Диссертация (1148599), страница 34
Текст из файла (страница 34)
Герой очарован Оленькой Кудеяровой: «Хорошадевушка: глаза темные, коса русая, щеки как вечерняя заря <…> так исветятся. Брови ― дугой <…> шубка заячья, валенки с подошвами <…>Бенедикт только вздыхает да искоса посматривает…» (с. 24). И,«недостойный», он решается сделать ей предложение и, с согласия родителейОленьки, женится на ней.В образе Бенедикта мотив любовного томления оказывается близкиммотивудушевнойтоскигероя:«засвербла»уБенедикта«внутряхФЕЛОСОФИЯ» — «то ли летать хочется. Или жениться» (c. 53). В образе164Бенедикта не противоборчески, а равновесно соединяются стремление летатьи «добиться толку».Герой вновь ощущает внутри себя некое «раздвоение»: «Опять в головераздвоение какое-то…» (с. 101). Но теперь его истоком оказываютсялюбовные чувства Бенедикта: «Оленьки сонный образ <…> перед глазамивисит, как марь, как морок, как колдовство какое» (с.
53). Мотивыфизического и духовного, физиологического и морального уравниваютсяавтором. Толстая сознательно выводит на первый план несовершенную,примитивную, животную, звериную «душу» (одну из душ) своего героя.Умеющаяопровергатьпривычныеумозаключения,Толстаясознательно не приводит к победе в герое одного «я» над другим, «первойдуши» над «второй». Если классическая русская литература вела кдуховному просветлению своих героев, то современный писатель в рамкахиронико-сатирического (и главное постмодернистического) повествованияпозволяет сосуществовать обеим душам, не вступающим в противоречиевнутри личности героя.
Более того, писатель обобщает это «проявление»,перенося его с образа одного героя на «весь род людской». По словамНикитыИванович,нетолькоБенедикт―«юношанеразумный,пустоголовый, мечтательный и заблудший», но и «вся ваша порода, все вашепоколение, да, в сущности, и весь род людской» (с.
104). Обобщения в текстестоль сильны и столь универсальны, что, кажется, Толстая препарируетчеловека (как это делала героиня первого рассказа «На золотом крыльцесидели»,рассматриваяатласстроениячеловека),пытается«проштудировать» анатомию, отыскать загадочную русскую душу.Между тем традиция русской классической литературы сильна, почтинепреодолима для читающе-пишущей наследницы толстовского рода. И вобразе Бенедикта писатель все-таки задает «частичное» перевешивание,почти незаметное преобладание, доминирование материнской «генетики»,мотиваинтеллекта(интеллигентности):что-товысоко-человеческоеожидается в герое.
Неслучайно о кыси говорится, что она «тварей» не165трогает, только человека «портит» (с. 102). «А почему она страшней смерти:потому что уж ежели ты помер, так все, ― помер. Нету. А ежели эта тварьтебя спортит, ― так с этим еще жить! А как это?» (с. 105). И хотя в данномфрагменте Толстая формально дистанцирует героя от «испорченных» кысью(«каково им», «что им там внутри»; с. 105), но совершенно очевидно, чтоБенедикт один из них.Толстая в одном из интервью относительно понятия «кысь»утверждала, что она не знает, «что оно значит»1.
В другом говорила о том,что «кысь» ― «это много чего…»2Ранее уже приводилась цитата о том, что, во-первых, само слово быловыдумано мужем Толстой во время стихотворной игры. Во-вторых, что слово«кысь» есть в языке коми. Между тем может быть предложена и«филологическая этимология» образа-мотива «кыси».С одной стороны, кысь действительно представляет собой (не) котю и(не) чудовище, а с другой стороны, это (не) вымысел и (не) невежество.Слово кысь сродни (ритмически и семантически) слову мысль. Мысль,которая пронизывает сознание и (по возможности) душу человека и героя.«Испорченный» мыслью, думой, сомнением герой (человек) действительностановится другим: страдающим, страждущим, совестливым, мучающимся«проклятыми»вопросамибытия―становитсяинтеллигентом,обремененным разумом и знанием (неслучайно, мать Бенедикта напоминаетему (и всем), что она интеллигент в третьем поколении с университетскимобразованием).
Т.е. Бенедикт «интеллигент» (если можно так назвать его врамках «голубчикового» сообщества) в четвертом поколении. Мысль не даетему покоя, мысль бередит его душу, мысль «коготком царапает» его сердце3.1Толстая Т. Непальцы и мюмзики. С. 327.Толстая Т. Мюмзики и Нострадамус. С. 336.3Ср. ст.-слав. мыслите родственно лит. maudžiù, maudžiaũ, maũsti, т.е. тосковать,страстно желать (Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: в 4 т. М., 1987.Т. 3. С.
25).2166Интеллигенту не в одном поколении, человеку с университетскимобразованием Толстой был, несомненно, знаком памятник древнерусскойлитературы ХII века «Слово о полку Игореве». В университете или раньше― в семье ― Толстая читала «Слово…», знала и помнила одно изхарактерных выражений литературного памятника: «Растекаясь мысью подреву…» Эта знаменитая фраза ― одно из «темных» мест памятника —многократно интерпретировалось исследователями. Первые переводчикислова «мысь» воспроизводили его как «мышь» (иногда «белку»), бегающуюпо дереву.
