Диссертация (1148826), страница 18
Текст из файла (страница 18)
Ту же цель преследует и метафора –если рассматривать ее не как художественный троп, а с точки зрения речевогоотклонения. Метафора – не просто эстетически красивый образ, она естьпобуждение, импульс к мысли. Там, где представляется, что денотат определен иоговорен со всех сторон, где о вещи, кажется, известно все, метафора создаеттакую ситуацию неуместности и при этом языковой меткости, что возникаетпотребность если и не начинать все сначала, то, по крайней мере, продолжатьискать значения. Будучи оборотом речи, рассчитанным на определенноепрочтение, т. е.
оставаясь единицей языка, удовлетворяющей его требованиям,метафора балансирует на грани конвенциональности. С одной стороны, безфиксированных означающих она не смогла бы создавать в языке ситуациюдвойственности (без них вообще не случалось бы события понимания), с другой –метафора побуждает хотя бы на время забыть о незыблемых законах языка,которым подчиняется любая речь. Метафора – это вызов языку, посколькуявляется нарушением речевых норм; это вызов природе, поскольку приписываетвещам чужие имена; это вызов разуму, поскольку позволяет рефлексировать опредмете в категориях, ему не свойственных.126Стайн Г.
Поэзия и грамматика // Ad marginem’93. Ежегодник. М.: Ad marginem,1994. С. 268.Как можно заметить, с тем же недоверием Гертруда Стайн относится и к знакам препинания.Запятые, по ее мнению, представляют собой своего рода уступки автора незаинтересованномучитателю, которые позволяют последнему сделать остановку и перевести дыхание там, гдетекст стремится к продолжению и завершению. «Длинное трудное предложение должно себявам навязать, заставить вас познать себя» (там же. С.
277), а не быть разбитым запятыми наприемлемые части.83Следовательно,правомернорассматриватьметафорувкачествепровокации. Причем не только внешней, т. е. обращенной к читателю илислушателю и вынуждающей искать разрешение логическому парадоксу впроцессе интерпретации, но, что особенно интересно, внутренней: метафора – этоеще и провокативный выпад субъекта в направлении предиката. Когда вметафорическомвыражениипредметуприписываютсячуждыеемухарактеристики, то его нетождественность себе, инаковость, принципиальнаянезавершенность, обычно не замечаемые, вдруг становятся явными, достигаютявленности.
(Этим отсутствием у вещей четких границ и объясняетсявездесущность метафоры: их размытость и условность вдохновляет напоэтическое комбинирование слов и создание новых образов, новых точекзрения.) Порождаемый метафорой внутренний конфликт, в который вовлекаетсята или иная вещь, оборачивается обнаружением в ней чего-то другого: другогосвойства, другой категории, другого имени.
В эпистемологическом плане этанеожиданно вскрывшаяся «инородность» способна подтолкнуть к дальнейшемуизучению,казалосьбы,хорошоизвестногопредметаиполучениюдополнительных сведений о нем. В художественном же плане метафора,побуждая увидеть вещь в совершенно особом свете, не только подчеркивает ееуникальность и самобытность, но и вписывает в общемировой контекст, сближаяпутем сравнительного соотношения с бесконечным множеством других вещей.Получается, с одной стороны, все в мире находится в метафорическихотношениях, которые «нужно рассматривать в их потенции, в самой возможностиэтих отношений, реализуемой с той или иной степенью вероятности иинтенсивности принашемучастии,заключающемсявхудожественномметафорировании»127.
Это своего рода катафатический момент метафорики,основанный на мысленном допущении, что все вещи в какой-то степенитождественны друг другу. С другой стороны, концентрироваться на одном лишь127Лехциер В.Л. Онтология метафоры (Отношение к вещи в событии художественного) //Философия: в поисках онтологии: Сборник трудов Самарской гуманитарной академии. Вып. 5.Самара: Изд-во СаГА, 1998. С. 220.84подобии, существующем между сопоставляемыми в метафоре предметами илисвойствами, явно не достаточно. Американский лингвист Айвор Ричардсспециально заостряет на этом внимание: «Обычно сходство является наиболееочевидной основой переноса, но своеобразные модификации … являются вгораздо большей степени результатом различий между объектами, чем сходствамежду ними»128.
