Диссертация (1148382), страница 51
Текст из файла (страница 51)
«Осадок» не обязательно создает тот же автор – другойавтор может прочитать текст, и, отталкиваясь от него, в процессе противопоставленияи борьбы с ним, родить какие-то мысли. В истории философии мы знаем только осадок.Всего контекста, бэкграунда философской культуры мы не воспринимаем.Вот вам, пожалуйста, еще публицисты – Карл Маркс и Фридрих Энгельс, два величайших публициста. «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» – это публицистика,являющаяся лучшим текстом Маркса по части политической философии.
Там все выражено, дана модель его представления об общественном развитии.227– Кстати, Ленина с трудом можно назвать философским публицистом.– Почему бы и нет?– Мне он кажется слишком политичным.– По стилистике, может быть, да, например, в «Материализме и эмпириокритицизме». Эсеров больше всего раздражали его ругательства, инвективы в адрес оппонентов, резкое противопоставление и обзывания. Но при этом мысли-то были хорошие. Некоторые. Например, в так называемом основном вопросе философии Ленин разобралсяхорошо. Ленин упрощал.
То же самое делали и Бухарин, и Троцкий. По марксистскойлинии пройтись – и мы найдем еще немало публицистов...– Еще одна важная тема – о соотношении и особенностях русской и зарубежной философской публицистики. Вообще, есть здесь какая-то разница?– Тут я не берусь однозначно судить, потому что я не увлекался соответствующейкультурой очень серьезно. Насколько я понимаю даже по переводам, французская философия без публицистики невозможна, она во многом ею питается. Немецкая, как ясноиз Фихте, который начинал как романтик, наверное, тоже.
Но все-таки есть некая особенность русскоязычной философии. Во-первых, она связана с ее контентом, во-вторых– со способом существования. По контенту русская философия никакого вклада не сделала в философию природы – ну, разве что немного русские космисты.
Русская философия не оставила серьезного следа в развитии теории познания и логики, в отличие отфранцузской, немецкой и даже английской философии.Тематика русской философии – это тема свободы, личности и судьбы России. Иэта тематика обсуждалась всегда, и обсуждается до сих пор глубоко, на повышенномэмоциональном подъеме, с сильной личностной вовлеченностью. В этом плане заметенрусский след в формировании экзистенциализма, уже прослежено влияние Бердяева,Шестова на экзистенциалистов и французских и даже немецких.
Это уже публицистические темы.Во-вторых, способ позиционирования самого философа. Российские философы –в наименьшей мере преподаватели философии. Ни Бердяев, ни Эрн не преподавали философию. Флоренский, Бахтин, Поршнев – тоже. Соловьев и Шпет были отлучены откафедр. Карсавин только в Литве преподавал, да и то не философию, а историю больше.Русский философ – это философ с судьбой, нередко даже с какой-то жертвенностью. Он с неизбежностью реализовывался в неканонических, парадигмальных формах.Либо в филологических трактатах, как Бахтин и Лотман, либо в искусствоведческих работах, как Шпет, либо в осмыслении иконостаса, природы иконописи, как Флоренский.Русская философия более склонна к нетривиальным способам мышления.
Уровень философствования, свойственный нашей писательской литературе, сложно представить в некоторых других национальных литературах. Здесь вспоминается Толстой,Достоевский, Платонов, Маканин, ранний по крайней мере. Это особенность российской культуры – она не очень рационализирована.Об интеллектуальной журналистике– Сейчас на Западе слово публицистика не распространено. Если говорить окаких-то, условно, околофилософских писаниях, они называются «интеллектуальной журналистикой» или «интеллектуальной эссеистикой». Над этими терминамивы думали? Это аналоги нашей философской публицистики?– Не уверен.
Интеллектуальная публицистика захватывает в себя и вещи, связанные с научно-популярной реализацией. Тут нужно рассуждать, является ли философиянаукой. В философии очень много осмысления и всегда рациональное мышление...– А всегда ли интеллектуальная публицистика – мышление? Мне кажется,что иногда это способ передать знание, но не осмыслить его.228– Может, вы и правы, потому что есть популяризация физики, есть какая-то другая популяризация – рассказ о происхождении языка, об исторических раскопках, обочередном результате, полученном, выражусь в форме мема, «британскими учеными».На Lenta.ru часто появляются серьезные интеллектуальные обзоры. Но домыслы журналиста, который по этому поводу пишет, язык не поворачивается назвать философскими.Философия все-таки связана с предельными формами осмысления и особым способом позиционирования самой личности. Без персонологического момента философияне получается.
Человек – конечное существо в пространстве и во времени. Бесконечныймир во всей его полноте он постичь не может. Поэтому пытается сделать это с какой-тоточки зрения, с какой-то позиции, в каком-то смысле. Смысл – это порождение конечной системы, которой является человек. Всякий способ философствования связан с попытками осмыслить универсум – то ли природный, то ли социальный, то ли внутренний.Но всегда с какой-то персональной позиции. Без этой точки отсчета, без точки сборкисвободы и ответственности мысли – это не философия. Наука всячески от этого уходит,вышелушивает эту субъективность, персонологичность, она хочет универсальности.