Более поздние переводчики и исследователи на основе знаниязаконов чередования древнерусского языка (с // сл) объясняли, что лексема«мысь» есть еще не-видоизмененное временем и особенностями развитияязыка слово «мысль».Вероятно, в сознании Толстой, как в сознании филолога, слово «мысь»обросло различнымивариантами и коннотациями, вобраловсебямногочисленные ассоциации и сохранило некую тайну, т.к. ни однообъяснение (раннее или позднее) до конца не раскрывало загадкипоэтическогообраза(илиустойчивойпесеннойформулы).Можнопредположить, что выражение «растекаться мысью по древу» отчасти ипослужило первоосновой для толстовской «кыси», усиленной и дополненной«стихотворнымиэкспериментами»мужа-филолога,авпоследствииобразностью легендарной «чуди» и кыси из языка коми.
Однако Толстая,вероятно, сознательно не «упрощает» понятие и понимание «кыси» длячитателя, сохраняя его таинственность и «непостижимость». «Темное место»древнерусского памятника породило «темное место» современного романа, вкотором «кысь» это и мысь = мысль, и кысь/мысь = мышь, а отсюда иследующий шаг: кысь = киса и ― мысь, «растекающаяся» по древу, накотором теперь и обитает романная «котя».
Тайна загадочной мыси/кыси исохранилась, и выявилась, и прояснилась, и затуманилась, но в любом случаепородила новый художественный образ-мотив. И этот образ-мотив кысиполучил свою жизнь в тексте Толстой как мотив мысли, душевного томления167мыслью, оказался развитым и наделенным новыми коннотациями, смысламии значениями1.Наряду с матерью Бенедикта, интеллигентом в художественномпространстве «Кыси» может быть назван и Никита Иванович2, музейныйработник из «прежних», представляющий «общество охраны памятников»(с.
135). Как помним, он настойчиво и упорно поучает и наставляетБенедикта, стараясь пробудить в нем разум и душу. Любопытно, что в одномиз эпизодов романа Бенедикт «путает» кысь и Никиту Ивановича, принимаетего за нее. «В дверь стукнули: тук-тук-тук. Бенедикт вскочил, как ударенныйпалкой, страшным криком крикнул: ― Нет!!!!!!!!!!!! ― Ах, вы заняты,голубчик? Так я попозже зайду, ― из-за двери голос такой знакомый: НикитаИваныч…» (с. 102).
И хотя сам Никита Иванович называет кысь«невежеством», не воспринимает ее живым существом в отличие от«голубчиков», однако сопоставление его образа и образа-мотива кысисимптоматично: оновновьсмыкаетвсебемотивыинтеллекта иинтеллигентности, образованности и воспитания, мысли и раздумий,памятливости / музейности и вечной тоски русского характера ― хандры,неудовлетворенности, совестливости. В романном повествовании в одинмотивный ряд становятся — мысль — интеллект/ интеллигентность — тоска— философия — кысь.Женившись на Оленьке, оказавшись зятем в богатых хоромах КудеяраКудеярыча, Главного санитара, Бенедикт «первое время после свадьбы» ни вчем не нуждался, «ничего не надо было» (с.
174). А потом, будучиизбавленным от необходимости «мышей ловить», добывать хлеб насущный,ему «теперь про жизнь али искусство поговорить охота…» (с. 173). Почет иуважение, богатство и власть, о которых Бенедикт мечтал, желая статьистопником, теперь обретены, но «склонность к философствованию» в герое1Напомним, что мотивный ряд «мечта — мысль — сон» художественно воплощенТолстой в «Сомнамбуле в тумане».2В этом плане даже имя героя ― Никита ― не кажется случайным, ибо сама Толстая, какизвестно, Никитична.168не только не иссякла, но усилилась.
Вновь (даже во сне) «будто кто лапойсердце то сожмет, то отпустит» (с. 177), вновь пробуждается вопрос «а я лиэто?» (с. 177).Книга дает герою-«мечтателю» способ избавиться от «скуки» (с. 183),вернуть «видения» (с. 184). Мотив книги в романе Толстой имеетметафорический смысл — развернутое сравнение книги с миром. «Вотчитаешь <…> и вроде ты сразу в двух местах обретаешься: сам сидишь, алилежишь, ноги подогнувши, рукой в миске шаришь, а сам другие мирывидишь, далекие, али вовсе небывшие, а все равно как живые» (с. 180).Манящие образы из прочитанных героем книг создают мотив утопическойрайскойдали,кудагеройстремится,нокотораявсегдаостаетсянедостижимой. А образы-мотивы райского сада, волшебной комнаты раннихрассказов замещаются в романе образом почти волшебного Красного терема,хранящего в себе книги: «полный до краешка ларец, волшебный сад в цветахи плодах… Вот, набитый от гулких подвалов до душистых чердаков, дворецнаслаждений! Пещера Али-Бабы! Тадж-Махал» (с.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
