Диссертация (1148382), страница 50
Текст из файла (страница 50)
При этом Александр Куприянович смог выйти на уровень серьезного обобщения: кто рискует, кто не рискует, повторил заново Ницше, по-своему. Этобыл отклик на сегодняшний момент. Я бы так жестко не разводил, хотя в вашем различении что-то есть.– Однажды я наткнулась на эссе Эпштейна «об эссе». Он писал, что эссеистика, с его точки зрения, представляется теорией конкретного предмета – «теорией стула, теорией шкафа».– Теорией «о…». Некие размышления «о» некоем предмете.
У него было замечательное эссе по поводу культуры, а появилось оно из наблюдения за мухой, котораячистила себя и продолжает чистить и чистить. В таком грумминге заложена основакультуры. Культура – процесс физиологической очистки, ритуальная гигиена от врагов.Это эссе, чистой воды эссе, но носящее характер публицистики. Я бы эссеистику и публицистику полностью не разводил. Редко, когда человеку, если он наблюдает за чем-то,приходит мысль.
Это эссе у него получилось, как некий черновик, набросок для дальнейших идей. И из публицистики может получиться очень серьезная идея.Идеи могут появиться из публицистики, из лекции, из семинаров. В какую формувыльется, это вопрос возможностей. Если у тебя есть блог на «Эхе Москвы», ты рассматриваешь его, как черновик статей.– Теоретических?– Всяких.О творческой мотивации– Что обычно сподвигает вас писать?– Есть два пути.
Чаще всего пишешь, когда есть какой-то внешний заказ – предполагается конференция, нужны тезисы, лекция, выступление, предлагают написатьстатью для «Знамени»... Это способ жизни. Открываются возможности. Ты их можешьреализовать или нет. Мне, например, очень помогла серия конференций в Сыктывкаре.Там были пилотники, я ездил туда и в итоге разработал модель политической культуры.С публицистикой случается так же.
Например, в 1990-е годы была история, преамбулойк которой послужил некий заказ. Тогда один странный человек, который занимался финансами, предлагал взять колонку в газете и подготовить пять материалов. Я сделал это,но газета не состоялась. Потом передал эти статьи в «Час пик», там вышла серия публикаций, из этого удалось сделать сборник. Книга получилась очень хорошая, хотя вышла маленьким тиражом. Она называлась «Испытание именем, Или самозванство и свобода».
Миша Золотоносов (петербургский литературный критик, сотрудник журнала«Город 812» – прим. авт.) очень хвалил.Есть и другой случай – когда я пишу, потому что не могу не писать. Так я написалдве-три книги, и каждый год летом в деревне пишу пару статей. Кончаловский говорилпро фильм «Романс о влюбленных», что сценарист не хотел писать текст, но не мог егоне писать. Режиссер не хотел его снимать, но никак не мог не снять. Надо избавлятьсяот таких текстов, иначе ходишь, как облепленный ими. Вот такой текст – «Самозванство. Феноменология зла и метафизика свободы». Я не хотел писать его, но не мог его225не написать. Он вылился в очень странный жанр, там есть публицистика, есть эссеистика, отчасти трактат, а кто-то даже сказал, что там есть пророчество.
Пигров(К. С. Пигров – профессор СПбГУ, доктор философских наук, специалист по социальной философии – прим. авт.) говорит, что это мой самый сильный текст. Не знаю, емувиднее. Я избавился от этого текста, и легче стало.– А бывают ли случаи, когда вы идете по улице и видите что-то, на что неможете не откликнуться? Или читаете какую-то новость, которая становится «инфоповодом» для размышлений?– Вот я и не мог не откликнуться на ситуацию с выборами в 2011 году. Тогдарезко активизировался мой блог на «Эхе Москвы». Мне кажется, происходившее тогдабыло ключевым моментом в новейшей истории России.
Граждане переосмысливалисвое отношение и к стране, и к власти. Это был не политический протест, а протестгражданский. Появился «middle» – люди-собственники, которые хотели жить по правилам. Два или даже три поколения выросли за годы «тучных коров», которые ночьюстоят на перекрестке и ждут зеленого.
Им это нравится – стоять и ждать. Немыслимая всоветское время вещь! Они понимают: если кто-то нарушает правила, то никто не едет.Чтобы все ехали, все должны жить по правилам.Россияне захотели жить в соответствии с законами. Когда власть показала, чтоона готова на все, протест ушел, потому что не был политическим. Люди боролись неза власть, а за то, чтобы власть выполняла свои функции.– Тогда вообще много кто писал публицистику, которая переходила в философскую.
