Диссертация (1148763), страница 27
Текст из файла (страница 27)
«Убийство зверя, по всей вероятности,поначалу внушало людям сильное чувство кощунства. Жертва, которую убиваливсе вместе, обретала смысл божества»157. В ходе жертвоприношениявосстанавливается утраченная имманентность между человеком и миром,которую человек утратил, погрузившись в профанный мир пользы. Именно поэтой причине за жертвоприношением нередко следует трапеза, в ходе которойчеловек причащается этой сокровенной имманентности жертвенного животного иего божественности, тем самым вновь ненадолго сближаясь со зверем в актежестокогоубийства,азатемпоеданияжертвы.Вэтомпроявляетсясопричастность человека и зверя, поскольку через жертвоприношение нарушаетсязапрет смерти так же, как он нарушается животным в его животном мире.
Как ужеговорилось, человек не может принять мысль о том, что зверю неизвестны законыи запрещения, и потому он нарушает их осознанно, выражая тем самым своюсуверенность и ярость. Более того, признавая свое родство со зверем, человексовершает условный акт каннибализма, поедая животное, которое только чтопризналось в качестве родственника. И это возможно только в том случае, есличеловек погружается в природный порядок, в котором господствует не разум, аярость, именно поэтому Батай пишет, что «возврат к имманентной сокровенноститребует помраченного сознания»158.
Обряды жертвоприношения сохраняются и 157158Батай Ж. Эротика. С. 547.Батай Ж. Теория религии. С. 69. 121тогда, когда божество теряет свой звериный облик, приобретая исключительноантропоморфные черты: «Когда процесс антропоморфикации завершен илиблизится к завершению, животные и растения, которые первоначально былисамимибожествами,продолжаютнаходитьсясразвившимисяизнихантропоморфными богами в туманной, трудно постижимой связи»159.
И потомуумерщвление божественного животного приобретает двойственное значение: содной стороны, жертва понимается как священный дар богу с целью ублажитьего, с другой – сохраняется идея причастия, когда божественная сущность по темили иным причинам распространяется на священное животное, и ритуальноеубийство, а затем поедание плоти этого животного позволяет разделитьбожественную святость между участниками трапезы.Также можно говорить о том, что в ходе жертвоприношения находят выходярость и агрессия, присущие человеку.
С точки зрения Р. Жирара, цельжертвоприношения состоит в том, чтобы уберечь общество от кипящих в немагрессивных тенденций. Жертвенное животное в этом случае предстает в качествезаместительной жертвы, «козла отпущения», на которого обрушивается все тонасилие, от которого люди так старательно пытаются уберечь общество. «Всесвойства, делающие насилие ужасным, – его слепая жестокость, абсурдность егопорывов – имеют и оборотную сторону: они совпадают с его страннойсклонностью обрушиваться на заместительную жертву, они помогают хитрить сэтим врагом и в удобный момент подбросить ему ничтожную добычу, которая егоутолит»160. Обращаясь на приносимую жертву, ярость теряет из видупервоначальный свой объект и не обрушивается на социум. При этом Жирарговорит о феномене «непонимания», который оказывается причиной того, чтособлюдающие практику жертвоприношения люди верят в необходимостьжертвования для определенного божества.
Жирар утверждает, что для людейоказываетсязакрытойистиннаясущностьжертвоприношения,ионизаблуждаются, принимая идею того, что некий бог требует жертв, в то время как 159 Фрэзер Д. Золотая ветвь. М.: Политиздат, 1986.
С. 367. Жирар Р. Насилие и священное. М., 2000. С. 10.160 122на самом деле эти жертвы нужны для удовлетворения собственной склонности кнасилию. В этой связи мы можем заметить, что для первобытных людей ихяростная натура не являлась тайной, и именно из-за нее появились запрещающиекодексы и трансгрессивные практики.
Более того, люди вполне могли отдаватьотчет в том, что жертвоприношение нужно для выплескивания звериныхимпульсов, недаром именно зверь с его яростной натурой стал первымбожеством. Вполне вероятно, что в ходе этих практик их глубинная суть утратиласвою очевидность, и на смену этой очевидности пришло «непонимание», но дляподдержанияэтихпроцессовнеобходимнекто,ктобудетосознаватьнеобходимость жертвоприношения. Таким человеком может быть жрец иливождь, задача которых сохранять единство и эффективность социума.В любом случае, жертвоприношение оказывалось ключевым элементомпраздничного разгула архаических людей, вся суть которого сводилась кнарушению установленного порядка.
