Диссертация (1148599), страница 22
Текст из файла (страница 22)
Так, Галя, как ребенок, с надеждой илюбовью смотрит на Филина, как на «щедрого владельца золотых плодов»,которые он «раздает направо и налево», «он махнет рукой — и расцветаютсады, женщины хорошеют, зануды вдохновляются, а вороны поютсоловьями!» (с. 276)2.Интереснымобразомврассказеначинаютпросвечиватьихарактеристики персонажей, их маркеры. Вспомним, что Филин — факир, аГаля неоднократно сравнивается со змеей, т.е.
Филин буквально оказываетсязаклинателем змей.Символика змеи в рассказе напоминает и о мотиве искушения. МирФилина «с золотыми плодами» столь прекрасен и привлекателен, чтоприобретает для героини и черты искушения, соблазна, то есть склоняет кгреховному — к возможной измене мужу, к замене мужа.«Периферийные» герои делают попытку изменить свой мир, уподобивего миру Филина. Они хотят породить интерес к себе, создать праздничныймир карнавала без Филина, но терпят поражение, создают лишь гротескныеситуации: «Да, вот Филин с людьми умеет, а мы — как-то нет.
Ну, можетбыть, в другой раз получится» (с. 261).Прием гостей у Матвея Матвеевича оказывается представленнымповествователемвотчетливосниженномвиде.Бросаетсявглазаконтрастный перевод идеального мира Филина в материально-телесныйплан. Вещи в этом мире не приобретают историю, как у Филина, но теряютее, начинают мельчать, примитивироваться, одомашниваться. «Принял накухне, пол дощатый, стены коричневые, голые», «район кошмарный, заборы1Ефимова Н. Мотивы игры в произведениях Л. Петрушевской и Т.
Толстой // ВестникМосковского ун-та. Сер. 9. М., 1998. № 3. С. 68.2Дом Филина — («дворец», «розовая гора») — семантически приравнивается кидиллическому пространству райского «сада», где Филин — хозяин золотых плодов.105и ямы», «сам в тренировочных штанах», «чай спитой, варенье засахаренное»(с. 260). Рассказы об исторических личностях, которые, кажется, моглиспасти ситуацию, лишаются интриги и превращаются в глупые сплетни.Неудача связана в первую очередь с тем, что игра «окраинных» героев — нетворческая фантазия, а лишь попытка ее имитации, слепое подражание,копирование.
Поэтому «журчащие речи» Филина сменяются крикамистарика «о каких-то земельных наделах…» (с. 260). Эти сцены напоминаютне театр волшебства, порожденный факиром, но «театр абсурда»1.Мотивпревращения«периферии»в«центр»,«своего»(отрицательного) в «чужое» (положительное) пространство не реализуется втексте. Доказательством тому служит и поход Гали в Большой театр. Гале неудается оказаться в «высоком» обществе и играть «в королевы». «Галяраздобыла — хитростью, подкупом, нужными звонками — билет в Большойтеатр — в партер!!! — один-единственный билет» (с.
281). Она оченьстарательно готовилась к этому «великому» для нее событию: «мыла, парилаи завивала себя», «вышла из дому на цыпочках <…> а была осень, грянулдождь, и такси не сыщешь, и Галя заметалась по слякоти <…> а добравшисьнаконец до театра, увидела, что забыла дома туфли <…>тихонько прокраласьв туалет и носовым платочком мыла сапоги <...>. И тут подвалила какая-тожаба <…> да как вы смэ-э-ете! в Большом тэа-тре! скоблить свои поганыено-оги! да вы не в ба-ане!» (с.
282).Оказавшись в цитадели культуры, героиня не растворяется впрекрасном (к чему она, казалось, стремилась), но оказывается вовлеченной вскандал с «какой-то жабой» (с. 282). А во время представления, разглядываятанец маленьких лебедей, зло представляет, как после спектакля эти лебедибалерины должны возвращаться «в ледяное Зюзино, в жидкое Коровино, а тои на саму страшную окружную дорогу, где по ночам молча воет Галя <…>где бы только хищной нелюди рыскать да каркать воронью» (с.
283). Итог1Лотман Ю. М. Проблема художественного пространства в прозе Гоголя //Лотман Ю. М. Избранные статьи: в 3 т. Т. 1. С. 425.106размышлений героини почти (по-чуковскому) библейский: «Ибо сказано:кому велено чирикать, не мурлыкайте. Кому велено мурлыкать, нечирикайте» (с. 280; везде выд. мной. — Е. Б.). Мотивы сниженногопревращения неизменно сопутствуют героям окраинно-периферийным.Н. Ефимова, комментируя этот эпизод, отмечает: «В Большом театреГаля не может чувствовать себя в грязных сапогах принцессой, а грубость иоскорбления женщины в театральной уборной отрезвляют ее до такойстепени, что вместо лебедей она видит членов профсоюза»1.Так моделируется два противопоставленных друг другу мира, гдепериферия граничит с природным хаосом, а центр воплощает культурныйлогос. На этом основании в рассказе реализуется сопоставление образовмотивов утонченной культуры и цивилизации, центра, и связанных с нимимотивов творческой фантазии, театра-карнавала, маски, маскарада, веселья, иобразов (сниженного) быта, дикости, периферии, включающих мотивымертвенности, бездуховности (бездушности), одиночества, безвыходности,тоски, несчастья и т.д.Таким образом, в рассказе Толстой как будто бы демонстрируетсяневозможностьпреодоленияграницымеждуперифериейокраинисакральным центром волшебника-факира.