И не только философы.– С точки зрения политической философии и социологии, есть авторы, которыхназвать философами или социологами язык не поворачивается. Но то, что это общественные мыслители, выражающие очень серьезные взгляды, это точно. Например,Юлия Латынина – она не ахти какой писатель, но глубокий публичный мыслитель.
Онапозволяет себе очень серьезные обобщения, интересные метафоры и сопоставления.– Меня заинтересовало в этих протестах, что они подталкивали к чистойпублицистике, к чистой журналистике, к выходу пара, а за ними очень часто вырисовывалась философия.– Да, да, в том-то и дело!– Причем у простых людей, которые к философствованию не склонны.– Таков критический момент, бытие на изломе. Стало понятно, что, во-первых,демократия, как таковая, трещит по швам.
Возник вопрос: а что такое демократия? И,во-вторых, власть, если она не выполняет свои функции, – кто она? И кто же гражданин?Не хочу говорить «патриот», «не патриот», – но кто гражданин своей страны? Тот, ктопризывает власть выполнять свою функцию, кто готов участвовать в помощи этой власти, в ее формировании, но как легитимной власти. А это новое качество самосознания.Эти люди, готовые «стоять на перекрестке», они могут понять вранье в избирательной кампании: «хорошо, это реклама, борьба за клиента», «грех не приврать». Онимогут простить даже вброс бюллетеней: «грех не воспользоваться чьим-то недоглядом».Но когда на глазах подменяют протокол, когда председатель комиссии сбегает сурной через окно в туалете – это не серьезно уже.
Получается, что власть не выполняетсвои функции. «Воруют, воруют, воруют. А где мое гражданское самосознание?» Ведьвсе эти ролики сняли на свои гаджеты состоявшиеся люди, наблюдатели. Россияне среднего возраста, молодого возраста, которые хотели участвовать в формировании легитимной власти, но им не дали.– То есть реабилитация гражданского самосознания подталкивает к реабилитации самосознания вообще?226– Конечно. Кто ты такой и зачем ты здесь? Ты цветок в проруби или личность?Ты тварь дрожащая? Кто ты вообще?Об истории философской публицистики– Вы упомянули свой блог. Его вы можете назвать философской публицистикой?– Да, конечно. Есть блогеры, которые постоянно этим занимаются.– Например?– Ой, да я их не смотрю.
Но вот натыкаешься иногда. Какой-то гуру, вокруг негообщина. Они его читают, комментируют. В этом плане Интернет не столько консолидирует, сколько разобщает. Получаются некие тусовки, им хорошо вместе, они троллятдругих. Это их среда.– А «твит» может быть философской публицистикой?– Если Розанов поднялся до высот философствования на междометиях, то чтоугодно может быть. И «твит», и какая-то реплика, и междометие, и лозунг.Герцен в «Былом и думах» создал язык русского нон-фикшна. Это язык нехудожественной литературы, который показывает, как по-русски могут быть выражены какие-то серьезные мысли. Герцену только за одно слово памятник можно поставить – это«марксиды». Не марксисты, а «марксиды».
А второй мастер такого стиля – это Розанов,конечно, Розанов.– Когда философская публицистика появилась? Где можно сделать первуюзарубку?– В древнем Риме напрашивается Цицерон, который, собственно, оригинальногомало что сделал. Но, откликаясь на текущие политические моменты, он выступал живьем и подготавливал тексты публицистические.
Является ли публицистом или эссеистом Августин, не знаю, но, если вы читали его «Исповедь», то он же спорит с текущиммоментом, пишет по случаю. В этом ракурсе его можно рассматривать как публициста,хотя это спорный момент.Что касается Сократа, то этот момент еще более спорный. Кто такой Сократ, ибыл ли он вообще, или все это написал Платон? Мы знаем только тексты Платона, мыне знаем про личность Сократа, и его текстов мы не знаем. Он устный философ. Платонже пародирует художественные тексты.
Недаром в советское время его «Диалоги» издавались в издательстве «Художественная литература», в особенно нехорошем переводе. Что это такое? Это драматургическое философствование, это диалоговый какойто жанр?– То есть все-таки не публицистика?– Вряд ли. Являются ли публицистикой тексты Макиавелли, который писал ихкак наставления «по поводу»? У него примеры есть, привязки есть, поэтому, думаю,если покопаться... Паскаль, скорее, эссеист или афорист. Монтескье – тоже афорист.Там надо посмотреть, потому что философская публицистика – это все-таки контекстфилософской культуры, она входит в философскую культуру, как один из ее компонентов. И вот на своем примере могу сказать, что публицистические тексты – это общественный-политический бульон, питательный бульон философской культуры, из которого что-то выпадает в осадок.