Диссертация (1148763), страница 23

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 23)

Суверенному человеку нет нужды соблюдать законы этогообщества, которые своей целью имеют ограничение власти смерти. Суверен небоится смерти, поэтому он может обходить эти законы. Мир практики пытаетсяограничить губительное действие смерти при помощи различных императивов.Основным «оружием» против смертельного разгула становится запрет убийства.Этот запрет вторгается в мир страстей, которыми непросто управлять, ивыступает основой цивилизации (в том понимании этого слова, которыйприменятся к человеку, когда его называют «цивилизованным»). Но те границы,которые этот запрет выстраивает вокруг безотчетных стремлений страсти, неявляются абсолютными: «Если ясно смотреть на вещи, то границы словносуществуют лишь для того, чтобы быть нарушаемыми. Они придают страстисудорожный порыв, которого она не имеет в животном мире»129.

Этот порывобладает огромной силой воздействия на человека, и результатом этоговоздействия становится изощренность в наслаждениях и в жестокости, котораястановится возможной только лишь как обратный результат цивилизации и еезапретов.

Именно в этом выразилась суверенность, представленная в творчествемаркиза де Сада (речь о котором пойдет далее): побуждения суверенного 128129Батай Ж. Эротика. С. 594.Батай Ж.

Суверенность. С. 331. 103человека делают его убийцей, а побуждения убийцы делают последнегосувереном.Человек оказывается не в силах безоговорочно подчиняться требованиямнеобходимости вещественного мира, тем более, что смерть сама провозглашает:человек не есть вещь. Зажатый в рамках правил и обычаев практического мира,обуреваемого страхом смерти, человек начинает бунтовать.

«В итоге, тот, когомир пользы старался свести к вещи, которая чужда смерти, а значит и убийству, вконечном счете, требует разрыва когда-то принятого им запрета»130. И именноблагодаря убийству человек может избежать отвергаемой им подчиненности ияростно избавляется от вещественного облика. А ярость – это уже проявлениесуверенности. Раб подавляет ярость, суверен позволяет ей свободно изливаться.Суверенность, как утверждает Батай, имеет множество форм, но по сути своейона выступает как отказ принимать те пределы, которые диктует страх смерти.Хотя убийство не является единственным средством вернуть суверенную жизнь,отрицаниечувств,внушаемыхсмертью,всегдаостанетсяглавнейшейхарактеристикой истинной суверенности.

Для суверенности нужно быть в силахнарушить фундаментальный запрет. Она находит свое выражение в смертельномриске. Можно говорить о том, что суверенный мир – это мир, в котором границасмерти стирается. Смерть, конечно, присутствует в этом мире, но только лишьдля того, чтобы быть отрицаемой, чему служит тотальная трансгрессияобщепризнанного закона. Суверен предстает перед нами не в процессе труда, но впроцессе своеобразной игры, которая отменяет правила игры социальной. Дажебиологическая смерть Суверена предстает как величайшее утверждение егосуверенности: суверен не может умереть, смерть для него ничто, она отрицаетсясамим фактом его присутствия, его присутствие отменяет ее даже в самой смерти,ее отменяет даже сама его смерть.Суверенный человек – наследник зверя: он принимает в себе свою ярость,игнорирует запреты и законы, поддерживающие социум, но отличается от зверя 130Батай Ж.

Суверенность. С. 332. 104тем, что совершает все свои противоречащие закону поступки совершенноосознанно, и, к тому же, суверенный человек все-таки принадлежит к миру,которыйотрицает.Всуверенностинаходитсвоевыражениетотальнаятрансгрессия закона, которая возможна только потому, что Суверен пребывает вотвергаемом им мире рабского труда и пользы, и поскольку такая трансгрессия ненаходит оправдания в обществе, она оказывается наказуемым преступлением. Нодля Суверена, отрицающего законы, и наказание не играет никакой роли. Вообще,когда человек выбирает трансгрессию, он автоматически приобретает долюсуверенности, поскольку суверенность – это свобода жить здесь и сейчас так, какпожелает сам человек, независимо от требований обычая.

Суверенность – это тавысшая ступень, на которой человек вновь обретает утраченную сокровенностьзверя. Это состояние полной независимости от чего бы то ни было: от законов, оттребованийморали,отобязательствпереддругимичленамисоциума.Суверенность начинается с бунта, который вызывается чувством абсурда бытия:зачем безоговорочно следовать букве закона, поддерживающей целесообразныйпорядок эффективности, если все, в конце концов, будет разрушено и остановленосмертью в ее иррациональном порыве, в принципе чуждом смыслу? Это чувствоабсурда требует от человека разорвать когда-то принятое соглашение соблюдатьзакон. Человек не может принудить самого себя быть вещью, чего требует от негомир пользы, и потому он в суверенном порыве отказывается подчиняться этомуобъективирующему порядку.

