Диссертация (1148763), страница 34

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 34)

Было быневерно предполагать, что использование смеха или эроса для достиженияутилитарных целей (в данном примере – богатого урожая) нивелирует ихтрансгрессивную природу. Любой ритуал, пусть даже и имеющий своей цельюполучение некоторой пользы, есть выход в сакральный мир – мир необъяснимогохаоса, природы и зверя. Этот мир недоступен в рамках профанного быта,поскольку функционирует по принципу разгула. И обращаться к нему возможнотолько отринув на время запреты и нормы, сдерживающие природный хаос.Поэтому трансгрессивные взрывы cмеха или сексуальной ярости неизбежновключаются «в механизмы человеческого мира, организуемого трудом»214, но отэтого менее трансгрессивными они не становятся, поскольку, так или иначе,возвращают человека к природному миру. Можно вообще говорить о том, чтосмех рождается во время перехода этой непреодолимой границы, отделяющейсоциум от естественного мира.

211Пропп В.Я. Ритуальный смех в фольклоре (по поводу сказки о Несмеяне) // Пропп В.Я. Проблемы комизма исмеха. М.: Издательство «Лабиринт», 1999. C. 163.212См. там же. C. 235.213Батай Ж.

Эротика. С. 573.214Там же. С. 574. 153Речьвданномслучаеидетосмехенепристойном,вульгарном,«низменном» смехе, смехе площадей, народных празднеств и увеселений: «Этипразднества сопровождались громким и торжествующим хохотом. Но это смех …громкий, здоровый, безудержный, смех удовлетворения. Ни одна из теорийкомического, от Аристотеля и до наших курсов эстетики, к этому виду смеха неподходит.

Он выражает анималистическую радость своего физиологическогобытия» 215 . Именно в этом выражается смеховая природа карнавала, которыйстановится наследником первобытного праздника с жертвоприношением. Как мывидим это у Бахтина, смех составляет основу карнавальных, обрядово-зрелищныхформ. Именно смеховое начало проводит четкую границу между карнавальнымиритуалами и официальными церковно-государственными праздниками. Как мызнаем, карнавал сам по себе есть пространство трансгрессии, поскольку в порядкекарнавала «происходит временный выход за пределы обычного (официального)строя жизни» 216 .

Если церковные праздники чужды смеховой и эротическойтрансгрессии, то карнавал, наоборот, держится именно на них. Во времякарнавала, происходит выплеск бушующей «низменной» энергии, которая до тогобыла ограничена пространством закона, и именно смех оказывается здесь тем, чтознаменует этот выход по ту сторону обычного порядка. Он проявляется не простокак ликующий смех жизненной радости, но и как насмешка над теми законами,которые организуют мир социального, при этом отрывая человека от своейглубинной природы.Смех, как и любой трансгрессивный акт, на время стирает границыобщепринятого. Это витальный смех, который мало общего имеет со смехомкомическим в том виде, в котором он представлен в эстетических штудиях,посвященных проблемам комизма.

Комический смех зачастую предстает как смехрассудочный, который вызывается логическим несоответствием реальногоположения вещей представлению человека о них 217 , или смех осуждающий, 215Пропп В.Я. Ритуальный смех в фольклоре (по поводу сказки о Несмеяне). C. 166.Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. С. 12.217См.: Шопенгауэр А.

Мир как воля и представление: Т. 1 // Собрание сочинений в 6 т. М.: ТЕРРА – Книжныйклуб; Республика, 1999. C. 65 216 154который возникает как реакция на вещи или явления, противоречащиеобщепринятому пониманию нормы, - т.е. смех, якобы преследующий «полезнуюцель общего совершенствования» 218 [5, с. 21]. Указанные выше примеры,несомненно, имеют место в смеховой практике человека и действительно могутвызывать смех, однако же такая рассудочность упускает истинную сущностьсмеха, которая кроется в его витальном характере.

Смех знаменует радость бытияздесь и сейчас, он снимает томительное беспокойство, связанное с неосознанныммучительным страхом смерти, присущим человеку. И смех в той же мере, как иэротика, в состоянии победить эту тревогу. Такое понимание природы смехавыводит нас в совершенно иную плоскость анализа этого феномена. Возьмемрасхожий сюжет с падающим человеком. Бегущий человек спотыкается и падает,что вызывает хохот прохожих. Рассматривая этот случай, А. Бергсон объясняетсмех как реакцию на косность и автоматизм. Они знаменуют собой застой вобществе, и именно их общество «хотело бы устранить, чтобы получить от своихчленов возможно большую гибкость и наивысшую степень общественности.

