Погоняйло. СПб.: «Наука», 2013.С.10818118278уже в силу своей высказанности (в «Философии права»): «В словах Наполеона, сказавшего перед заключением Кампоформийского мира: "Французская республика так же мало нуждается впризнании, как мало нуждается в признании солнце", заключается именно лишь сила существования, которая уже сама собой ручается за признание, хотя бы последнее никогда не было высказано»185.
Итак, эстетизация воли по Гегелю есть превознесение Наполеона и его дела как воплощения воли господина.Доставленное философией Гегеля (интерпретированное философией Кожева) понятиериска позволяет дать соответствующее определение воли: воля — сознательная готовность криску собственной жизнью (сам риск — это установка к действию). Противоречивым образомрешительность означает снятие достоверности себя самого. Удвоение самосознания говорит,что экзистенциальной ситуацией проявления воли является стояние перед выбором — преодоление нерешительности, что отражается на самосознаниях: для господина в нежелании действовать (самоудовлетворении своим бытием), для раба в страхе, что сковывает его перед господином.
Кожев в интерпретации Гегеля смотрит на риск антропологически и исторически:«Интерпретация Кожева задала совершенно новое измерение восприятия гегелевской философии. Он говорит о Гегеле скорее как о критике разума, нежели как о рационалисте, предложившем логическое завершение рациональной философии»186. Антропологическая трактовкаКожевым философии Гегеля и его понятий негативности, риска, смерти, конечности, вновь возвращает к ситуации человека. Подобное прозрение сквозь метафизические конструкции, обращенное к духовной стороне деятельности человека, истории культур демонстрирует Шпенглер,за учением которого закрепляют, уже ставшее классическим, название философии жизни.
Такая возможность видения человека для Шпенглера и Кожева предоставлена философией Ницше, которую далее необходимо рассмотреть на предмет эстетизации воли.2.8 Эстетизация воли НицшеВозвращение к видению человека происходит у Ницше в радикальном проекте преодоления метафизики, который не осуществим для человека, но для сверхчеловека. Ситуацию кризиса человека можно охватить через два утверждения Ницше: «Тут нет иного выбора. ЛибоГегель. Философия права.
С.365-366.Голобородько Д.Б. Концепции разума в современной французской философии. М.Фуко и Ж.Деррида/ Д.Б. Голобородько; Рос.акад. наук, Ин-т философии. М.: ИФ РАН, 2011. С.5.18518679наверх — либо вниз, как червь, презренный, ничтожный, растоптанный. Надо иметь против себя тиранов, чтобы самому стать тираном, то есть свободным»187. Далее в 868 афоризме Ницшеформулирует проблему выбора для человека, раскрывая будущее Европы в перспективе своихидей: «Общий вид будущего европейца: таковой как интеллигентнейшее рабское животное,очень работящий, в сущности очень скромный, любопытен до невозможности, разнообразен,изнежен, слабоволен — космополитический хаос аффектов и умственных способностей.
Какприкажете из него извлечь более сильный вид? Да еще и с классическим вкусом. Классическийвкус — это воля к упрощению, усилению, к очевидности счастья, к ужасающему, мужество кпсихологической наготе (упрощение есть производная воли к силе, к усилению; раскрытие очевидности счастья, равно как и наготы,— производное воли к ужасающему…). Чтобы вырватьсебя из того хаоса к этому становлению — для этого потребно понуждение: должно иметь выбор либо сгинуть, либо пробиться наверх»188.
В извлечении сильного вида Ницше эстетизируетволю, с которой нужно пробраться наверх, к высшему типу человека, исторически воплощенному в Цезаре: «Короткое существование красоты, гения, Цезаря есть явление sui generis; такого рода вещи не передаются по наследству…Источник этого явления заключается не в какомнибудь особенном фатуме или «злой воле» природы, а в самом понятии — "высший тип"; высший тип представляет несравненно большую сложность — большую сумму координированныхэлементов, и сообразно этому дисгрегация становится несравненно вероятнее.
