Диссертация (1148820), страница 18
Текст из файла (страница 18)
Так происходит потому, что коммуникация не столько предполагаетответную реакцию, сколько гарантирует встречную реплику со стороны другого.Подобная коммуникация возможна разве что в идеальных условиях, поскольку вреальности ей всегда что-то мешает: наличие социального неравенства, большая илименьшая заинтересованность с какой-то стороны, меркантильный интерес. Но дарявляется такой областью, в которой, кажется, было бы полезно такуюкоммуникацию поискать.Почему же так происходит? Ведь мы выше рассмотрели дар в традиционныхархаичных обществах, и увидели, что он полностью опирается на социальноэкономические отношения и статусные связи в обществе.
Выход видится в том, что143См., напр.: Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие // Хабермас Ю. Моральное сознаниеи коммуникативное действие. СПб.: Наука, 2001. С.18277коммуникация здесь возможна, потому что дар перестает быть лишь толькоэкономическимобъектом,онначинаетжитьсамодостаточно,вкачествепрактически потустороннего (магического, мифологического) феномена. С однойстороны, дар в качестве материальной или нематериальной вещи, уйдя от дарителя,существует практически безотносительно к нему (за исключением прямой отсылкик дарившему: «это мне подарил такой-то»).
Иначе говоря, существование даравполне отделимо от самих агентов дарения. Оно становится таковым потому, чтодарсвязываетсявзаимодействующихссобытиями,сторон,нопустьдажевнешними.иДарзатрагивающимиосновываетсястатуснадвухпротивоположных позициях: во-первых, это конкретность и уникальность каждогоакта дарения, который обусловлен исторической ситуацией как самих участниковдарения, так и времени, в которое они взаимодействуют; во-вторых, это четкопрослеживающаяся отделимость, вернее, даже, шаблонность и, в связи с этим,отстраненность тех событий, знаком которых этот самый конкретный дар является.На примере это поясняется так: подарок на свадебное торжество должен учитыватькак данную конкретную ситуацию, местность, возраст новобрачных, своивзаимоотношения с ними вместе и с каждым по отдельности, и множество другихфакторов, так и однообразность свадьбы в качестве ритуала (и последующих такихже ритуальных действий).С другой же стороны, подарок – необходим.
Отсутствие его воспринимается какнеприятная случайность. Здесь неважно, каковы нюансы наших взаимоотношений сданным человеком. В этом тоже видится вполне явственная автономность дара: тоесть, его независимость от условностей и многозначностей человеческихвзаимоотношений.Темболееэтоотчетливовидносейчас,когдаэтивзаимоотношения заметно упрощаются, однако средства для них и их знакистановятся все сложнее и сложнее.
Имеет место парадокс: придуманная реальность,абсолютная симуляция (в смысле Ж. Бодрийяра)144,145 обогащаются все новыми144См.: Бодрийяр Ж. Общество потребления. Его мифы и структуры. М.: Культурная революция, Республика, 2006.С. 82 и далее; С. 108-110145См.: Болдуин Дж. «Жизни нужна страсть»: Бодрийяр и дар // ХОРА. Журнал современной зарубежнойфилософии и философской компаративистики.
2009. № 2. СПб., 2009. – С. 92, С. 104, С. 10678элементами, в то время как реально существующее действие или ритуалупрощаются в наиболее возможной степени. С этой позиции дар стоитрассматриватьвкачествесвоеобразногомостикамеждуэтимидвумяпространствами. То есть, дар, относясь сущностно к реальности действительной,ушел в реальность виртуальную.Имеется в виду то, что дар перестает быть случайным предметом, онвклинивается в нашу современную жизнь.
Когда мы заходим в магазин подарков,мы ощущаем почти бессознательно некий трепет перед тем, что лежащие на полкахпредметы – все подарки. Подарок никогда не покупался как подарок до нашеговремени, до «общества потребления». Но этот подарок, вернее даже, Подарок(потому что его черты утрированы: ибо мы заходим в магазин и знаем, что все этипредметы могут быть исключительно и только подарены) насквозь мистичен имифологичен. Пусть он не связан напрямую с высшими силами, но он, так сказать,сам собой является этой высшей силой, сам собой питается и сам себяобусловливает.