Однако на самом деле происходитиное.Нарисовав видимый контраст между центром и периферией, кажется,обнаружив антитезу возвышенного и низменного, противопоставив Филина иГалю/Юру, на самом деле Толстая показала их природное со-родство, ихблизость и похожесть.Приярковыраженнойиподчеркнутойантитетичностиипротивопоставленности мотивов центра и окраины любопытен тот факт, чтоимя главного героя — Филин — оказывается как будто бы не на своем месте.Филин — ночная птица, обитающая в лесу, т.е. явно на окраине. Между тем1Ефимова Н. Мотивы игры в произведениях Л. Петрушевской и Т. Толстой.
С. 65.107Филин живет в центре и во «дворце». «По определению» включенный в мирбестиариев, Филин как будто бы занимает исключительное положение.При этом Филин — несомненно, фамилия героя (т.к. при падежныхизменениях фамилия героя дается Толстой как — с Филиным, но не сФилином), а имени (и отчества) у героя нет. То есть Толстая используетсвоеобразную лингвистическуюуловку: «притяжательность»фамилииФилин как бы прячется за именем-прозвищем Филин. Т.е. «птичье»(животное, звериное) начало героя оказывается равным героям-змеям, жабам,волкам и др. Более того, это звериное начало словно бы усиливается,дублируется: и по фамилии, и по имени он Филин, ночной обитатель леснойгущи.Эта незаметная, на первый взгляд, «странность» находит своеобъяснение в рассказе.Еще в описании мира-театра Филина Толстая вводила в текст знаки иприметы возможного разрушения сказки, сместившихся декораций.
Вобразахкарнавала,праздника,веселойигрыпросвечивалатеньиллюзорности, «кукольности», «ненастоящности». Так, собранные в одномквартирном пространстве многочисленные фарфоровые и стеклянныебезделушкисоздаваливпечатлениехрупкости,эфемерности,словнопредупреждая о возможном крушении стеклянно-фарфорового замка.Образы приглашенных гостей больше напоминали кукол-марионеток, чемнастоящих актеров, участников жизни-спектакля.
В результате мотив маски икарнавала незаметно сплетался с мотивом кукольности и ненастоящностимира Филина, тая в себе некую угрозу и разоблачение.В финале повествования Толстая «развенчивает» Филина, предъявляетфакира-волшебника в облике обыкновенного человека. «Обыкновенная»героиня Галя неожиданно встречает Филина в подземелье московского метрои видит другого героя — «идет как обычный человек, маленькие ноги его,[казалось] привыкшие к вощеным паркетам, избалованные бархатнымитапками, ступают по зашарканному банному кафелю перехода» (с. 284).108Героиня видит фактически совершенно другого человека.
Теперь вдругпроступает обычность (едва ли не ничтожество) его внешнего облика:«маленькие1 (везде выд. мной. — Е. Б.) кулачки шарят в карманах, нашлиносовой платок, пнули — буф, буф! — по носу — и снова в карман; вот онвстряхнулся, как собака <…>» (с. 284). Толстая переворачивает ситуацию,оценка героя резко снижается: из недоступного романтического разрушителяженских сердец, волшебника-чародея он превращается в зауряднейшегомаленького человечка, с маленькими кулачками, маленькими ручками иножками, сравнимого с собакой.В конце рассказа выясняется, что Филин только «псевдо-хозяин»роскошного «дворца».
Он фактически просто «сторож» квартиры, следящийза домом в отсутствие хозяев. В финале опять срабатывает, но уже поновому, мотив факирства, фокусничания, актуализируя прямое значениеслова «факир» — «бедняк», «нищий» (в переводе с арабского языка)2. Вповествовании вновь просвечивают мотивы игры, маски. Однако теперь этимотивы воплощают идею иллюзорности, обманчивости, а не веселую радостьперевоплощения.Рушится Галин «миф-сказка» о Филине, ее представление о нем.Меняется для Гали и видение «кудрявого дворца», высящегося посредистолицы: «магазин, что подточил, как прозрачный червь, ногу дворца», «уневеселых прилавков — говяжьи кости» (а были легендарные тарталетки ивкуснейший паштет).
Теперь и любовь Филина не кажется столь желанной:предложение «стать верной подругой» воспринимается героиней какоскорбление.Но даже будучи развенчанным, герой Филин по-прежнему остаетсятворцом, волшебником. Свобода Филина проявляется в том, что его ничуть1В финале рассказа автор подчеркивает в образе Филина маленькие кулачки, ноги,сравнивает его со школьником: «подпрыгнул как школьник» (с. 285), возвращая к мотивудетства и детского («фантазийного») познания мира.2Макаров С.
М. Факир. Искусство факиров в Европе XIX — начала XX века. Общиесведения о факирах, дервишах, йогах // Развлекательная культура России XVIII–XIX вв.Очерки истории и теории. СПб., 2000, С. 464–480.109не смущает разоблачение. На упреки Гали он отвечает новыми байками, онверен себе. Его мир-театр, мир-миф продолжает свое существование. В этомэпизоде обнаруживается еще одна существенная, но прежде незаметная чертаФилина — «театра для себя»: он создает свои фантастические сказки из руинсобственной жизни, саму эту, по-видимому, не слишком удачливую жизньпревращая в сказки и мифы.
Его миф оказывается бесконечным, егоразвертывание заключается в своеобразный замкнутый круг. И сам мотивкруга оказывается основополагающим в композиционном построениирассказа. Толстая замыкает «круги» обоих типов героев. Они действительно,кажутся, непреодолимыми. Но идея писателя в том, что замкнутость каждогокруга «центра» или «периферии» порождается самим героем (человеком),преодоление границ — в воле каждого из них.