Иправильно, в этом и заключается роль науки. Хотя, что может быть универсальнее, уникальнее личности, я не знаю. Это позиция философа.Научная публицистика, научная популяризация и философская публицистика –они разнятся, помимо всего прочего, еще и этим личностным моментом.– Во время нашей беседы мы ни разу не упомянули о профессиональных публицистах. Можете назвать газетчика, которого считаете автором философскойпублицистики?– Это Михаил Золотоносов. Раньше он писал о теле, об обществе, о личности.Видимо, был у него такой личностный период. Теперь перестало попадаться.
Из нынеживущих Латынину я упомянул, но она больше общественница. В истории иногда подобные вещи позволяли себе братья Грановские, но они между Латыниной и философской публицистикой. Их статьи – об обществе, о пользе, которую приносит человек обществу.– Я наткнулась на Евгения Богата.– Евгений Богат – был такой журналист, о счастье писал, делал хороший обзорчитательской почты. Богат, Соловейчик очень близки в этом плане.– То есть философскую публицистику, теоретически, писать может каждый,но автором философской публицистики, преимущественно, становится философ.– Кто его знает...
Есть какие-то такие авторы, которые не имеют философскойкультуры, философского образования, но могут что-то почитать, и при этом позволятьсебе такие тексты.– Такое впечатление, что тексты подобных авторов возникают немножкоситуативно, не складываются в заметные циклы. Или просто не вбрасываются вполе общественного внимания.– Все происходит ситуативно. Возникает какой-то запрос, какие-то идеи, и онинаходят своих гуру. То же самое происходило в искусстве. Вдруг на первый план приходит театр, как у нас было в 1960-е годы, или вдруг возникает феномен польского кино,или итальянский сюрреализм. Где сейчас это все? В начале XX века в России что нихудожник – то направление, что ни поэт, то тоже направление.
А потом как-то рассосалось. Или, например, полководцы времен наполеоновских войн во Франции. Потом всеполководцы куда-то подевались... Тут случается общественный запрос, возникает резонанс, и появляется возможность.229О честности– Как вы считаете, сейчас в России есть запрос на философскую публицистику?– Сейчас российское общество перенасыщено мыслями.– Многие считают, что, наоборот, недонасыщено.– Не соглашусь. В девяностые годы доходило до того, что философские курсычитались в коммерческом режиме.
Была философская академия, мы с Пигровым делалифилософский клуб «Сизиф». Люди хотели знать, потому что устали от якобы единомыслия, которое ретранслировалось, хотели какой-то свежей мысли. Теперь устали,условно говоря, от либерального философствования, от мысли, что «каждый должен засвой базар отвечать». Не все могут это делать. Не у всех есть возможность.
С другойстороны, все устали от напора коллективизма, полного растворения и нового тренда кединомыслию. В том числе с апелляцией к культурно-историческому наследию.Какое-то время российское общественное сознание должно полежать под паром,немножко отдохнуть. Погрузиться в себя. Философская публицистика будет в каком-тотлеющем состоянии.
Что-то будет в блогах, что-то в публикациях. Думаю, на передышку нужно лет пять.– Что потом?– Новый всплеск, новый поворот, новые поколения придут. Сейчас тон задаютпоколения, которые жили в 1980-е годы. Вырастет поколение, которое тем воздухом недышало, по тем улицам не ходило. Они прочитают книжки, посмотрят фильмы, услышат песни и скажут: «Папа, деда вы были не правы, вы профукали великую империю, увас была великая эпоха». На глазах приходит это легкое ностальжи.
Пройдет эта волна,начнется новый поиск, к которому можно апеллировать, а не смотреть в прошлое.– Как вы считаете, какой должна быть философская публицистика?– Честной. Личностность, осмысленность, искренность всегда чувствуется. Всегда понятно, искренне ли человек размышляет о каком-то предмете или отрабатываетсвой заказ... Да, все-таки есть философская публицистика на заказ.– Можете привести примеры?– Люблю почитать колумнистов газеты «Известия». Посмотрите, как крутятся,как меняют свои взгляды по нескольку раз за месяц эти люди, – такие, как АлександрПавлов или Александр Чадаев.– Вы уверены, что это философская публицистика?– Подается под таким жанром.
С подписью: «политический философ» или «политолог».– Но ведь «философ» как автор и «публицистика» как текст не всегда сливаются в «философскую публицистику».– Согласен. Но попытка позиционирования есть. Для чего? Так же, как в советские времена, в нынешней России существуют пропагандисты. Пишут по случаю в газеты так же, как когда-то их предшественники писали в толстые журналы.– Зачем обществу нужна философская публицистика?– Для первичного осмысления. «Длинные» мысли в философском трактате нужночитать долго, внимательно, а здесь – отклик, мазок, срез. Это очень важно, как и новостная журналистика, которая показывает, что якобы где-то происходит.– Вы имеете в виду, что большая часть аудитории не может осмыслить процессы, самостоятельно пользуясь философскими инструментами?– Во-первых, обычные читатели не все знают.