Необходимость его дарения кроме существования определенноговнешнего события связана еще и с тем, что каждый из этих предметов на полочкевопит: «купи меня, ведь я же подарок!». Вещь оживает, поскольку мы сами этосделали. Никогда в европейской практике подарок не был живым, этоисключительно черта нашего времени. Мы оживили подарки, придав им самисоответствующую мистическую силу. Чем не возврат к архаическому обществу, гдекула является не столько подарком экономическим, не столько статусным, носколько ритуально-мистическим, магическим?Помимо этой автономности и мистичности дар обладает очень важнымсвойствомсовершенности(дажееслирассматриватьслово«подарок»лингвистически: «по-дарок», то есть то, что существует уже по прошествии дара).Эта совершенность также может служить одной из черт коммуникативного акта всилу того, что она обусловливает длительность взаимодействия. Дар никоимобразом нельзя отменить, если он был сделан. Можно уничтожить вещь физически,можно разорвать отношения с человеком, но сам подарок, в качестве некоегоавтономного действия, отменить нельзя, ибо, повиснув между агентами, дар там и79остается, он не может ни вернуться назад и оказаться не подаренным, ни всецелоотойти к одариваемому.
Дар – это действие, причем действие совершенное (а непотенциальное), относящееся к обоим агентам в равной степени. Даже задумканекоего подарка уже подразумевает его свершенность, то есть, то время, когда этотзадуманный подарок уже уйдет от дарителя.В качестве совершаемого действия дар продолжителен во времени и,следовательно, предполагает продолжительную вовлеченность обоих участников вакт дарения.
В качестве совершенного действия дар уже не принадлежит дарителю,никак с ним не связан: все возможные нити между ним и дарителем уступили местосвязям с одариваемым. Причем в этот момент дар может еще даже не быть подарен.Он только лишь приобрел наименование, обозначился в качестве подарка длядарителя, – и сразу же перестал ему принадлежать.Эта обоюдность может выступать в качестве возражения против автономностидара. В самом деле, не ясна соотнесенность независимого дара с обоимиучастниками.
Нам думается, что если бы дар принадлежал только одному изучастников, тогда можно было бы говорить о его зависимости, о егопринадлежности этому участнику. Но покуда дар является отношением междуравными сторонами, причем эта равность проговаривается, то его автономностьвполне ясна: она служит обоснованием вообще какого бы то ни было разбора самогодара. Иначе говоря, дар только и может быть рассмотрен в качестве относительнообщего понятия, само действие дарения приобретает одинаковые (могущие бытьтаковыми представленными) черты для многочисленных человеческих обществ, всилу того, что можно указать на независимость этого действия.Но дар, рассмотренный с подобных позиций, нельзя обосновывать в качествецели коммуникации.
В самом деле, берем ли мы дар как ритуальное действие иликак действие, закрепляющее общественный статус, он всегда предполагает некийответный акт на это действие (не имеет значения, проговорен он, или нет). Но мывсе-таки попытаемся показать такой дар, который мог бы выступить в качествеясной цели коммуникации. Никакой из тех даров, которые обладают экономикосоциальной природой, не обладает необходимыми для этого качествами. Под80таковыми мы подразумеваем: абсолютную незаинтересованность дарителя водариваемом и безвозмездность.Первое.
Незаинтересованность в даре, в его последствиях. Почему именно онаприсуща дару-цели? Нам думается, что потому, что сам подарок, если не обращен кконкретному одариваемому, становится ценен сам по себе.Вспомним значение произведения искусства: оно создается (в качестве такового,разумеется, а не в качестве товара или чего угодно еще) не в угоду кому-то, не длякого-то, но благодаря таланту автора, вдохновению, желанию творить.Этунезаинтересованностьвличнойвыгоде,можнотакженайтивблаготворительности. Мы выше упоминали о современном смысле слова «жертва»,который является большей частью моральным. Именно о такой жертве речь и идет.Человек предоставляет некие материальные ценности или иные ресурсы – своюработу, например, – ради некой благой отвлеченной цели или во имя нее.
(Тотсмысл, который несет словосочетание «жертва нацизма», тоже привязан к такомупониманию, поскольку фактически это словосочетание выросло из «жертванацизму».) Эта жертва нравственна, никоим образом не связана ни с социальными,ни с экономическими основами общества, но зиждется на осознании человека вкачестве бесконечной ценности (конечно, это возрожденческая установка, котораявыросла из христианского понимания дара146). Речь не идет о человеке как осредстве, поскольку он заведомо, безусловно, воспринимается в качестве цели. Наэтом и основывается вся современная благотворительность: не зная, к чему приведетпожертвование (не зная человека лично, не имея никогда до этого отношения кбездомным животным и пр.), мы все равно совершаем его. Иначе говоря,современному западному обществу, для того, чтобы быть нравственным иморальным, для того, чтобы принимать и осуществлять благотворительнуюдеятельность, необходимо предельное обобщение его душевных качеств ипоступков.