Диссертация (1148763), страница 32
Текст из файла (страница 32)
Сексуальнаядеятельность человека покрыта пеленой стыда, поскольку любое плотское соитиеоказывается нарушением этого запрета.Однако нарушение этого запрета нетождественно возврату к природе, поскольку эротическая деятельность человекане тождественна сексуальности животных. Она, также как и труд, ориентированана цель. Сексуальная активность животных обусловлена инстинктом, онанаправлена на размножение, на увеличение жизни. Человек же в ходе своегоразвития и удаления от звероподобия отказывается от чисто инстинктивногоудовлетворения своих влечений, он ориентирован на смысл.
Поэтому «для людей, 193194Фуко М. О трансгрессии. С. 116.Батай Ж. Эротика. С. 555. 144первыми осознавших его, целью сексуальной деятельности не могло бытьрождение потомства, ее целью было немедленное удовольствие» 195 . Можноговорить о том, что понимание эротики лишь как средства продолжения родакрайне искусственно: «лицемерно утверждать, что человек влечется к половомусоединению для деторождения, в то время как подобная цель может быть лишьрезультатом рефлексии, и половое соединение имеет значение само по себе»196.То, что заставляет нас верить, будто смысл эротики заключен исключительно вразмножении, – всего лишь инстанция запрета, которая таким образом стремитсяограничить эротическое влечение человека, но в результате подстегивает его.Так, сексуальная активность человека подчиняется в первую очередьсознательной воле, и в последнюю – слепым влечениям инстинкта.
Эротикаотличается от животной сексуальной импульсивности тем, что представляетсобой рассудочный поиск сладострастия, и в этом она сближается с трудовымипрактиками, поскольку оказывается сознательным преследованием цели. Однакоесли труд нацелен на эффективность, пользу, производство, а значит – умножениебогатств, то эротическая деятельность не имеет никаких притязаний на какогоугодно рода прибыль. Таким образом, сексуальная деятельность в большейстепени представляет собой растрату энергетических ресурсов, потерю в томсмысле, в каком человек в моменты экстаза теряет разум.
Более того, опытэротики позволяет человеку пережить и опыт смерти. В момент эротическогоэкстаза человек оказывается на границе своего бытия, он заглядывает в безднунепрерывности, к которой относится животный мир.В этот момент человекускользает от себя самого, теряет себя в соединении с другим человеком, и вместесо сладострастием испытывает смертельную тревогу, ужас, сопоставимый сужасом перед смертью. В момент эротического переживания «рушитсяравновесие, на котором была основана жизнь. Человеком внезапно овладеваетбешенство» 197 .На волю вырывается вся та ярость, которая так или иначесдерживается в процессе человеческого коллективного проживания, и она 195Батай Ж.
Слезы Эроса // Танатография эроса. СПб.: Мифрил, 1994. С. 282. Бердяев Н. О рабстве и свободе человека (Опыт персоналистической философии). С. 195. 197Батай Ж. Эротика. С. 566.196 145подрывает собою естественное течение жизни. Человеческая личность в буйствесексуальной ярости на время отстраняется, и на ее место на короткий миг встаетзверь. По этой причине христианская мораль видит в плотском наслаждениинравственное разложение, которое может привести к гибели. И действительно, вмиг наивысшего удовольствия человек оказывается на краю, за которым уженичего нет. Эта встреча с ничто демонстрирует человеку то, что ждет его вмомент смерти.
Но человек только заглядывает в эту пустоту, не погружаясь в нееполностью.«С моментом наслаждения обязательно связан некий неполныйразрыв, предвещающий смерть» 198 , и зачастую именно это чувство разрываспособствует наиболее полному удовольствию, так как выражает собойощущение трансгрессии. Это чувство трансгрессии опасно для стабильностижизни, но без него невозможно пережить вольность эротического неистовства.Эта переживаемая человеком в момент сексуального экстаза неистоваяярость становится предметом запрета. Запрет, ограничивающий эротическуювольность, не имеет четкой формулировки, он проявляется в условностях,закладывается в сознание человека посредством воспитания, деликатныхпредупреждений и недосказанностей.