Этакосность и есть комическое, а смех — кара за нее» 219 .Подобный подходпредполагает наличие у смеха некоторых социально-воспитательных функций,которые вступают в стойкое противоречие с трансгрессивным характером смеха.Как мы выяснили выше, смех может нести в себе определенный утилитаризм, нолишь в том случае, когда смех подлежит культивации, как это реализуется вритуальных практиках. Спонтанный же смех есть персональная реакция человекана переживание, даже в том случае, когда люди объединяются в смеховом порывенад одним и тем же объектом. Если вернуться к упавшему человеку, тосправедливее было бы сказать, что смех в данном случае – выражениевнутреннего, может быть и неосознаваемого, удовольствия от того, что самсмеющийся остается на ногах.

Такой смех представляется жестоким, поскольку усамого упавшего это происшествие вряд ли вызовет смех, но тот, кто наблюдал западением, смеется не потому, что желает причинить еще большее неудобство 218219Бергсон А. Смех. М.: Искусство, 1992.

C. 21.Там же. 155упавшему или преподать ему социально-полезный урок, но потому, что сам он неупал, и смех в этой ситуации «позволяет легко снять тревогу, которую могло бывызвать чувство, что упавший – один из ему подобных и что сам он тоже мог быупасть»220. Смех, таким образом, помогает справиться с страхом смерти, которыйкаждый так или иначе испытывает, но обыкновенно старается подавлять его.Поэтому смех могут вызывать вещи, восприятие которых сопряжено сосмертельной тревогой. К таким вещам относится все то, что человек когда-тоограничил при помощи закона и к чему он возвращается в актах трансгрессии.Однако нужно помнить о том, что трансгрессия выражается не только встремительном движении к смерти, но и в расточительном буйстве жизни,поскольку жизнь и смерть как явления оказываются двумя сторонами одноймедали: жизнь завершается смертью, но со смерти начинается новая жизнь.

Ипотому именно в смехе выражается безудержная радость жизни, которую людиделят между собой в заразительном веселье.Таким образом, можно говорить о том, что праздничный разгул, и разгулэротический, и непристойный взрыв хохота дают человеку в трансгрессивнойформе прикоснуться к той стороне своей сущности, которая в рамках обычнойжизни оказывается под запретом или же осуждается общепринятой моралью. Всеэти явления трансгрессивны по своей природе, поскольку выводят человека впорядок суверенного момента, который по сути своей не может длиться, оннеобычайно краток – и именно в этом состоит его прелесть.

Трансгрессивныйсмех позволяет ощутить полноту бытия, радость жизненного момента здесь исейчас. Он ненадолго вырывает человека из смыслообразующей полезнойдеятельности, к которой он затем вынужден вновь возвратиться, как толькомгновение смеха подойдет к концу.5. Язык трансгрессииТрансгрессия – это опыт бытия на пределе, опыт нарушения границы,отделяющей дозволенное от недозволенного.

Граница пролегает там, где есть 220 Батай Ж. Границы полезного. С. 305. 156закон или норма, которые задают положение вещей в обществе. Однако нельзяутверждать,чтотелосоциумапребываетлишьвнутриэтихграниц:трансгрессивные практики, которые расшатывают и ставят под вопрос границызаконного, оказываются, тем не менее, социальными практиками, практикамисоциального взаимодействия в том смысле, в котором трансгрессирующийиндивид сам оказывается частью общества. Здесь важно заметить, что в целомтрансгрессия, какие бы социальные запреты и установления морали она ненарушала, обращена не столько на пределы общественного, сколько на пределсамого человека. Испытание этого предела зачастую совпадает с испытаниемсоциальных пределов законности, но именно граница, проходящая в самомчеловеке, становится предметом трансгрессии.

Исходя из этой перспективыможет быть понято неравномерное выражение трансгрессивных стремленийсреди индивидов: для кого-то крайней степенью кощунства, открывающейпереживания трансгрессии, становится употребление непристойной, обсценнойлексики, а для кого-то действительно трансгрессивным является реальноенарушение существующего законодательства. Таким образом, трансгрессия какпреодоление границы, которая на первый взгляд кажется непреодолимой, понастоящемуразворачиваетсявовнутреннемопытечеловека,онаестьпереживание собственной предельности, и это переживание тем острее, чемдальше человек заступает за свои границы. Это заступание подчиненоединственной цели – пережить опыт смерти, но смерть, достигаемая в практикахтрансгрессии, оказывается фиктивной.

Характеристики

Список файлов диссертации