Диссертация (1148763), страница 25

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 25)

С. 202 111В этом суверен Сада чем-то похож на суверена Ницше, который находитсяпо ту сторону морали. Для Сада нет морали, но есть удовольствие, котороестановится принципом существования. Только суверен может себе позволитьвыйти за все рамки дозволенного в погоне за наслаждениями. При этомудовольствие не должно рассматриваться как нечто полезное.

Напротив, оно естьторжество эротики и смерти одновременно, оно ничего не производит, но толькобезостановочно уничтожает, и потому в нем нет места пользе. Суверенность Садавозможна только как отрицание другого человека, она никогда не принимает врасчет других. Она строится на принятии своего абсолютного одиночества, своейполной обособленности от других.

Поэтому имеет смысл только то, что оказываетмне приятное, а то, что это может вызвать дурные последствия для других, неиграет никакой роли: «Самая сильная боль другого человека всегда значитменьше, чем мое удовольствие»145. Более того, эта боль есть реализация моейвласти и моей суверенности.Сад воспевает возврат к природе. С природой он отождествляет духразрушения. Природа – это универсальная жизнь.

Все от природы: все желания,влечения, удовольствия. Все инстинкты, в особенности безнравственные, хороши,ведь они являются естественным фактом. Сад оправдывается при помощиприроды, которая сама толкает человека на путь порока. Нет и не может бытьникакой морали и Бога, они суть вымысел.

Что касается преступления, то оно,согласно Саду, более всего созвучно духу природы и естества, ведь преступление– это действие, движение, а движение есть сама жизнь. Природа, желающаясозидать, нуждается в разрушительном преступлении. Все, что мы совершаем илиможем совершить, – приемлемо, ведь если бы это противоречило природе, этогобы не существовало. То же касается и сексуального влечения: природа велит намнаслаждаться телами других людей, даже если это происходит против ихжелания, ибо тела только для этого и предназначены.

Сад учит, что «нет желанийпротивоестественных, ибо все они заложены в человеке самой природой и она жевнушила их ему на великом уроке жизни и смерти, который без устали твердит 145Бланшо М. Lautreamont et Sade [Цитируется по: Батай Ж. Суверенный человек Сада. С. 616] 112мир. Безумное желание, бессмысленные убийства, самые неразумные страсти –все это мудрость и разум, поскольку все они принадлежат природе»146. Из всеговышеизложенного можно сделать следующий вывод: если преступление являетсядухом природы, то не может быть преступления против природы, и,следовательно,преступлениеневозможнокактаковое.Такоеотрицаниевозможности преступления позволяет Саду в полной мере отвергнуть мораль,Бога и общественное устройство.

Согласно Саду, пример природы требуетбезусловного подражания, даже если ее законы – это законы ненависти иразрушения. Общественные законы искусственны, в отличие от диктуемыхприродой.Таким образом, маркиз де Сад оказывается тем человеком, который в своихроманах пропагандирует тотальную, хладнокровную трансгрессию, связывая еепри этом с разрушительными влечениями эротики и смерти. Именно в текстахСада сексуальность и насилие переплетаются наиболее тесно, так, что одно бездругого существовать не может: любое насилие, любая агрессия к другомуприобретает эротические черты, распаляет вожделение, а наивысшее эротическоенаслаждение невозможно получить, не совершая преступления. Нарратив Сада,наконец, выводит эротику и насилие из числа непроизносимых феноменов, врезультате чего человек вынужден принять их существование, пусть даже какпаталогическое.СтекстовСаданачинаетсяразвитиеиндивидуальнойсуверенности, отличной от той, которой обладают священники и короли.

Теперьмоя личная, индивидуальная, неотъемлемая суверенность становится легитимной,поскольку я имею на нее право с тех пор, как язык позволяет высказыватьнепристойные желания. «В человеке заложен какой-то непреодолимый эксцесс,толкающий его к разрушению и делающий его заодно с непрестанной инеизбежной гибелью всего, что рождается, растет и пытается продлиться»147, иСад воспевает этот эксцесс, предоставляет его человечеству во всей его полноте,утверждая, что все описываемые им бесчинства и чрезмерности являются 146 Фуко М.

История безумия в классическую эпоху. М.: АСТ, 2010. С. 622.Батай Ж. Сад и нормальный человек // Батай Ж. Проклятая часть. Сакральная социология М., 2006. С. 630147 113порождениями самой человеческой сути. Порок оказывается глубинной истинойчеловека, более того отказ от следования пороку, отказ от трансгрессии привел бык тому, что человечество зачахло бы в своей преданности закону. Толькоблагодаря разрушению жизнь продолжает беспрепятственно струиться, и в этомсостоит суть трансгрессии, к которой призывает Сад. Всякому человеку знакомыэти трансгрессивные, суверенные импульсы, и осознание этих импульсовнеобходимо для того, чтобы иметь возможность по своему желанию имираспоряжаться.

