Диссертация (1148754), страница 16
Текст из файла (страница 16)
Это в точности то, против чего протестует Айер.Онотстаиваетпозицию,согласнокоторойчувственныеданныемогутсуществовать только будучи воспринимаемы. Но если так, то это ведѐт к тому,что они в каком-то смысле нами порождаются. А если всѐ наше знание фактов овнешнем мире опирается именно на знание чувственных данных, порождаемыхнами самими, то в какой степени нам доступен внешний мир? Не получается ли,что мы сами создаѐм тот визуальный и чувственный мир, в котором живѐм? Неприходим ли мы опять на позиции субъективного идеализма, от которого такстремились отказаться?Айер находит достаточно тонкое решение. Он берѐтся утверждать, чтовосприятие чувственных данных не является знанием вовсе.
В самом деле, внормальных условиях существование факта не может зависеть от знания о нѐмкем-либо. Однако в случае чувственных данных, как на первый взгляд кажется,так и происходит – если никто не знает, как прямо сейчас выглядит обратнаяповерхностьлуны,тонигденесуществуетчувственныхданных,соответствующих этой поверхности в данный момент. Но их нет не столькопотому, что никто не знает, как выглядит обратная сторона луны в данныймомент, сколько потому, что никто на неѐ не смотрит.
Чувственный компонентдолжен быть четко отделѐн от эпистемического.Такой ход позволяет достичь сразу нескольких целей. Во-первых, онпозволяет объяснить безошибочность чувственного восприятия. В самом деле,эпистемические установки относительно тех или иных пропозиций неизбежноподвержены возможности ошибок – принятия ложных суждений за истинные.Однако это вовсе не то, с чем мы имеем дело в рамках чувственного восприятия.Мы можем ошибиться в выводах, которые делаем на основе чувственного опыта(например, о существовании некоторого предмета в той или иной точкефизического пространства), но сам опыт нам дан непосредственно и не подлежитсомнению.
Опыт этот естественного происхождения. Как следствие – сам фактего наличия есть свидетельство в пользу связей между субъектом и внешниммиром, законам которого всякий субъект полностью подчиняется.81Второй важный момент - этот опыт может и должен быть предметомисследования естественных наук. Таким образом, философская проблемаоснований знания концентрируется в точности на том, что Айер считает наиболеесущественным–напропозициональноговыработкезнаниядостаточныхактуальнымиликритериевобоснованностипотенциальновозможнымчувственным опытом. Сам опыт, по понятным причинам, ни в какомподтверждении уже более не нуждается, а не будучи в строгом смысле знанием,может выступать естественным обоснованием истинности тех или иныхсуждений.Собственно вокруг именно такой проблематики и строятся все рассужденияАйера. Вслед за Расселом, он - подлинный классик аналитической эпистемологии,внѐсший существенный вклад в рассмотрение вопросов определения знания, еговидов и источников.Что является предметом знания по Айеру? Прежде всего, знание можетбыть пропозициональным, то есть быть набором убеждений об истинности илиложности тех или иных пропозиций.
Чтобы быть знанием такого рода, убеждениядолжны быть как-то обоснованы. Решение вопроса о том, какое обоснованиеследует считать достаточным – одна из главных задач для всей эпистемологии.Но кроме того, в качестве предмета знания можно попытаться рассмотретьне только пропозиции, но и сами вещи и события, с которыми мы знакомы (areacquainted with). Однако если под знакомством понимать исключительнонепосредственное восприятие (direct awareness), то следует признать, что таковоеимеет место только лишь относительно чувственных данных, процесс восприятиякоторых мы выше вывели из под понятия знания.Таким образом, действуя в полном соответствии с формирующимися на тотмомент методологическими ориентирами аналитической философии, Айер четкопроводит терминологическое различие между схожими, на первый взгляд,процессами: для познания вещей и событий в результате каузального физическогоконтакта с ними закрепляется термин «perception», для восприятия чувственных82данных – термин «awareness» (как он утверждает, «если использовать слово«знание» в нашем смысле, то нельзя сказать, что восприятие чувственных данныхявляется видом знания» ([6], с.
80)), и, наконец, собственно знание - это по Айерувсегда знание пропозициональное.Уже в этой монографии Айер даѐт ему некоторое, ставшее со временемвполне классическим в пределах аналитической философии, определение: «Нокаков характер такого знания? Вообще говоря, я думаю, что всѐ, что требуется длятого, чтобы знать некоторое эмпирическое суждение – это то, что оно должнобыть фактически истинным, по его поводу не должно быть сомнений, оно недолжно быть результатом никакого иного ложного убеждения и должно иметьдостаточные индуктивные основания»10([6], c.80).Вокруг этого третьего случая со временем выросла обширная полемика,связанная с именем Э. Геттиера [36]и его контр-примерами, с некоторымопозданием докатившаяся со временем и до наших широт ([98], [112], [114], [124],[127], [128],[151]).