Так, уже приводимая выше иллюстративная метафора «Человек –это волк» констатирует в первую очередь очевидную истину, что человек не естьволк, и только потом, после того, как отрицание усвоено, осуществляется переноссвойств с предиката на субъект. Классическое определение метафоры какскрытого сравнения в ХХ в. приобретает еще одну важную характеристику –имплицитное противление. Метафора принципиально двунаправленна: онапоказывает тождественность вещи с другими вещами или явлениями, но именноза счет этого утверждает ее уникальность. Поль Рикёр, разрабатывая учение ометафоре, неоднократно акцентировал первостепенную роль напряжения, котороесуществует не между буквальным и переносным значением слова (метафоравообще лишена собственного значения), а между «есть» и «не есть»,действующими одновременно в непроговариваемой связи субъекта с предикатом.Метафорическое высказывание, произнесенное или написанное, нуждается в том,чтобы быть понятым.
Но не обыденным пониманием, а таким, которое заключаетв себе момент непонимания. Когда метафора становится достоянием культуры иинтерпретируется без затруднений, она тускнеет, утрачивая свою двуплановость.Это странное свойство метафоры присуще и самой знаковой системе. «Языкведет к пониманию, но он же и ставит проблему понимания, потому чтопредполагает исходную непонятость между людьми. Язык настолько жеобособляюще-разобщающая, насколько сообщающая среда. Причем сначаларазобщение, потом общение»129.
Мартин Хайдеггер в своих лекциях «Положениеоб основании» обращал внимание на некую аналогичность, необходимую как дляметафорических построений, так и для познания в целом, усматривая ее не в128129Ричардс А. Философия риторики // Теория метафоры. С. 64–65.Бибихин В.
Язык философии. М.: Языки славянской культуры, 2002. С. 46.85идентичности вещей, а в согласованности самого мышления. Подобнаясогласованность, по словам немецкого философа, «зиждется на различении».Хайдеггер имеет в виду различие между физическим и нефизическим,чувственным и нечувственным, которое лежит в основе не только метафоры, но ивсей западноевропейской традиции мысли.
«Метафорическое, – пишет он, – имеетместо только внутри метафизики»130. Порой философия, стремясь к истине,пытается подчинить язык, установив пределы метафорике. Но стремлениефилософии приручить метафору не достигает цели – прежде всего потому, чтовзглянуть на метафору «снаружи», т. е. не прибегая к ее же помощи, непредставляется возможным. Рикёр отмечает, что любой разговор о метафоре«тяготеет к метафоричности»131, а Деррида называет настоящей драмой языка тотфакт, что метафора, неподконтрольная никакому дискурсу, в том числеотвлеченному, заставляет нас метафоризировать132.Современный румынский поэт и философ Лучиан Блага полагает, чтометафора представляет собой не только способ соединения двух миров –абстрактногоиконкретного,но,преждевсего,специфическийтипэкзистирования, позволяющий заглянуть по ту сторону вещей.
Поэтому субъектапознающего он называет «существом метафоризирующим»133. Согласно Блага,метафора, реализующаяся благодаря способности человека видеть сходства иподмечать различия, предшествует личной истории, а тем самым предвосхищаети определяет ее. Перефразируя Лакана, можно сказать, что человек рождается вполе метафорического – в мире, полном сообщающихся вещей, утверждающихсвою идентичность. Так метафора из выразительного языкового средствастановится сначала продуктивным гносеологическим приемом, а затем и вовсеонтологическим принципом, представляющим собой парадоксальное совмещение130Хайдеггер М.
Положение об основании. Статьи и фрагменты. СПб.: Алетейя, 2000. С. 92.Рикёр П. Метафорический процесс как познание, воображение и ощущение. С. 418.132См. о метафоре в философском дискурсе работу Деррида «Белая мифология»: Derrida J.White Mythology: Metaphor in the Text of Philosophy // New Literary History. – 1974. – Vol.
6. – P.5–74.133Подробнее о теории культуры Л. Брага см.: Jones M. Culture and Interreligious Understandingaccording to the Romanian Philosopher Lucian Blaga // Journal of Ecumenical Studies. – Winter,2010. – P. 97–112.13186единого и многого, который позволяет сущему, оставаясь собой, т. е. единым,одновременно быть многим (через связь с другим сущим), быть во множестве (вмире как конгломерате вещей), быть вместе со многими. На примере метафорыхорошо видно, насколько эффективным ресурсом для философских поисковможет стать общеизвестное средство художественной выразительности.1.2Катафатическоеиапофатическоеосуществлениеязыкавхудожественном творчестве ХХ в.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