Он меняется от эпохи к эпохе, взависимости от лиц и обстоятельств, неизменным же остается склонность этогозапрета ярче всего проявляться при трансгрессии. Он предстает перед человекомв результате открытия запретной сферы, вся запретность которой проявляется в еетаинственности, сокрытости от публичных взоров. В эротику посвящают, и такимобразом каждый становится участником тайного общества, поскольку говорить обэротике оказывается неуместным и, в некоторой степени, мало возможным, таккак слов языка оказывается недостаточно, чтобы описать этот опыт, не обращаяськ словам, имеющим непристойный, эксцессивный смысл, что только усугубляетинтерес к запретной сфере.
Таким образом, эротика оказывается не простопределом сознательного или законного – она подводит нас «к пределу нашегоязыка: она очерчивает ту смутную линию на прибрежном песке безмолвия, за 198Батай Ж. Эротика.
С. 567. 146которой покоится невыразимая тишина» 199 .Даже говорение об эротике исексуальном переживании приобретает оттенок преступления. Испытываемоеудовольствие оказывается под запретом, оно осуждается, более того – самхарактер удовольствия обуславливается его запретностью. Именно «запретпридает тому, что под него попадает, определенный смысл, которого само по себезапрещенное действие не имело.
Запрет принуждает к нарушению запрета, к егопреодолению, к трансгрессии, без чего запретное действие утратило бы зловещийи обольстительный облик»200. Таким образом, сама суть эротики выступает внеразрывности единства между удовольствием и запретом, само удовольствиепорождается чувством недозволенности совершаемого. Поэтому человеческаясексуальность отличается от простой сексуальности животного: она проявляетсяименно в трансгрессии.Будучи трансгрессивной по совей сути, эротика зачастую вписывается вразличные ритуальные практики, которые запускаются именно трансгрессиейзакона. Трансгрессивный характер эротики в своей крайней форме находитвыражение в оргаистических практиках. Оргия требует попрания всяческихграниц закона, отрицает все пределы трудовой жизни. Она оказываетсяполнейшей инверсией разумного порядка вещей.
Неудивительно, что оргииприобрели ритуальное значение: в своей безудержности они были знакомсакрального, которое угрожало гибелью профанному миру, но лишь вмимолетном приостановлении действия запретов. Нередко оргия представляетсякак обряд, направленный на обеспечение плодородия земель и скота, но основнаяи главная цель таких оргаистических взрывов – в торжестве сакрального.
Вэротическомэкстазечеловекненадолговновьобретаетутраченнуюнепрерывность, а сама оргия оказывается торжеством непрерывного сакрального.И по этой причине она обладает религиозным характером, посколькунепрерывность – сущность божественного. По сути, любое эротическоепереживание оказывается переживанием божественного. Однако на протяжении 199200Фуко М. О трансгрессии. С. 113Батай Ж.
Слезы Эроса. С. 295. 147истории отношение к сакральному меняется. С приходом христианской эрыбожественное сакральное помещается в новые границы, ознаменованныедобродетелью, чистотой и святостью, где нет места для проклятого илинечистого. Оно отбрасывается в область тьмы, зла, однако при этом не перестаетбыть сакральным, но лишается божественной благодати. Будучи дьявольскимискушением, эротизм начинает пониматься как препятствие на пути квоссоединению с божественным, и потому христианская культура проповедуетвоздержание, отказ от соблазна, подкрепляя это идеей, будто «этот отказ способендать доступ к духовному опыту истины и любви, который сексуальнойдеятельностью якобы исключается» 201 . В таком мире эротика, которая самойсвоей сущностью знаменует торжество трансгрессии, автоматически оказываетсягреховной, грязной, и потому помещается в сферу Зла.
В качестве минимальногозла она допускается в браке. Что касается брака, кажется, будто в этомсанкционированном законом институте, чей смысл практически полностьюсводится к функции воспроизводства, не остается места для трансгрессии, но этоне совсем верно. Хотя брак в определенном смысле оказывается формойузаконивания деструктивных для социума эротических влечений и предполагаетуникальность эротического союза вместо свободно воплощаемой сексуальности,он сохраняет свое трансгрессивное ядро, ведь в самой «решимости будущихсупругов ритуально заявить перед всем сообществом о своей готовностинарушить сексуальный запрет в целом – готовности вступить в половую связь,столь сильной, что она подчиняет себе закон, – есть в самом деле что-тоголовокружительное»202.