Суть проблемы в том, что пропозициональное знание вотличие от непосредственного восприятия широко подвержено возможностиошибок. Однако в рамках определения знания как обоснованного истинногомнения принципиальное значение имеет истинность – нельзя знать о том, что неимеет место быть; такое можно лишь полагать, верить в это. Но тогда статуспропозициональной установки субъекта оказывается не только вне пределовконтроля данного субъекта (нельзя никакими усилиями воли сделать своѐ мнениезнанием, о чем хорошо осведомлены на практике нерадивые школьники истуденты на экзаменах), но порой и вовсе вне пределов каузального влияниясубъекта.Так, опираясь на пример А.Л.
Никифорова[124], можно представить себенекоторого Смита, полагающего, что Джонс пьян. Допустим, у Смита есть длятакого предположения вполне веские основания – Джонс едва стоит на ногах, с10«But what is the character of this knowledge? In the ordinary way, I think that all that is required for an empiricalproposition to be known is that it should in fact be true, that no doubt should be felt about its truth, and that the belief in itshould not have been reached by way of a belief in any false proposition, and should have good inductive grounds».83трудом говорит, держит в руках открытую бутылку спиртного и вообще известенСмиту как хронический пьяница, в чем Смит уже не раз непосредственноубеждался ранее.
И тем не менее вполне мыслимо, что Джонс на сей раз лишьискусно притворяется пьяным – на самом же деле он трезв. Тогда эпистемическаяустановка Смита «Джонс пьян» будет лишь мнением, но никак не знанием.Однако предположим, что Смит продолжил наблюдать за поведением Джонса, атот, хорошенько приложившись к бутылке, действительно пришѐл со временем внетрезвоесостояние.Поведениеегоосталосьпримернотемже,пропозициональное содержание эпистемической установки Смита также непретерпело никаких изменений – «Джонс пьян», но статус еѐ перешѐл из разрядамнения в знание! И это безо всяких дополнительных усилий со стороны самогоСмита, исключительно за счет внешних событий и процессов, посколькуразделяемая Смитом пропозиция из ложной стала истинной.Аналогичным образом события могли бы развиваться и в обратнуюсторону: от знания, что Джонс пьян, к мнению об этом факте, чему мог бысоответствовать процесс постепенного протрезвления Джонса, продолжающегоимитировать поведение пьяного человека.Соответственно,такаяэкстерналистская[50]зависимостьстатусаэпистемических установок от внешних по отношению к субъекту событий ипроцессов может рассматриваться как одна из форм скептицизма[34], ведь какотмечает Е.
Вострикова «фактически нам предлагают знание, которое мы неспособны отличить от незнания» ([98], с. 59).Первоочередным кандидатом напересмотр являются в данном случае упоминавшиеся выше «веские основания» чтобы привести оба положения дел к общему знаменателю, можно принять точкузрения, что в описанных обстоятельствах Смит в обоих случаях лишь полагал, ноне знал, что Джонс пьян.
И знать об этом ему не позволяла не ложностьпропозиции в одном из случаев, а отсутствие достаточного обоснования в обоих.Так, действительно исчерпывающим основанием для знания о том, чтоДжонс пьян, могло бы быть наблюдение показаний прибора, измеряющего84уровень алкоголя в крови. Однако подобное требование оказывается чрезмерножѐстким. Получается, мы принципиально не можем знать, что некто пьян, если унас нет такого прибора. Едва ли это согласуется с интуициями здравого смысла инашей повседневной практикой словоупотребления.Более того, требование о наличии показаний определенного прибора вданном случае устанавливается очевидно adhoc и не может быть обобщено наболее широкий спектр возможных ситуаций. Что делает его достаточным? Каксформулировать более общие условия?Прежде всего, достаточным в данном случае его делает принимаемый намитезис о наличии связи между показаниями прибора, измеряющего алкоголь вкрови и фактом алкогольного опьянения конкретного человека.
Устанавливатьсяэта связь может двумя принципиально различными способами. Во-первых, путѐмвведения редуктивного определения, которое в данном случае выглядит так: тот итолько тот, у кого показатель алкоголя в крови выше N промилле – пьян. Второйспособ – на основе индуктивного обобщения эмпирических данных: у всехпьяных, у которых до сегодняшнего дня проводились измерения уровня алкоголяв крови, он был выше N.В обоих случая мы получаем некоторую теорию, объясняющую феноменопьянения в каузальных терминах – причиной опьянения является повышенныйуровень алкоголя в крови. В рамках этой теории каузальные связи действуют снеобходимостью. Это значит, что с теоретической точки зрения достовернымфактом полагается истинность некоторого контрафактического суждения – «Еслибы уровень алкоголя в крови Джонса был меньше N, он не был бы пьян».
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