Именно этому учат тексты Сада.***Подводя промежуточный итог нашего рассуждения, можно отметить, чтотрансгрессия как философский феномен раскрывается на пределе человеческогобытия: в его сближении со зверем или Богом, на последних границах конечного иперед лицом смерти, в непроизводительной трате и в каждом суверенноммоменте, словом – во всех тех случаях, когда человек делает шаг навстречузапретномувдвиженииотрицаниясвоейнезавершенности,конечности,ограниченности.Теперь же мы обратимся к конкретным проявлениямтрансгрессивногоповеденияиформампредельногодемонстрируют социальное измерение феномена трансгрессии.

114опыта,которыеГлава III. Практики трансгрессии1. Трансгрессивный смысл праздникаЧеловек, покинув мир неразличенной природы,дал начало новомучеловеческому миру, отличному от мира животного. Если мы склоннырассматривать профанный мир как собственно человеческий, а сакральный мир –как мир запрета, который недоступенчеловеку, то мы будем правы толькоотчасти. Становление обоих этих сфер есть результат первичного отрицаниячеловеком мира природы.

Это происходит потому, что человек несет в себе дветенденции, которые не совпадают по своим целям. Первая тенденция связана сжеланием быть непохожим на своего предка-зверя, оно порождает становлениесознания, предписывает труд и стремление к полезной деятельности. С другойстороны, у человека имеются влечения и иного рода, нежели базовое стремлениек сохранению жизни, которое было возведено в социальный абсолют, – влечения«к деятельности игровой, связанной с намеренным нарушением запрета, к мируискусства, поэзии, религии, эротизма»148.

Все это относится к миру сакрального всилу того, что это не соответствует основному принципу полезности профанногомира. Все эти явления оказываются по ту сторону запрета, и потому доступ к нимвозможен лишь посредством трансгрессии, а сами они становятся желанными врезультате провокации со стороны запрета. Трансгрессия поэтому особымобразом включается в социальную жизнь, поскольку она есть нарушение границыне между миром человека и миром природы, а между профанным и сакральным, кпоследнему из которых в том числе относится некоторая переосмысленная исакрализованная версия природы.Чередование же запрета и трансгрессии в архаический период человеческойистории был способом поддержания баланса между профанным и сакральныммирами, которые в своем единстве давали полную картину мира человеческого.Тем не менее, сфера сакрального все-таки была определена запретом, который 148 Тимофеева О.

Введение в эротическую философию Ж.Батая. С. 36. 115ограничивал деятельность человека рамками профанного миропорядка, инарушение этого запрета понималось как преступление. Индивидуальнаятрансгрессия запрета предполагала наказание или некоторый ритуал очищения,необходимый для поддержания целостности профанного мира, чьи границы былинарушены. Поэтому, чтобы переход между профанной и сакральной сферами былвозможен, архаический человек осуществлял его в рамках организованнойколлективной трансгрессии.

«Организованная трансгрессия образует вместе сзапретом единое целое, которым и определяется общественная жизнь» 149 ,состоящая в смене профанного миропорядка на короткий период сакральноговремени с отменой всех норм и законов, за которым затем вновь следуетвосстановление этих законов в их полной силе вплоть до следующегонеобходимого периода эксцессов. При этом важно понимать, что организованнаятрансгрессия архаических социумов имеет мало общего со свободой.

Периодытрансгрессии всегда четко определены, и то, что возможно и необходимосовершать в эти периоды, также заранее известно. Кроме того, само собойразумеется, что тогда, когда эти периоды подходят к концу, запрет вновьторжествует во всей своей нерушимости, а сакральный мир вновь ограничиваетсямиром профанного. Инструментами же, которые «приводят в движение механизмтрансгрессии, позволяющий человеку в четко заданных условиях перемещатьсяиз первого мира во второй и обратно, приобщаться к сакральному»150, являютсяпраздник и его ритуалы.1.1 Архаический праздникПраздник – это прорыв сакрального в мир профанного, это время отменынорм, «клапан для выпускания пара».

Такая передышка в четко организованнойтрудовой жизни необходима для гармоничного существования социума,поскольку человеку одновременно присущи два типа поведенческих импульсов,между которыми ему приходится искать золотую середину.Один из этихимпульсов – ужас перед иррациональной природой, другой же – влечение, 149Батай Ж. Эротика. С. 534. Тимофеева О. Введение в эротическую философию Ж.Батая.

Характеристики

Список файлов диссертации