И если с ходом истории праздник потерялту разрушительную силу, которая была присуща ему в древности иактуализировалась в жертвоприношении, он не утратил свою сокровенную суть,заключенную в трансгрессии. Так, например, новой формой праздника, в которойнаходит свое выражение трансгрессивное нарушение порядка вещей, вопределенный момент истории становится карнавал.1.3. Перевернутый мир карнавалаГоворя о карнавале, мы говорим о народной культуре, противостоящейкультуре государственной и церковной.
Это противостояние выражается вовременной отмене законов обыденного миропорядка и замене их на карнавальныезаконы, сутью которых становится инверсия и противоречие официальномуукладу жизни. Если упорядоченный быт социального устройства требовал отчеловека подчинения законам труда и пользы, то карнавал предлагал и дажевынуждал человека на время выйти из обыденного строя навстречу карнавальнойсвободе.
В то время как государственные и церковные праздники, которыеисторически оторвались от трансгрессивного источника празднества вообще, 123выстраивались на начале серьезности и официоза, карнавал в свою очередьорганизовывался на смеховом начале. О трансгрессивности смеха мы поговоримчуть позже, сейчас же важно отметить витальный характер смеха, который игралособую роль в карнавальном мироустройстве. Карнавал знаменовал обновление ивозрождение жизни, а смех выступал одним из инструментов такого обновления всилу его принадлежности к источнику жизни.Как писал Бахтин, «все карнавальные формы последовательно внецерковныи внерелигиозны. Они принадлежат к совершенно иной сфере бытия»161. Этопроисходит по причине разделения в христианской культуре сакрального мира начистый и нечистый. Нечистое сакральное профанируется и выводится из областичистого сакрального, которое единственное становится областью пребываниябожественного.
Мы уже говорили о том, что все трансгрессивное помещается всферу зла и греховности, но сам механизм трансгрессии остается важной формойвыражения и испытания человеком собственной человечности, ее связи инесовпадения с миром природы. Если изначально, начиная с архаики, праздникиносилирелигиозныйхарактер,которыйприэтомнеотменялихтрансгрессивности, то в христианскую эпоху празднества разделяются нарелигиозно-церковные и народные. При этом они сохраняют свою связь в томсмысле, в котором разгульный народный праздник как трансгрессивный «выпускпара» предшествует церковному празднеству, сопровождаемому постом ивоздержанием (например, Масленица в русской культуре).Карнавалвыступаетнаследникомдревнегреческихдионисийскихпразднеств и римских сатурналий.
Эти античные праздники, будучи, тем неменее, вписанными в религиозный культ, представляли собой, как и карнавалвпоследствии, временный выход за пределы официального строя жизни. Важнопонимать, что такие древние праздники были особенным образом вписаны вкалендарь и знаменовали собой переломные моменты в годичной жизни человекаи природы, будь то день солнцестояния, начало или окончание цикла 161 Бахтин М.М.
Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. М.: Худож.лит., 1990. С. 11. 124сельскохозяйственных работ, приход весны: «Моменты смерти и обновлениявсегда были ведущими в праздничном мироощущении. Именно эти моменты – вконкретных формах определенных праздников – и создавали специфическуюпраздничность праздника»162. Ядром этих праздников было торжествонеограниченной и бесконечной жизни, проявляющееся в том числе и в явленияхсмерти (в этом свете жертвоприношение обретает еще один смысл), иприкоснуться к такой жизни можно только в трансгрессивном выходе изобыденного бытия.
Именно в этом Ницше видел сущность дионисийскогопраздника,вкоторомполнеевсеговыражалась«вечнаярадостностьсуществования». Дионисийские праздники и сатурналии на время уничтожалипривычные границы существования, они открывали доступ к природномуисточнику, в котором «под чарами Диониса не только вновь смыкается союзчеловека с человеком: сама отчужденная, враждебная или порабощенная природаснова празднует праздник примирения со своим блудным сыном – человеком»163.Эти праздники сопровождались рядом трансгрессивных ритуалов, среди которыхследует отметить жертвоприношение животного, символизирующего бога,вакхические оргии и достижение наркотического и/или алкогольного опьянения,и позволяли человеку испытать выход за пределы собственной конечностинавстречу буйству природной жизни.