Гений — это самая совершенная машина, какая только существует, а следовательно и самая ломкая»189. В эстетизации воли Ницше подвергает жесткой критике будущую жизнь европейского демократического общества: «"Воля к власти" будет в демократический век столь ненавистна, что вся психология ее будет казаться направленной на измельчание и оклеветание…Тип великого честолюбца? Должно быть, Наполеон! И Цезарь! И Александр! Как будто не они как раз были величайшими из мужей, презревших честь!190 Наряду с эстетизацией воли к власти Ницше выстраивает ее психологию.В афоризме 770 возможные варианты выбора сведены к двум взаимоисключающим: либо сгинуть, либо пробиться наверх. В 868 афоризме этот выбор взвешивается в своем философском и историческом значении для человечества.
Выбор, перед которым останавливается Ницше и перед которым останавливает человека, обставлен и окружен всеми соответствующимихарактеристиками и вопросами, радикально ставящими вопрос о свободе, степени сопротивления: «Та степень сопротивления, которую надо преодолевать постоянно, чтобы оставатьсяНицше Ф.
Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей / Пер. с нем. Е. Герцык и др. М.: Культурная Революция, 2005. С. 416.188Там же, с. 478-479.189Там же, с. 376.190Там же, с. 409.18780наверху, и есть мера свободы, как для отдельного человека, так и для обществ; а именно свобода, приложенная как позитивная власть, как воля к власти.
Исходя из этого, высшая форма индивидуальной свободы, суверенитет, должна произрастать не далее, чем в пяти шагах от своейпротивоположности, там, где опасность рабства развесила над всем сущим добрую сотню своихдомокловых мечей»191. Опасность рабства — сознаваемые давящие обстоятельства стояния перед выбором.Обостренное видение ситуации человека не может не сопровождаться разрушением техпозиций, что уводят и препятствуют таковому.
Самоопределение субъекта Ницше разрушаетсвоим известным методом, воспринятым в качестве необходимого философией после Ницше, аименно философствования молотом: «Из области знаменитых "внутренних фактов"… которые,казалось, являются порукой за причинность, первым и самым убедительным является факт воликак причины: концепция сознания ("духа") как причины, а еще позже концепция Я ("субъекта")как причины родились лишь впоследствии, после того, как причинность была установлена волей как данность, как эмпирия...
Мы не верим нынче ни одному слову из всего этого. "Внутренний мир" полон призраков и блуждающих огней: один из них — это воля. Воля уже ничем недвижет и, следовательно, также ничего не объясняет… И даже Я! Оно стало басней, фикцией,игрой слов: оно совершенно перестало мыслить, чувствовать и хотеть!.. Человек выпроецировал из себя свои три "внутренних факта", то, во что он тверже всего верил, — волю, дух, Я»192.Ницше очищает предмет философствования (человек) от метафизических понятий, за которымне стоит реальности воли к жизни.Опыт стояния перед выбором, который онтологически прорабатывает Ницше, не можетиметь своего разрешения в субъекте, концепции Я. Здесь следовало бы поставить вопрос о самообладании, что придает силе стояния длительную выдержку.
Для Ницше этот вопрос связанс жизненными источниками, что мобилизуются в этой ситуации. Проявление разумного самообладания (обуздания себя) философ ставит под сомнение, приходя к его последнему мотиву —борьбе страстей между собой: «…что вообще возникает желание обуздать силу влечения, отнас никак не зависит, и тут уже все равно, какой метод выбрать и принесет ли он успех или нет.Во всем этом процессе наш разум, скорее, явно представляет собою лишь слепое орудие какого-то иного влечения — соперника того, которое мучает нас своей яростью, и это иное влечениеможет оказаться и желанием покоя, и страхом стыда и остальных скверных последствий, и любовью193.