Крайней формой выражения этого суверенногопорыва становится убийство: «Такой ценой ему оказывается возвращенсуверенный образ жизни, суверенный момент, который в итоге единственнооправдывает собой условное и временное подчинение необходимости»131.Очевидно, что истинного Суверена в том смысле, в каком его описывалБатай, не существует, суверенность, как справедливо заметил Д.Ю. Дорофеев,«предстала у него такой “трансцендентальной идеей”, которая фундирует бытие 131Батай Ж. Суверенность. С.

332. 105человека, но в своем чистом виде недостижима для современного человека»132.Однако некоторой долей суверенности так или иначе обладают все люди,поскольку суверенность проявляет себя как бытие здесь и сейчас в миг чистогорасточения, поэтому в большей или меньшей степени каждый оказываетсяносителем суверенного достоинства: например, в тот момент, когда онсовершенно осознанно погружается в буйство эротической игры или прерываеттруд ради бокала спиртного.

Суть суверенности заключается в презрении ксмерти, которое ярко проявляется в эротике, но абсолютным образом оновыражается через рационализированный акт убийства, когда человек, полностьюотдавая себе отчет, выпускает на свободу ярость, уже не зверя, но суверена.Суверенный момент – это та свобода, которая заключена социумом в жесткиерамки и которая обретает свою тотальность в миг суверенной трансгрессии.7.4.

Суверенная воля либертена в творчестве маркиза де СадаМы вынуждены здесь остановиться на фигуре небезызвестного маркиза деСада неспроста: в его творчестве суверенность и трансгрессия получают голос, иэто событие оказывается ключевым для всего последующего дискурса,осмысляющего содержание и место феномена трансгрессии в философскомнаследии.Суверенность маркиза де Сада – суверенность в большей степенилитературная, чем реальная (хотя, как мы дальше увидим, именно литератураявляется действительно привилегированной областью для трансгрессии): узникБастилии, он воплощал свои разнузданные эротические фантазии на бумаге,будучи лишенным возможности претворять их в жизнь.

«Поначалу Сад пыталсяиспользовать привилегии, унаследованные им от феодального режима, дляудовлетворения своих страстей»133, но этот режим уже был достаточно разумным,чтобыпозволятьаристократамбезнаказаннопреступатьзакон,поэтомувследствие некоторой неосторожности Сад оказался в тюрьме за злоупотребление 132 Дорофеев Д.Ю. Под знаком философской антропологии.

Спонтанность и суверенность в классической исовременной философии. С. 278.133Батай Ж. Суверенный человек Сада // Батай Ж. Проклятая часть. Сакральная социология М.: Ладомир, 2006.С. 614 106своими дворянскими преимуществами. Злоупотребления переместились в областьлитературы. Это, в свою очередь, не означает утраты суверенности: как ужеизвестно, истинный суверен не теряет своей суверенной сущности ни при какихобстоятельствах. Более того, такая литературная суверенность оказываетсясуверенностью абсолютной, тотальной, поскольку литература предоставляетбезграничные возможности для воплощения любых фантазий.

Однако важнопонимать, что, находясь в поле литературы, Сад совершил своего родареволюцию, покинув границы, которые были установлены классическойлитературой: «Если трансгрессия не находит своего адекватного выражения вкультурной традиции, то единственным способом ее артикуляции может бытьтрансгрессия внутри самого языка»134.

Эксцессивный язык Сада предлагает намтекст, недоступный толкованию, в то время как возможность герменевтики,расшифровки знаков и метафор является основанием классической литературы.Тексты Сада абсолютно полностью прозрачны, они являют нам тело, лишенноевсяких знаков, являющееся просто физическим телом, со всеми свойственнымиемуфизическимихарактеристикамииотвратительнымиподробностями.Возможность называть все непристойное свои именем лишает тело функциивыражать что-либо. У этого тела-машины нет никакой тайны, которую надоразгадывать, есть только практики, требующие осуществления. Таким образом,избегая всякой таинственности, Сад открыто рисует всевозможные эротическиепрактики и практики насилия, дает эротике, которая ранее пребывала в молчании,собственный голос. Благодаря Саду эротика «обрела язык своей природы илисвоей разумности»135, который по отношению к языку мира пользы является егототальной трансгрессией.

Характеристики

Список файлов диссертации